Просто глоток кофе, или Беспощадная Милость — страница 5 из 9

18 января 2004

Твоё беспокойство — тотальное требование тотальности бытия

Карл: О'кей. Все знают, как это работает? Ответ и вопрос.

Тереза: Слушай, вчера вечером я чуть не заперла всех.

Карл: Да?

Тереза: Я не стала смотреть фильм и пошла искать свои туфли и умудрилась запереть дверь снаружи. А потом слышу: бум, бум, бум…

Карл: Известное дело. Хотя где-то должен быть другой выход. Фильм был хороший?

Тереза: Сюжет путаный, и слишком много английского. Я вообще ничего не поняла. Музыка была хорошей.

Карл: Тебе нужно смотреть побольше фильмов. Я выучил английский, смотря телевизор в Америке, так что привык к нему.

Тереза: Я смотрю английские фильмы. Мне ближе британский английский.

Карл: Мм. Я предпочитаю Перри Мэйсона. Это удивительно, ведь я выучил английский с помощью Перри Мэйсона.

Мэри: Моя бабушка в своё время подсела на Перри Мэйсона.

Карл: Я тоже. Каждое утро. Один час — Перри Мэйсон, а потом десять минут «Всех моих детей». Этого было достаточно.

Мэри: И коробки шоколадных конфет — в её случае. Коробка шоколадных конфет и Перри Мэйсон.

Карл: Да, это рай.

Чарльз: Хорошо, теперь, когда мы знаем, что такое рай, мы можем идти.

Карл: (со смехом) Звучит хорошо. В школе у меня всегда была «E» по английскому.

Тереза: Это самая плохая оценка, нет?

Карл: Нет, есть ещё одна, хуже. В немецкой системе это «5»[22]. Если у тебя две пятёрки, ты вылетаешь. Одна шестёрка — ты вылетаешь по-любому. Две пятёрки — ты тоже вылетаешь, но с одной пятёркой ты можешь остаться в том же классе. Поэтому с той пятёркой у меня всё обходилось. С остальными предметами всё было в порядке, но с английским…

Тереза: У моего учителя по английскому был ужасный французский акцент.

Карл: Ах, теперь мы знаем, откуда он появился! Ладно, давайте начнём с чего-нибудь — с духовного фильма.

Клара: Карл, у меня вопрос. Что имел в виду Рамана, когда говорил «пребывать в Себе»?

Карл: Самопребывание? Я бы сравнил это со змеёй Шивы, взирающей на собственный хвост. Наблюдать его движение и, возможно, осознать, что это пребывание означает кусать себя за хвост, — кусая себя за собственный хвост, ты видишь: То, которое есть мир, ничем не отличается от того, чем ты являешься. Я бы назвал это «Самокусанием». Ты кусаешь себя за хвост и чувствуешь: То, которое есть мир, ничем не отличается от того, чем ты являешься.

Это сострадание. Ты просто тотально пребываешь в Том, которое есть. Ты просто тотально уходишь в То, которое есть мир, которое есть. Ты тотально отождествляешь себя с тем, что есть мир, и тогда ты видишь, что это — тотальное сострадание, тотальное пребывание в том, чем ты являешься. Итак, ты кусаешь себя и видишь, что ничто не отличается от того, чем ты являешься. Хорошо звучит?

Но Рамана имел в виду немного другое, я думаю. Пребывание в Себе (в Я) означает просто быть Тем, которое есть Сердце, первичным по отношению к «я»-мысли, быть до этой «я»-мысли. Быть Тем, из которого рождается «я»-мысль. Оставаться в Источнике в качестве этого Источника, которым ты являешься, видя, что каждое утро «я»-мысль возникает в форме «ин-форма-ции», а То, которое есть ты, существует до неё.

Клара: Это в общем-то невозможно.

Карл: Невозможно ничего, кроме этого. Ты не можешь не пребывать, ибо являешься Тем в любом случае. Ты — это То, которое есть Источник «я»-мысли, само Сердце, и в этом Сердце «я»-мысль расцветает в виде «ин-формации». Но ты — не то, что возникает в виде «я»-мысли, так что оставайся в Том, которое неизменно, абсолютно неизменно, предельно целостно, в самом Сердце, недвижимом этой идеей. Это и есть пребывание.

Будь самим этим недвижимым Сердцем, которого никогда ничто не может коснуться, никогда, ни в каком смысле, — поколебать или изменить, — просто осознавая, что «я»-мысль уже является мыслью-фантомом, и оставаясь в Том, которое существует до этой мысли.

Увлекаясь «я»-мыслью, принимая её за реальность, ты сообщаешь ей реальность. Ты даёшь ей жизнь. Но ты и есть сама жизнь. И самой своей жизнью ты даёшь жизнь. Всё, на что ты направляешь внимание, становится реальностью. Но если ты направишь внимание на То, которое есть внимание, которое есть само Сердце, это будет пребыванием. Осознанностью осознанности. Вот и оставайся в ней.

Но как в ней остаться? Прежде всего, это концепция, вроде указателя, однако вопрос «Кто я?» способен привести тебя к тайне Того, которое существует до всего. Он способен уничтожить историю «я», деятеля всякой истории, которую ты можешь себе помыслить, ибо эта «я»-мысль окутана облаком истории. В этом вопросе исчезает «я» — собиратель историй, а история «я»-мысли всё больше и больше растворяется в осознанности, поскольку этот вопрос уводит тебя в эту тайну Итак, это концепция. Она может стереть первичную концепцию твоего рождения. А без этой первичной концепции рождения То, которое есть само «я», погружается в То, которое по природе своей есть Сердце. Так что оставайся в этом вопросе. Это и есть пребывание.

Только никто не знает, работает это или нет. Это уже другой вопрос. Однако лишь благодаря Милости ты сидишь здесь, ты задаёшь себе вопрос уже благодаря Милости. Милость была с тобой всё это время, безо всяких вопросов. Милость направляла каждый твой шаг на протяжении всего твоего существования. И следующий шаг будет направлен той же тотальностью. Так что не беспокойся.

Клара: В том-то и дело. Я беспокоюсь.

Карл: Ты беспокоишься, значит, этого хочет от тебя тотальность: беспокойства в данный момент. Просто не подвергай это сомнению. Твоё беспокойство — это тотальное требование тотальности бытия. И это беспокойство является тем самым следующим шагом.

Клара: Что-то мне не угнаться за мыслью.

Карл: Тебе не угнаться, потому что никогда ни за чем не гналась. (Клара смеётся) Ты пытаешься угнаться за тем, что в любом случае не сможешь догнать. Ты пытаешься понять тайну бытия, но ты никогда не поймёшь.

Полное понимание наступит, когда ты станешь этой тайной. Только пребывание тайной даёт абсолютное понимание, только тотальное отсутствие «я», кроющееся в идее «понимания». В этом отсутствии «я» наступает абсолютное понимание за пределами сомнений. Но сомневающийся, «я», всегда будет вызывать у тебя сомнения. Каким бы ни было понимание или непонимание, ты всегда будешь сомневаться. Таково функционирование «я». Оно должно сомневаться. Несомненно. Так что предоставь сомневающемуся сомневаться в том, в чём сомневающийся способен сомневаться. (смех)

Клара: Но тут начинается беспокойство.

Карл: Из сомнений возникает беспокойство. Конечно. Из-за сомнения в том, что ты существуешь, ты беспокоишься о своём существовании. Ты становишься Шекспиром. Шейк с пивом. «Быть или не быть». Ты сомневаешься.

Клара: Ага, меня очень даже беспокоит то, о чём ты говорил вчера: что преимущества нет.

Карл: Но то, что преимущества нет, — это и есть абсолютное преимущество. Просто пойми и расслабься в этом. Если ты увидишь, что в том, чем ты являешься, нет абсолютно никакого преимущества, идея «преимущества» отвалится вкупе с идеей «недостатка».

Тогда ты освободишься от идеи «я», потому что это «я» получает жизнь из идеи преимущества, только и всего. Без идеи преимущества невозможно никакое «я». Но «я» должно сомневаться, потому что с этих сомнений начинается его функционирование, начинается система выживания.

Так что тебе приходится сомневаться, потому что при понимании «я» больше не будет существовать. Понимание просто полностью уничтожит тебя, отняв «я», ибо «я» живо надеждой и преимуществами. Проблема в отсутствии проблемы — даже это ты превращаешь в проблему, поскольку живёшь благодаря проблемам, вот и всё.

Клара: Это правда.

Карл: Да, это правда — или нет. (смех) То, которое является «мной», то есть объектом, живо благодаря сомнениям, волнениям и идее преимущества. Поэтому, какое бы понимание ни говорило тебе: «Проблемы нет», ты всегда будешь бороться с этим.

Ты всегда будешь говорить: «Мне нужно медитировать, мне нужно сделать это, чтобы я смогла сделать то, дабы получить хоть какое-то понимание. Сначала мне нужно понять, и затем, возможно, я соглашусь. Я, отделённый бог существования. Мне нужно создать понимание. Сначала мне необходимо взять контроль над бытием, чтобы я могла согласиться с бытием. Перво-наперво, бытие нужно одомашнить — с помощью понимания, с помощью контроля, тогда уж я и соглашусь с ним!» Нет? Да, да, да.

Директор цирка всегда так говорит. Но ты и есть цирк, а «я»-мысль — это директор, который думает, что может управлять цирком. Но клоуны делают, что им вздумается, и никогда то, что говорит им директор. Клоуны — это другие мысли. Как львы и другие звери. Хмм? Может быть, пингвина ты и сможешь приручить. Пингвиньи мысли. Или свиней — тоже вариант. (смех)

Конец воображения

Клара: Я всё думала, надеялась — йоги учат тому, что на определённом уровне у тебя нет дороги назад, это невозможно, ты уничтожаешь её.

Франческо: Нет дороги назад?

Карл: Она имеет в виду высшую йогу, где при уничтожении первичной мысли о «себе», о «я», первичная «я»-мысль предстаёт как фантом и стирается путём пребывания тем, чем ты являешься, пребыванием в Том, которое есть Сердце, в качестве Того, которое есть Сердце. После этой тотальной аннигиляции первичной мысли, «я», ты больше не можешь вернуться, потому что без первичной мысли возвращение невозможно. Так что контролировать остальные мысли бесполезно.

Всё зависит от первичной мысли. Иди к «я»-мысли, напрямик, и в вопросе «Кто я?» просто уничтожь «я»-мысль, выкорчевав её без остатка этим вопросом. «Я»-мысль — это идея рождения, существования как такового. Когда она на самом деле вырвана с корнем, полностью выкорчевана, возврата нет. Но пока эта первая карта находится в карточном домике твоих концепций, вокруг этой первой карты неизменно образуются другие концепции. Домик снова будет построен.

Ты можешь отрубить несколько веток, но это ничего не даст, потому что дерево вырастет снова и даже ещё ветвистей. Контроль ума позволяет ему разрастаться. Тебе нужно зрить в корень ума, в эту «я»-мысль. Если не уничтожить её целиком, ум всегда будет разрастаться ещё сильнее и даже сотворит из этого религию. Религия появляется из переживаний духовного толка, но «я»-мысль никуда не девается и превращает религиозное переживание в персональную историю. Существует большое количество просветлений, пробуждений и переживаний, но все они принимаются на личный счёт. И тогда из них рождается религия, или техника, или даже йогическая техника по отрезанию ветвей.

Рамана был очень радикален, в смысле, напрямую шёл к тому, что является корневой мыслью. Потому что без этой корневой мысли дерева больше нет — и никогда не было, никогда не будет. В этом смысл высшей йоги, которая является прямым путём к уничтожению первичной мысли, первой карты в карточном домике твоих концепций. Первая карта-идея самого «бытия», первое представление о существовании как «я», являющееся осознанностью, «я»-осознанностью, — это уже фантом.

Из этой осознанности — как Отца, Источника — неизменно появляется «я есть» и «я есть такой-то и такой-то». Когда ты понимаешь, что первичная осознанность, «я», — это уже зеркало, а не то, что ты есть, — Сердце, первичное по отношению к «я»-мысли, ты остаёшься в Том, которое пребывает до всего, в тайне Того, которое есть Сердце. Когда ты абсолютно пуст от идеи того, чем являешься и чем не являешься, остаётся абсолютная пустота, которая есть свобода от идеи о втором.

Так что, возникает «я»-мысль или нет — того, кого это волнует, больше нет, потому что это [поднимает кулак, символизирующий Сердце] автоматически проявляется в качестве осознанности [большой палец], «я есть»-ности [большой и указательный пальцы] и «я есть такой»-ности [большой, указательный и средний пальцы]. Но это [кулак] — то, чем ты являешься в абсолютной степени. Поэтому они [большой, указательный и средний пальцы] могут появляться или нет, но они никогда не появлялись и никогда не исчезнут. То есть их никогда не было. Но даже в этом случае триединство твоей реализации [большой, указательный и средний пальцы] остаётся самим Сердцем [кулак]. Различия исчезают. Это [кулак] — конец тотальной отделённости, появляющейся с «я»-мыслью. И тогда, даже при наличии «я»-мысли и всего, что из неё возникает, всё есть Сердце. Итак, всё, что есть, есть Я, когда ты являешься этим [кулак].

Это конец воображения, потому что всё, что ты воображаешь себе, больше ничем не отличается от того, чем ты являешься, как и всё это [большой, указательный и средний пальцы] является Сердцем [кулак], в каких бы обличьях и формах оно ни возникало. Всё, что есть, есть Сердце. Поэтому отделённости больше нет. Нет второго.

Все твои попытки сделать что-то с «я», «я есть» и «я есть такой-то» — это просто желание вылечить то, чего никогда не было. Никогда не было никакой болезни. Но, желая избавиться от чего-то, ты превращаешь это в реальность. Поэтому, что бы ты ни делал с «я есть такой-то» или «я есть», ты просто сообщаешь некоторую реальность тому, чего нет. Так что этот прямой вопрос: «Кто тот медитирующий, которым я являюсь?», проникающий в тайну, которая есть само Сердце, выкорчёвывает саму идею «бытия». Тогда остаётся абсолютное бытие безо всякого представления о «бытии».

Как, достаточно высшей йоги? Превосходно. Есть вопросы на эту тему?

Мистер Рао: Ты имеешь в виду, что существует техника, приложимая к первичной мысли?

Карл: Рамана предлагал технику «Кто я?». Эта техника равносильна концепции, способной уничтожить все концепции твоего существования, чтобы затем также исчезнуть. Скажем, у тебя есть концепция болезни, которую тебе нужно вылечить. Задайся вопросом: «А есть ли больной?» Это окончательное лекарство, которое предлагали Нисаргадатта, Рамана и другие, задолго до них.

С помощью вопроса «Кто я?» или «Есть ли больной?» ты стремишься найти себя. Но тогда тебе нужно задаться вопросом: «Что означает нахождение Себя, поиск Того, которым я являюсь?» Может ли он привести к нахождению чего-либо? Или же абсолютное «ненахождение» того, чем ты являешься, это и есть абсолютное нахождение? Не означает ли абсолютное ненахождение того, чем ты являешься, что ты есть — что есть, вне зависимости от нахождения какого-то объекта, концепции или опыта, за которыми ты гонишься?

Так ты можешь искать до бесконечности, но в какой-то момент поиск просто прекращается, потому что с пониманием того, что тебе не найти себя нигде, ни в объекте, ни в переживании, наступает смирение. И тогда ты направляешь взгляд внутрь себя в надежде обнаружить То, которое есть, но даже там, внутри, ты его не находишь. «Ненахождение» ни снаружи, ни внутри. Тут наступает абсолютное смирение, и ты полностью останавливаешься. И тогда ты видишь, что уже являешься Тем, которое ты ищешь.

Так что в тот момент, когда ты принимаешься за поиски, ты выходишь вовне. Потом с тобой случается пробуждение, и ты оказываешься внутри единства. Но даже в единстве тебе не найти себя, поскольку ты — это не единство и не отделённость. И то, и другое — две стороны медали, но ты — всегда То, которое есть сама медаль с множеством граней.

Обе крайности — отделённость и единство — это только грани того, чем ты являешься, они — плод воображения. Ты — всегда То, которое невозможно вообразить себе, невозможно втиснуть в рамки какой-либо идеи. Любая идея исходит из Того, которое есть само Сердце. Поэтому ты не являешься ни единством, ни отделённостью. Ты не являешься ни пустотой, ни наполненностью. Что бы ты ни говорил, ты не являешься этим. Ничем из того, что ты можешь вообразить себе и втиснуть в концепцию, ты не являешься. То, что ты есть, ты никогда не сможешь обрамить, никогда не сможешь представить себе.

Поэтому будь Тем, которое ты никогда не сможешь представить себе. Поскольку То, которое есть глаз Бога, никогда не сможет увидеть себя. Даже «я»-мысль, которая подобна пробуждению переживающего, часть этого переживания. Само же «я» никогда не может быть пережито. Всё, что ты можешь пережить, не отличается от того, что ты есть, но это не то, что ты есть по своей сути.

Пребывай в Том, которое существует до всего, что ты способен себе вообразить. В этом пребывании уничтожается, сгорает всё, что является идеей. В осознанной осознанности горит адское пламя, и только это адское пламя, этот холокост, способен уничтожить огонь идеи «я» — этой дьявольской идеи отделённости. Так что только пребывание в осознанной осознанности, которая есть само Сердце, может испепелить это «я».

Что бы «я» ни делало — медитировало, отсекало, — это не может привести к Тому. Избежать этого невозможно, но именно вопреки всему этому происходит осознанность осознанности. И никогда — благодаря действию или бездействию какого-то деятеля. Так что всё, что ты сделал или не сделал за свою так называемую историю жизни, — осознанность этой осознанности случится вопреки всему, а не «благодаря».

Не болеешь больше?

Англичанка: Стало чуть получше, да.

Мистер Рао: Мне интересно, если обратить поиск во внутренний мир, полностью внутрь, от бытия ничего не останется?

Карл: Это ничего не изменит. Ты просто выйдешь из отождествления с отделённым в отождествление с абсолютным, где больше нет никого, кто может быть отождествлён. Поэтому я не призываю тебя отказаться от чего-то, даже от индивидуального отождествления, поскольку всё это — аспекты того, чем ты являешься. Я просто прошу тебя быть Тем, которое есть, отождествляя себя со всем, что есть, как с Тем, которое есть Сердце.

Но никто не способен на это. И, что бы ты ни делал, ты избегаешь этого, потому что оно стало бы твоим концом. Это абсолютное отождествление просто убило бы тебя. Идея «я» будет убита абсолютным отождествлением, так что никто никогда этого не сделает. Что бы ты ни делал, ты избегаешь этой пустоты «я», потому что все свои действия «я» совершает из-за беспокойства о своём существовании. И всё, что исходит из этого «я», этой «я»-мысли, направлено на борьбу с ней. Даже медитация или понимание — всё те же техники избегания.

По собственной воле ты никогда не врежешься в дерево бытия. Ты всегда стремишься получить водительские права, чтобы не столкнуться с ним. (смех) Так и есть. Таково функционирование отдельного объекта и системы выживания, которая действует по простому принципу: «Хочу выжить». Поэтому ты хочешь стать бессмертным, и, желая стать бессмертным, ты вынужден избегать смерти. Ты медитируешь на это бессмертие, которым хочешь стать. Поэтому ты никогда не совершишь этого последнего необходимого убийства, этого отрубания головы, как Кали.

Поэтому и говорится, что ты будешь зарублен по воле Милости, нравится тебе это или нет. Но не по твоему желанию. Ты можешь вытянуть голову: «О, смотри сюда, возьми меня!» Не сработает. Она не знает тебя. Когда ты гонишься за Милостью, ты никогда не найдёшь Милость.

Но когда Милость нацелилась на тебя, тебе лучше быть осторожным. Эта осторожность напоминает попытку побега. Потому что ты уже почувствовал, что что-то происходит. Ты уже в пасти у тигра и через долю секунды она захлопнется, но тебе не узнать когда. Поэтому ты вечно в тревоге. «Может быть… О!.. Что мне сделать, чтобы избежать этого?» И тебя постоянно гложут сомнения. «О, я уже попал в эту пасть или ещё нет? Должно быть, да! Нет, не попал. Готов ли я? Достаточно ли созрел? Что сделать, чтобы не перезреть и не недозреть? Мне правда этого хочется? Может быть, я вовсе не хочу проваляться на диване перед телевизором всю оставшуюся жизнь. Нет, я не хочу этой скуки отсутствия „я“. Нет, „мне“ это не нравится!» (смех)

Словно «я» это уже знаю! Да, мы все проходим через это. И здесь нет ничего неправильного. Рассматривай это как простое функционирование. Не было бы одной из этих идей — не было бы бытия. Не было бы хоть одного из этих переживаний — не было бы бытия. Потому что любое переживание, любая идея, любой аспект бытия должны быть именно такими, как они есть в данный момент времени — даже если времени нет, — чтобы абсолютное бытие могло быть абсолютным.

Поэтому ничему никогда не нужно было исчезать ради самого бытия, ибо всё, что есть, есть само бытие. Все эти маленькие треволнения и все незначительные аспекты — цветы, появляющиеся и уплывающие облака, и дождь, и плач, и слёзы — всё это то, что есть. Ты. Ни одного этого аспекта ты не можешь избежать. Поэтому не переживай. И поскольку ты — это То, которое есть само Сердце, то всё, что есть, — это то, что есть ты. Даже попытка избежать этого является его частью. Так что же делать?

Вот я здесь и сижу, чтобы сказать тебе: «Don't worry, be happy»[23], потому что даже волнения и несчастья — часть того счастья, которым ты являешься. Это «хэппи-нинг»[24], потому что из абсолютного счастья, которым ты являешься, появляется только счастье.

Зажигая огонь для абсолютного сожжения

Пит: Когда приходится беспокоиться в силу тех причин, о которых ты говоришь, какая часть тебя не беспокоится?

Карл: Сердце никогда не беспокоится.

Пит: Где находится «не беспокойся», когда приходится беспокоиться?

Карл: В Том, которое есть Сердце, которое есть абсолютный Источник всего, что ты можешь себе представить, существует воображаемое «я», воображаемое «я есть» и воображаемые беспокойства из-за этого «я есть». Но кого волнует это функционирование, этот фильм?

Это абсолютный фильм. Ты не можешь изменить его, потому что он уже отснят. Ты не можешь изменить ни кадра, ни одного его плана. В тотальности проявленности нет возникновения и исчезновения. Она так же целостна, как и ты. Ничего не происходит. Нет происходящего. Нет преходящего. Так что если всё уже максимально целостно и каждый кадр в момент его появления — перед тобой или в тебе — это абсолютный кадр того бесконечного фильма, то тебе остаётся просто наслаждаться им. Ты не можешь изменить фильм, поэтому устраивайся поудобнее в абсолютном переживающем, которым ты являешься, и наслаждайся фильмом.

Пит: Если фильм вызывает беспокойство… Ты придумываешь себе время, и в это конкретное время фильм становится фильмом про беспокойство.

Карл: Ага, лови кайф от беспокойства.

Пит: То есть ты не можешь не беспокоиться, потому что фильм является беспокойством в данный момент.

Карл: Только тебе не стоит беспокоиться из-за беспокойства. (смех) Так ты появляешься в фильме. Ты беспокоишься о поддержании покоя и оказываешься внутри. Ты становишься частью фильма, потому что беспокоишься. Ты влюбляешься в фильм. А влюбляясь в киношные образы, ты входишь в фильм.

Эта идея «высшей любви», возможно, не так уж и хороша, потому что тебе кажется, что фильм отличается от того, чем ты являешься. Эта любовь способна даже вызвать ненависть; любовь и ненависть идут рука об руку, потому что ты ввязываешься в игру противоположностей — с помощью любви!

Но ты не можешь не ввязаться в это, потому что не можешь не влюбиться в себя. Что делать? Ты должен быть, в фильме и вне его, тем, что ты есть, и ты не можешь избежать любви к тому, что ты есть.

Пит: Если ты попадаешь в фильм, влюбляешься в него, это сострадание?

Карл: Нет, нет, нет. Это не сострадание. С влюблённостью и попаданием в фильм начинается уже жалость.

Пит: Но раньше ты говорил о змее́, кусающей себя за хвост, и использовал слово «сострадание». Мне это показалось интересным. Ты говорил, что чем больше ты вовлекаешься во всю драму, тем сильнее отождествление…

Карл: Да, единственный выход из фильма — это быть фильмом. Это сострадание — но за минусом того, кто испытывает сострадание.

Пит: Быть целым фильмом.

Карл: В абсолютном отождествлении с Тем, номинальным бытием, которое никогда не возникало и никогда не исчезнет, больше нет отождествлённого. Но, отождествляя себя с чем-то, отделённым от Того, ты по-прежнему находишься в точке индивидуального отождествления. Его в очередной раз заменит что-то ещё. Даже при отождествлении с осознанностью ты вернёшься к «я есть»-ности и «я есть такой»-ности.

Это и есть пребывание в Сердце: быть Тем, которое есть Сердце, которое есть абсолютное отождествление с тотальностью бытия. В этом абсолютном отождествлении нет места «я», ибо оно пусто от «я». Оно так полно и так пусто одновременно. Это полнота пустоты. И в этой полноте пустоты больше нет «я», потому что для него абсолютно нет места. Есть тотальное отсутствие и тотальное присутствие, то и другое одновременно. Нет «меня», никогда не было и никогда не будет. Тебя полностью раздавливает самим существованием.

Это — абсолютное объятие бесконечного, обнимающего себя. В этом абсолютном объятии идея «отделённости», как и любая другая идея, просто-напросто исчезает, без остатка, потому что её никогда не было. Никто не способен на это действие. Оно происходит, как гром среди ясного неба. Это называется «взрывом любви» или «взрывом бытия» — тотальный взрыв внутрь и наружу в абсолютное отождествление с тем, чем ты являешься. Это и есть «расщеплённая секунда», потому что она находится вне времени. О'кей?

Женщина: Не вопрос.

Карл: Не вопрос. (оба смеются) Но даже эти слова и концепции, которые я сейчас использую, остаются всего лишь указателями.

Пит: В этом моя вечная проблема. Я всегда использую ум. Я достигаю состояния ума, когда представляю себе, что являюсь всем, но это всего лишь ещё одна мысль, ещё одна концепция.

Карл: И видя это…

Пит: Поэтому я сказал вчера «корректирующая мысль», понимаешь?

Карл: Да, но об этом я тебе и говорил. Даже эта корректирующая мысль не помогает.

Пит: Точно, потому что её не дождёшься, когда она нужна.

Карл: А это как раз помогает. Это абсолютная помощь: указание на то, что Тому, которым ты являешься, не требуется никакая помощь. Тебе не нужна корректировка. Ты абсолютно прав, даже когда ошибаешься. Поэтому тщетность моей попытки помочь тебе — возможно, в ней и заключается помощь: указать на ту беспомощность, которой ты уже являешься, которая никогда не нуждалась ни в какой помощи.

Какой бы образ, какую бы концепцию я тебе ни предложил, они не изменят того, чем ты являешься, поскольку ты уже есть То, которое есть Абсолют. Что бы я ни сказал, это будет лишь указателем на То. Но ты увидишь, что уму с этим не справиться никогда. Возможно, тогда ты откажешься от идеи того, что ум может оказаться в выигрыше благодаря какому-то пониманию. При отказе от понимания, при видении того, что понимание ничего не даёт, она исчезает.

Исчезает идея «джняни», и внезапно озаряет: «О, джняни был всегда. Я и есть понимание, а искал ещё большего понимания. Хороша же идея! Я и есть это абсолютное знание, безо всякого представления о знании или незнании. А то, что живёт относительным знанием или незнанием, — ум — не способен мне помочь, когда есть видение того, что ум может делать всё, что он делает, а сознание — обещать всё, что обещает».

Этот дьявол отделённости, «избавитель», может пообещать тебе что угодно, но ты абсолютно понимаешь, что он не способен дать тебе то сокровище, которым ты являешься, — сам Абсолют. Ни одна идея, ни один инсайт не обеспечит тебя им. Ничто из того, что ты можешь вообразить себе, не поможет найти его.

Нет такой системы доставки под названием «UPS», привозящей тебе товары. «Упс, вот оно. Ой, опять пропало». «Упс» появляется и «упс» исчезает. Это как просветление. Просветление приходит, а потом «упс!» — снова нету. «О чёрт, опять промазал!» (смех)

Пит: «У меня был проблеск просветления вчера». (смех)

Карл: «И прежде чем я успел сунуть его в карман, оно исчезло. Чёрт. В следующий раз я буду проворней. Когда оно придёт, я уже буду наготове с кошельком — опа, поймал! Теперь нужно положить его в сердце. Да, готово. И теперь мне остаётся лелеять его и начищать до блеска. Взгляните-ка! Оно у меня. Я нашёл. Я! Теперь я в божественном сознании. Я!» (громкий смех) Многие так и делают.

Пит: Между этим и обычным духовным горением линия очень тонка. Просто устаёшь от всего этого. Устаёшь от борьбы и ломаешься…

Карл: Надеюсь, что ты выгоришь дотла. Вопрос «Кто я?» подобен разжиганию огня для этого сожжения. Всё зависит и от количества концепций, и от того, насколько ещё сильно это «я». Иногда оно исчезает в одно мгновение, иногда горит дольше. Но кому какое дело до того, сколько времени это займёт. Конец будет концом тебя.

А суть конца в том, что ты видишь, что начала никогда не было. И когда ты видишь, что у того, чем ты являешься, никогда не было начала, это становится концом конца, смертью смерти, так как ничто никогда не рождалось и не может умереть, только смерть может умереть в то расщепление секунды, в которое ты видишь, что ты — это То, что есть.

Никто не может выдержать этого «отсутствия конца». То, которое является фильмом, не имеет счастливого конца, подобно обычному фильму. Ты всегда ждёшь конца, чтобы пойти домой, но этот фильм бесконечен, уж поверь. (смех) Ты привык ходить в кино, и у каждого фильма есть конец. Но этот фильм никогда не начинался и никогда не закончится. Поэтому счастливого конца не будет. Счастливый конец — это видение того, что у фильма не было начала, только тогда уже никого не останется в этом видении, чтобы насладиться им. Так что в твоём присутствии этого не произойдёт.

Пит: Это не ментальное наслаждение. Оно не находится в уме, это наслаждение.

Карл: Ментальное? Сначала всё происходит в уме. Ты делаешь шаг из воображаемой радости в То, которое есть сама радость. Но в Том, которое есть сама радость, больше нет радующегося. Никого нет дома. В Том, которое есть дом, никого не может быть дома. Когда ты — это То, которое есть дом, само Сердце, тогда дома больше никого нет. Не остаётся никакого представления об обладании или деятеле, ты не одержим этой идеей, которая — этот узел на сердце — постоянно давит на тебя обладанием чем-то.

«Моё сердце». Так ты всегда одинок. С этой идеей обладания ты вступаешь в одиночество бытия. Потому что с того момента, как ты отождествляешь себя с чем-либо, начинается история одинокого парня. Начинается фильм про одиночество, с «я», который чем-то обладает. «Обладатель одинокого сердца». И она остаётся всегда, эта печаль «я», поскольку «я»-мысль и есть сама печаль. Уже одно это является отделённостью и обманом.

Ты никогда не сможешь смириться с этим обманом и печалью. Поэтому «отсутствие помощи» вводит тебя в такой момент в депрессию и в печаль. В непрерывное страдание. Оно заставляет тебя искать. Поиск счастья в идее того, что ты вообразил себе утраченным, так что ищешь его повсюду и даже готов умереть за это «утраченное». Ты никогда не узнаешь, когда эта идея уйдёт, но это случится, должно случиться, потому что всё, что появляется, должно исчезнуть, даже сама эта придуманная тобой идея появления.

Но никто не знает, когда она сгорит. Тебе никто не может помочь. «Даже я!» Так что, по большому счёту, моё сидение тут абсолютно бесполезно для того, чем ты являешься. Мне нечего тебе дать, нечего забрать. Возможно, я могу указать на что-то, но это не поможет. Так что абсолютно бесполезно.

Мистер Рао: Но указание на это может помочь.

Карл: Понятия не имею. Это парадокс. Я указываю на твою абсолютную природу, которой никогда не требовалась помощь. Поэтому это не помощь. Никто никому не помогает. Это абсолютное «отсутствие помощи» ты можешь назвать «помощью», но это не помощь. Ты помогаешь себе, поскольку другого Я, которое может помочь тебе, не существует.

Но Я и не требуется Я. Поэтому помощи нет. Этот коан ты никогда не решишь. Так что же делать? Я должен бы быть самым отчаявшимся человеком на Земле: говорить изо дня в день одно и то же, а результат — ноль.

Аико: Могу я сказать только одну вещь?

Карл: Надеюсь, нет!

Аико: Это успокаивает.

Карл: Говорю тебе, покой, который приходит, может снова уйти.

Аико: Но, тем не менее…

Карл: Да, тем не менее. Наслаждайся. Если ты осознаёшь тщетность всех действий, и тебя это успокаивает, — о'кей. Видение этого, понимание сначала проникает в твою дух, в это «я есть». А затем всё глубже, глубже, глубже погружается в То, которое есть само Сердце. Оно просто растворяется в этой тщетности, в этой беспомощности. Поначалу оно кажется бесполезным, а затем становится самой беспомощностью. Потому что, когда начинается эта беспомощность, эта осознанность, она естественным образом погружается в ту беспомощность, которой ты по сути являешься, в абсолютный рай понимания, что, что бы ты ни понял, это не даст тебе ничего, ничего не принесёт.

Так что это не так уж и плохо — усыплять тебя. Возможно, я — это снотворная таблетка. Тебе сегодня нужна снотворная таблетка, Франческо?

Франческо: Нет, сегодня она слишком сладкая. Не знаю почему. Что ты ел вчера вечером?

Карл: Мы смотрели вчера хороший фильм. Очень бхакти. «Мы спустимся к реке». Баптизм.

Франческо: Так назывался?

Карл: «О, где же ты, брат?»

Франческо: Старый фильм?

Карл: Нет, четырёхлетней давности.

Франческо: Не новый. Поэтому ты в хорошем настроении?

Карл: Могу списать это на что угодно.

Франческо: Не сомневаюсь. В твоём случае.

Карл: Оно может измениться в любой момент. (смех) Как ты говоришь. Что? Всё в порядке? Более или менее. Мексика?

Роза: Я чувствую, что знаю меньше, чем когда-либо.

Карл: Ага, звучит хорошо. Всё меньше, меньше, меньше и меньше.

Роза: Но я не знаю.

Карл: В конечном счёте вопроса больше не возникает — осознанность просто полностью сжигает его. Вот и всё. Вопрос за вопросом происходит погружение в осознание беспомощности, тщетности, он возникает, проговаривается, а затем исчезает, а ты становишься абсолютно пустой, даже от вопрошающего.

Роза: Иногда я ощущаю себя хорошо, но иногда я чувствую себя…

Карл: Опять плохо.

Роза: Не то чтобы очень плохо или очень хорошо. Более уравновешенно.

Карл: Сначала ты чувствуешь себя плохо, потом хорошо, — это как ад и рай. Очень полярно. А затем ты всё больше приближаешься к линии осознанности.

Роза: Да, именно так.

Карл: Тогда жизнь становится покоем, как поток или линия покоя, со всё меньшим количеством подъёмов и спадов, безо всяких тиков…

Франческо: Это болезнь Паркинсона. (смех)

Карл: Да нет. Это как поток осознанности. Он присутствует даже в глубоком сне. Днём его волны то вздымаются, то стихают, достигают то максимума, то минимума, а во сне ты просто погружаешься в сплошную ровность. Наутро колебания начинаются снова. Более или менее с эмоциями, соприкосновением, движением. «Всё меньше» означает, что ты всё больше и больше уходишь в состояние сна.

Роза: Да.

Карл: Но означает ли это всё большую отстранённость?

Роза: Нет слов, без понятия.

Семья, которой у Карла никогда не было

Анна: Карл, мне интересно, можешь ли ты, или сумел ли ты донести все эти мысли до своих родителей или родственников?

Карл: Сумел ли я им рассказать?

Анна: Я имею в виду, какова была их реакция?

Карл: О, очень хорошая. Ты думаешь, что они достали смирительную рубашку и упекли меня в больницу? Нет.

С моей матерью всё было мило, потому что до того, как она умерла, я говорил с ней о свободе воли и подобных вещах. У неё была операция на лёгких, когда ей вырезали половину поражённого раком лёгкого, и она впала в кому на пять недель, а я разговаривал с ней. Когда она очнулась, то сказала: «Карл, ты прав. Не мне решать, когда умирать, а раз я не могу решить, даже если и очень хочу этого, — она действительно была сыта по горло всем этим фильмом, — но раз я не могу решить когда, и это может произойти в любое время, то какая разница?» То есть год спустя однажды ночью она просто всё поняла и успокоилась.

А до этого она была самым сетующим человеком на свете. Я её не выносил. Она была самим Недовольством. Недовольная всей своей жизнью, постоянно. «Я хочу умереть, ы-ы-ы, никто меня не любит». «Ах, заткнись!» (смех)

Франческо: Ты так и сказал?

Карл: Да, я сказал ей: «Ещё одно слово, и я уйду. Ещё одно слово — и ты никогда больше меня не увидишь».

Тереза: Это крайность.

Карл: Крайнее последствие. И она знала, что я не шутил. «Ещё одно слово!». (смех)

Тереза: Это было после комы?

Карл: Нет, до того, но это было как одолженная взаймы энергия — предложенное мною последствие.

Франческо: Значит, она впала в кому, потому что ты велел ей заткнуться! (смех)

Карл: Но это было прекрасным учением, эта кома. Оно показало ей, что она не в силах помочь себе. Она действительно готова была умереть в любую секунду. «Я не хочу больше жить! Вообще. Абсолютно. Нет. Не хочу никакой боли, ничего!» А затем кома, и пробуждение, а за ними — выдох надежды на то, что она может что-то решить. Это представление о «свободной воле» исчезло. Она стала самим приятием.

В тот год она перестала жаловаться. Все были очень удивлены. Даже мой отец не призывал её бросить курить. Ибо она по-прежнему курила, даже с дыркой здесь. (показывает на горло) Но никто не просил её остановиться. Я сказал отцу: «Только скажешь одно слово, чтобы она остановилась, и я остановлю тебя». Это было здорово. Она втягивает дым здесь, а выходит он отсюда. (возгласы «фу» и «о боже») Но она была счастлива. Я сказал: «Не волнуйся. Одним месяцем курения больше, одним меньше — какая разница? Бог ты мой. Наслаждайся».

Как-то так всё и было, иногда это срабатывает.

Тереза: И твой отец слышал тебя?

Карл: Нет, мой отец — это другая история. Когда мать умерла и её опустили в могилу, отец хотел прыгнуть туда за ней, убить себя. «Карл, я не могу больше жить. Помоги мне!» Я сказал: «Хорошо, как мне тебе помочь? Хочешь, я достану тебе пистолет, верёвку, таблетки? Что мне сделать для тебя? Как мне тебя убить? Как мне тебе помочь?» (молчание)

Он страшно рассердился. (смех) «Да как ты смеешь!» — говорит. Он был так зол на меня, что совершенно забыл, что хотел убить себя. (смех) А три месяца спустя у него уже была новая подружка. Моложе на пятнадцать лет! Вот тебе и «я не хочу больше жить!».

Короче, я просто указываю на то, что если вы переживаете последствие этого приятия, этой безжалостности, то это — единственный путь. Это и есть сострадание. Не какая-то помощь или «как мне заставить тебя понять?» — всё это жалость к себе. Но с безжалостностью и безучастностью приятия в этот момент ты говоришь: «Да или нет!», третьего не дано, делай это или не делай. «Хорошо. Как мне помочь тебе?» Шок от моего полного приятия его желания заставил его совершенно забыть о нём.

В такой момент каждый покидает детский сад и вырастает в результате этого приятия. Потому что оно смертельно. Так что же делать?

Здесь то же самое. Когда кто-то приходит с чем-то «важным», то уже одна эта безжалостность указывает на ту безжалостность, которую ты ищешь. Ты ищешь свободы беззаботности, полного приятия каждого мгновения — в следующее мгновение, но не будет никакого следующего мгновения, находясь на самом деле в том, так что всему, что возникает, ты можешь сказать: «Да. Ну и что?» Каждый, кто приходит сюда, ищет это. Эту свободу, эту абсолютную безжалостность и беззаботность по отношению ко всему, что есть.

Этот указатель — возможный пример, ходячая реклама безжалостности. Видишь, как просто! Нет ничего проще этой безжалостности и беспомощности. Всё остальное — это концепция морали или какой-то помощи, она появляется из идеи «я», жалеющего себя. Но та безжалостность и есть сострадание, а не жалость к себе, потому что жалеющего себя «я» больше нет.

Пока есть идея «я», «себя», остаётся жалость к себе, и ты жалеешь себя, жалеешь других. Лишь в отсутствие «я» эта безжалостность не видит никого, кто пребывал бы в опасности, кто был бы рождён, так что, что бы ни происходило, ты видишь, что всё равно никто не пострадает, потому что страдать некому, ибо всё есть только сознание, трансформирующееся в любые формы. Ничто не рождалось и ничто не умрёт, поскольку сознание в себе бесконечно. Оно просто принимает новую форму. Ну и что? Если ты — это бессмертие, беседующее с бессмертием, которое никогда не рождалось, с этим нерождённым бытием, то что может случиться?

Много лет назад я время от времени подрабатывал в баре у матери, приходили сельские жители, и чем больше они напивались, тем душевнее с ними было общаться. Я им упорно твердил: «Эй, давайте, выпейте ещё, вы недостаточно пьяны!» (смех) «Это мой бар, поэтому пиво за счёт заведения. Давайте, напейтесь и станьте безучастными, поскольку вы — это То. Напейтесь бытием. Будьте Тем, которое есть Сердце, абсолютно пьяными от нектара безучастности, безжалостности и свободы. Будьте этим. Так что пейте. Ещё по одной».

Джордж: Где этот бар? Хочу туда. (смех)

Карл: Ты сидишь в нём!

Джордж: Завтра принесу стакан.

Карл: Думаю, этого ответа про семью достаточно. Про семью, которой у меня никогда не было. Было хорошее шоу. Собственно, оно стало подготовкой к сидению здесь, потому что сидение со всей той пьянью и стариками, жалующимися на своих жён, — разница небольшая!

Мэри: У твоих родителей был бар?

Карл: Ага. До сих пор есть. Но я сбежал. Моя сестра по-прежнему там. Продолжает дело. Я очень благодарен. Даже когда она ведёт себя, как мать, я так счастлив!

Мэри: Что ты имеешь в виду?

Карл: Она беспокоится о своих детях, поэтому вынуждена иногда быть противной. Это её обязанность. Она хорошая мать. Хорошая мать — это напряг для остального мира. (смех) Ей есть дело только до своих детей и их благополучия. Но это нормально.

Мэри: А у тебя есть дети?

Карл: У меня? Нет. Видишь ли, всё есть требование тотальности. Если ты мать, то должна вести себя подобающим образом. Ты должна больше заботиться о своих детях, нежели о других. То есть одна сторона — сама любовь, а другая — р-р-р! — дерётся. Такова мать. Таково функционирование; всё так, как оно должно быть. Так что же делать? Никто ничего не может с этим сделать. Мать не может не любить своего ребёнка.

Мэри: Матери — защитницы от природы. Это биологическое свойство.

Карл: Точно, защитницы. И если ты защищаешь, то иногда вынужден убивать других. Это часть защиты. Мистер Буш, защищающий американцев, должен убивать иракцев, потому что им нужна нефть, чтобы водить машины. Он мать, защищающая Америку.

Мэри: Отец.

Карл: Или отец. Без разницы. Но отцы уходят на войну, а матери посылают их. (смех) Кто хуже? Именно матери всегда посылают сыновей на войну. Воинов. Волнующихся о семье. «Привези мне что-нибудь. Хочу поставить это себе на стол». Это старинная традиция. Что с этим делать? Только холостяки хотят выбраться из этого. Так что всё это дела семейные.

Анна: Да, приятно узнать.

Карл: Может быть, теперь тебе не потребуется семинар по «семейному запору». (смех)

Анна: Конечно.

Карл: Может быть, ты увидишь, что ничто не выходит ни из какой «персоны». Это просто функционирование функционирования. Оно, собственно, снимает всякую вину со всех. И что тогда делать? Все должны быть, как они есть. Никто не может действовать иначе. Поскольку все функционируют в пределах тех рамок, куда они помещены в этой информационной системе, в пределах генетического дизайна, истории, если угодно.

Франческо: Неплохо.

Карл: Это не делает из них святых.

Аико: Моя мать была более продвинута, чем я. Когда она умирала, я думала о реинкарнации. Это была моя концепция. Но она сказала: «Это всего лишь ещё одна надежда».

Карл: Да, видишь.

Аико: Она была очень хорошей.

Карл: Она знала свою дочь. Все эти идеи — это только идеи в поисках выхода.

Аико: Точно.

Карл: «Может быть, может быть». Всегда, как SOS на корабле: «Помогите, я тону!» «Хорошо, помогаю!» (смех) Франческо, всё в порядке? Я слишком прошёлся по твоей матери?

Франческо: Нет. С моим отцом всё было совсем иначе. «Думай, что хочешь, но важно, чтобы ты работал. Когда ты работаешь, то можешь думать, что хочешь».

Карл: Но ты должен работать?

Франческо: Да.

Карл: «Пока ты делаешь, что я хочу, можешь думать, что хочешь». Со мной то же, не сомневайся! (смех) Как Италия?

Миссис Анджелина: Сильная история семьи.

Карл: Сильная семейная история. Это по-итальянски. Mamma mia!

Миссис Анджелина: Очень тяжело.

Карл: Просто быть итальянской мамой — это уже что-то.

Миссис Анджелина: Да, да. Очень сложно.

Карл: Я и говорю. Что с этим делать?

Миссис Анджелина: Готовить, готовить, готовить! (смех)

Карл: Паста, паста, паста — пока не будет basta![25] Никогда не знаешь, когда будет basta, но до тех пор будет паста.

Между мудростью пустоты и полнотой любви

Матильда: Будучи Я, ты находишься за пределом полярностей. Но если ты проживаешь жизнь на Земле, это невозможно.

Карл: Можно сказать, что ты никогда не сможешь привнести это в жизнь, поскольку это никогда не будет ни в какой полярности.

Матильда: Да, я имею в виду, что жизнь на Земле — это постоянные полярности.

Карл: Эта относительность — просто полярность. Просто существуют различия. Ты не можешь ввести Абсолют в жизнь, потому что он уже здесь.

Матильда: Я говорю про то, что в этой системе…

Карл: Это всё, что есть. Даже эта относительность есть То, которое есть Я. Но, будучи относительностью, Я не относительно. Оно принимает форму относительности или полярности. Это То, которое есть полярность, но самой полярности не существует. Это То, которое есть полярность, но отделённости не существует. Это То, которое есть отделённость, но само То, которое есть отделённость, не отделено. Эта «есть»-ность отделённости, эта «есть»-ность единства, эта «есть»-ность осознанности всегда То, которое есть само бытие, принимающее форму отделённости. Но эта отделённость не делает То, которое есть Я, отделённым.

Матильда: Всякий раз, когда возникает отделённость или полярность, я не могу пережить это.

Карл: Это переживание, но оно не может пережить само себя. Оно принимает форму переживающего; именно То является переживающим, и именно То является переживанием, и именно То является переживаемым. Разницы нет. Но оно — не переживающий, не переживание и не переживаемое. Однако именно То — это переживающий, переживание и переживаемое. Это же ясно! (смех)

Когда есть три разные вещи — субъект, функция восприятия и то, что воспринимается в качестве объекта, это То, которое является воспринимающим, это То, которое есть восприятие, и это То, которое воспринимается, — по сути как Сердце, которое есть всё, что есть. Таким образом, То, которое есть Сердце, принимает форму воспринимающего, восприятия и воспринимаемого. Но оно — не воспринимающий, который воспринимает воспринимаемое. Но это по-прежнему То, которое есть.

Нет ничего, кроме Сердца. Какой бы образ и форму ни принимало Сердце, это не отделяет Сердце от того, что есть Сердце. То есть отделённость есть, но её нет. Есть сон об отделённости, но нет никого, кто отделён. Ясно?

Так что ничего не должно исчезнуть ради Того, которым ты являешься. Просто будь Тем, которое есть, как Я Есть То. Ты — это То, которое есть переживающий, переживающий переживаемое. Таким образом, ты — это «я», ты — это «я есть» и ты — это мир. Ты — это «я» в качестве переживающего, в качестве Того, которое является Я «я». Ты — это переживание в качестве «я есть», в качестве пространства, в качестве Того, которое является я есть «я есть»-ности. И ты — это То, которое есть мир, ибо ты являешься миром мира. Таково триединство твоего проявления, но ты — это То, которое проявляет себя, поэтому ты не есть проявленное, даже в проявленности. Ты — это То, которое есть проявленность, и, тем не менее, ты не являешься тем, что проявлено.

Матильда: Значит, я никогда не смогу осознать этого, потому что, когда я осознанна, тогда…

Карл: Тогда есть тот, кто обладает осознанностью. Но ты не можешь владеть ею. Во всём этом триединстве отсутствует обладание. Никто не может обладать бытием. Обладателем, обладанием и тем, чем можно обладать, владеет только То [выставляет кулак]. Поэтому обладатель [большой палец], обладание [большой и указательный пальцы] и то, чем можно обладать [большой, указательный и средний пальцы], — это подобная сну проявленность, которой владеет абсолютный владелец — Сердце, являющееся Тем.

То есть по сути своей ты — абсолютный обладатель: обладание, относительный обладатель и обладаемое. Ты — абсолютный обладатель, само Сердце. Его ты не можешь покинуть и вновь обрести. Ни одно относительное обладание идеей или пониманием не сделает тебя этим абсолютным обладателем. Так что, когда есть относительное обладание, ты не являешься его относительным обладателем.

Как сказал Иисус, в Царство Божие вы сможете войти только обнажёнными. Ни один обладатель никогда не пройдёт через игольное ушко. Вы не сможете соединиться со мной до тех пор, пока не будете полностью нагими, свободными ото всякой идеи о том, чем являетесь и чем не являетесь, — самим обнажённым бытием.

В этой обнажённости — рай. Ибо не остаётся того, кто может быть счастливым или несчастным, удачливым или неудачливым, знающим или незнающим. Принятие его за реальность, за того, кто существует, за «я» подобно сну, ты делаешь сон реальным и оказываешься в ловушке образов и объектов, становясь таким же объектом. Но ты — это То, которое есть Сердце. И ты никогда не покидала его, поэтому не можешь вновь обрести. Никакая техника, никакое понимание не сделает тебя тем, что ты есть.

Это понимание не является пониманием. Это понимание означает полное исчезновение понимающего. Но по своей воле он этого сделать не может. Это случается само по себе. Как она возникла сама по себе, эта любовь к образу, так и выход из неё происходит сам по себе, а не в результате понимания, или техники, или чего-то ещё, практикуемое медитирующим.

Матильда: А что ты имеешь в виду, называя себя «разбивателем сердец»?

Карл: Я показываю тебе, что любовь не найти на Земле, что ты не можешь найти то, чем являешься, что тем, что ты любишь, ты не можешь обладать. Потому что эта любовь подобна непрерывным объятиям с возлюбленным, которые отделяют тебя от того, что ты есть. Ты становишься любящим и возлюбленным. Разбить сердце означает показать тебе, что то, что ты принимаешь за любовь, не является Тем, которое есть любовь. Ты не можешь контролировать её.

Матильда: А воспринимать её можно?

Карл: Я бы сказал, что её невозможно почувствовать и невозможно не почувствовать. Ты являешься ею абсолютно, и это абсолютное пребывание ею есть абсолютное переживание её.

Матильда: Из-за того, что она находится за пределами противоположностей, я не могу осознать её?

Карл: Ты не можешь не осознать её. Ты — это само осознавание. Всё, что ты осознаёшь, есть то, что есть ты. Какую форму оно принимает, не важно, это всё равно то, что есть. Ты не можешь не переживать то, чем ты являешься, поскольку есть только То, которое есть Сердце, переживающее этот аспект Сердца. Поскольку ты не можешь не осознавать себя, всё, что осознаётся, является Тем, которое есть Сердце.

Это то, что ты есть. Нет разницы между реальностью и реализацией. Всё, что есть, есть Сердце, и То ты не можешь не переживать, ибо ты есть То. И не существует ни одного мгновения без него. Нет ни одного переживания без Сердца. Сердце — это То, которое есть переживающий, переживание и переживаемое.

Тебе не нужно ничего добавлять к Тому, которое есть Сердце, потому что Абсолют, даже в абсолютной отделённости, является Тем, которое есть Абсолют. Есть только абсолютное Сердце — в отделённости, в единстве и в осознанности. Всё есть Сердце. Ничему не требуется появляться и исчезать, чтобы То могло быть.

Тебе не нужно что-то куда-то привносить, потому что оно повсюду и нигде. Нигде и везде. Тебе не разрешить этот парадокс. Оно не имеет места, но не существует места без него. У него нет времени, но нет момента без него. Этим ты являешься — между двумя утверждениями.

Ты колеблешься между мудростью пустоты и полнотой любви. В промежутке, в этой стране «никогда-никогда», ты существуешь. И то, и другое — стороны Того, которым ты являешься, пустота и полнота, мудрость и любовь, и ты — это То, которое есть суть их обеих.

Вики: Если ты — это суть всех противоположностей, это уравнивает их?

Карл: Нет. Существует полярность, и существует гармония во всём, что эта полярность так или иначе привносит с собой. То, чем является полярность, не может быть потревожено никакой полярностью или тем, как она проявляет себя. «Как» больше нет.

Не имеет значения, где ты находишься при колебании маятника, поскольку ты — это сам маятник, тебе всё равно, куда он качнётся. В ту ли сторону, к любви, к мудрости, или к центру — для тебя не существует различий. Поскольку ты — это маятник, всё бытие, то всякое различение отсутствует, ибо нет ничего отделённого, нет второго, которое можно отделить.

В каждый данный момент этого маятника, или этих часов, ты — это То. Поэтому полярность существует, но её нет. Есть отделённость, но нет того, кто отделён. В этом вся соль. Плоха не отделённость, а идея того, что ты пребываешь «в отделённости». Никогда не существовало того, кто был бы «в отделённости», поскольку ты — это То, которое есть отделённость. Ты никогда не сможешь отделить себя от себя, ибо Сердце никогда не может быть отделённым от Сердца. Сердце, будучи Тем, которое есть отделённость, не знает «отделённости».

Матильда: Помедленней, помедленней!

Карл: Говорю тебе, я могу повторять это каждый день, и это всегда будет внове. Каждый день — новый молот. Никогда не устаёт вбивать, вбивать, вбивать. День и ночь. Пока гвоздь не войдёт. А затем будет другой гвоздь, и ты вбиваешь, вбиваешь и вбиваешь. И ещё один гвоздь. И ты видишь, что за одним вбитым гвоздём появляются десять других. Рождается музыка! Подобно словам, возникающим из этой музыки. Вечно поющее сердце. Бьющееся сердце. Сердце, бьющее молотом.

Клара: Это как neti-neti.

Карл: Да, но бесконечное neti-neti. Ты всегда пьёшь чай. «Nay tea, nay tea, хочу кофе! (смех) Не чай, не чай, кофе!» Ну так выпей кофейку. Не чай. Не кофе.

Клара: Я свободна в выборе.

Карл: Ой-ой, теперь мы делаем шаг назад. Он делает тебя привередливой? Свободный выбор делает тебя привередой? Ты ещё больше наслаждаешься им, если у тебя есть свобода воли, или что?

Георг: Карл, что-нибудь изменилось в твоём искусстве после того события, которое никогда не происходило?

Карл: Да, изменилось. Раньше была эта фишка с «мудростью пустоты», во всём, и каждая картина была чёрной. Были просто чёрные картины и чёрные скульптуры. Всё было чёрным. Пустота! Чёрная!

Но потом случился тот самый взрыв. Ты уходишь в пустоту и становишься абсолютно пустым от этой идеи, а затем, когда ты абсолютно пуст, наступает полнота. Тотальная. В этот момент тотальная пустота становится полнотой. Это как «взрыв любви», что называется. Когда ты достигаешь крайнего предела пустоты, мудрости, тогда может наступить полнота. Потому что пустота Сердца способна вместить в себя полноту бытия.

Внезапно наступила полнота, и с этого момента всё обрело яркие краски. Так что с тех пор всё изменилось — бум! — это было именно как — бум! Я был очень удивлён. Чернота, а потом — «бум!» — и весь холст сплошь в ярких красках и всё такое. Но я по-прежнему делаю монохромные вещи и совершенно неформальные вещи. Абсолютно структурированные и совершенно вне канонов. Так что и то и другое сейчас присутствует, обе крайности, но ничего промежуточного.

Георг: А картины эти не просто ради денег, но и для развлечения?

Карл: Ради денег, поверь. (смех)

Георг: Но даже если бы дело было не в деньгах, ты бы всё равно рисовал?

Карл: Ага, я достаточно глуп, чтобы рисовать не на продажу. Но поверь, мне нравится продавать их в той же степени, что и рисовать. Разницы нет.

Вики: Есть лист ожидания, да?

Карл: Моего ожидания покупателей или что?

Вики: Нет, их ожидания картин.

Карл: Да, мне нужно нарисовать несколько, потому что они уже проданы. Это необычная ситуация, поверь. (смех) Через двадцать пять лет жизни в искусстве это действительно необычная ситуация. Народ видит несколько картин и потом говорит: «Я хочу что-нибудь в таком же стиле».

Вики: Только розовато-лиловое. В другом цвете.

Карл: Ага, потому что у меня другой диван. (смех) Немного в другом цвете, пожалуйста, чтобы они сочетались.

Мэри: В наши дни есть художники, у которых та же проблема, когда они просто ничего не успевают.

Карл: Это если ты становишься известным. Но я всегда гордился отсутствием известности. Потому что ни один из известных художников мне особо не нравился. Мне больше по душе «печально известные». Я никогда не любил Моне или ещё кого-нибудь из этих знаменитостей. Собственно говоря, они писали слишком красиво.

Мэри: Тёрнер писал красиво. Тебе же нравится Тёрнер.

Карл: Иногда я делаю исключение. О, хотя в то время он не был знаменит. А у меня не было желания отрезать себе ухо.

Георг: По крайней мере, не язык! (смех)

Карл: Тогда бы я больше не смог говорить. И тогда все бы слушали!

Георг: Мы бы слышали каждое слово, Карл!

Карл: Я бы стал Мехер Бабой. Я был бы очень занят. В наши дни здесь была бы клавиатура, а тут появлялись значки.

Мэри: Просто для информации: большую часть времени он использовал жесты, а не алфавитную доску.

Карл: С ним был переводчик.

Мэри: Несколько.

Карл: Но последние две недели он разговаривал.

Мэри: Ты серьёзно?

Карл: Понятия не имею. Мне рассказывали. Говорят, что за две недели до смерти он снова начал говорить.

Мэри: Удивительно. Я то и дело слышу подобное. В течение многих лет этого не случалось.

Карл: Разве не прикольно придумывать байки?

Мэри: Вот оно что.

Карл: Кому какое дело, правда это или нет? Это как Дж. Кришнамурти, знаешь, он испытывал страх перед выступлениями. За два часа до выхода на сцену он лежал на кушетке у психотерапевта. А потом выходил на сцену и блистал. Всё как рукой снимало. Но за два часа до того он был в аду страха. «Я не достоин этого, я не готов, тра-ла-ла». Весь набор. Это хорошая история. А правда ли это — кому какое дело?

Мэри: Это байка?

Карл: Ха-ха, теперь ты попалась… Но кого это волнует? Хорошая фраза на все случаи жизни.

Самое важное учение Йоги Рамсураткумара было дано, когда он находился в коме. Поддерживаемый аппаратами, с приделанными «стропами», он поднимал руку, когда кто-нибудь входил. Он был как в стеклянном доме. Люди могли заходить и глазеть на него, лежащего в комнате, подключённого к аппаратам, абсолютно зависимого от них. А в один благоприятный день, день Шиваратри, три года назад, их отключили. Просто чтобы сделать это благоприятным.

Это величайшее учение, которое только можно получить. Сама беспомощность. Его знали как одного из величайших мастеров сиддхи, однако это учение оказалось самым великим из всего, что мне довелось видеть: полное приятие, не пытающееся изменить что-либо, зависящее от аппаратов, просто говорящее: «О'кей, что приходит, то приходит. Да будет то, что может быть. Ну и что?»

Это наивысшая сиддха, которую только можно достичь. Это была всемогущая сиддха, эта беспомощность, которая не делает попытки что-то изменить. Тотальное приятие, зависимость от аппаратов, полное неделание. Это я называю «учением на примере», с помощью этого абсолютного указателя. «Смотрите, ничего не может случиться с тем, что я есть. Зависимость от аппаратов, ученики вокруг меня, включающие и выключающие их, — ну и что?»

Мэри: То есть Христос…

Карл: Это то же самое.

Мэри: Нет, он ушёл в Кашмир.

Карл: Это другая история. «Кашмир, wenn Du kannst»[26]. Я отправляюсь в Кашмир[27].

Вики: Был один художник, который проделал то же в музее. У него была выставка под названием «Часы посещения», он лежал на больничной койке — прямо в музее! — и люди могли приходить и разговаривать с ним, а он умирал, по-моему, от СПИДа.

Карл: Всё бытие учит, учит, учит себя, всё время. Каждый момент. Это просто указатель, который не означает, что нужно давать обещание и держать его до самой смерти. Бред. Всё может измениться в любой момент. «Сейчас я даю тебе обещание, а в следующий момент откажусь от него».

Мэри: Баба всегда нарушал свои обещания. Всегда. Бесконечно.

Карл: Если за две недели до смерти он снова начал говорить…

Мэри: Ну, я не знаю.

Карл: Да, но кого это волнует? Это было бы здорово. Это было бы учением. Никто не держит свои обещания.

Мэри: Видишь ли, он держал свои обещания, потому что сказал, что собирается прервать молчание, что и сделал.

Карл: В любом случае, мастер всегда вокруг тебя, каждую секунду. То, чем ты являешься, учит самое себя, бесконечно, мгновение за мгновением, посредством всего, что есть. Тебя окружает Милость. Ты — это То, которое есть Милость, окружённая Милостью. Не волнуйся. Всё творится Милостью, и ты — это То, которое есть Милость.

Так, волей Милости был такой Йоги Рамсураткумар, и волей Милости был Мехер Баба, и волей Милости существует эта гора, и волей Милости есть всё, что есть. Кофе по утрам даровано Милостью, и вечерний чай, и фильм, и телевизор, всё на свете. Разницы между ними нет, поскольку То, которое есть Милость, всегда переживает Милость, в каждый данный момент. Так что же делать? Ты не можешь не быть Тем, так просто будь Тем — самой Милостью, поскольку ты не можешь покинуть то, чем являешься. Раз ты никогда не покидала себя, будь этим.

На это и указывает эта гора. Предельно целостная. Не движимая ни одним переживанием вокруг неё, никаким появлением и уходом искателей и неискателей иже с ними.

Абсолютное сомнение не оставляет места для сомневающегося

Карл: Может быть, у вас есть какой-то приятный вопрос или что-то в этом духе? Нет, если всё хорошо, то это хорошо. Я просто закидываю удочку.

Швед: Карл, ты переживаешь наши эмоции? Проникаешься нашими эмоциями?

Карл: Нет. Я слышал об учителе, который выходит только раз или два в год, потому что терпеть не может толпу искателей вокруг себя. У него начинает болеть от них голова. Я далёк от этого. Я знаю, что он имеет в виду, но тогда и запасный выход закрыт. Я знаю, что головная боль возникает и стихает, но кого это волнует?

Я знаю, когда сознание, сидящее здесь, переживает поднятие кундалини, переживает появление огня, этого внутреннего огня, энергии в клетках, возникающей и исчезающей энергии, называемой «шакти», трансформацию клеток и так далее. Каждое переживание, всё, что существует, все крайности — я чувствую их. Но кого это волнует? В определённом смысле это тело может принять всё что угодно. Это странно. Потому что оно безучастно, всё просто входит и снова выходит, как волны вибрации и энергии. А поскольку они ничем не отличаются от того, что я есть, то какая разница?

Нет «моих вибраций» или «твоих вибраций». Все они есть то, что есть я. Поэтому они ничего не затрагивают. Это просто энергия, проникающая в энергию, своего рода вибрация, проходящая через вибрацию, а любая вибрация — это то, чем я являюсь в качестве сознания, тотальности. И что с этим делать?

Я не называю их «эмоциями». Это просто вибрации сознания, здесь и сейчас, в качестве форм, на эмоциональном и прочих уровнях. Существуют вибрации энергии, принимающие форму — или эмоциональную форму — энергии, и все они здесь, вся тотальность восседает здесь в качестве осознанности. Что делать? Наслаждайся шоу.

Можно сказать, что система фильтрации больше не работает. Нет панциря. Без фильтра спереди нет фильтра и сзади. Бесфильтровый! Здесь больше нет собирателя переживаний. Без этой идеи «собирателя» или идеи обладателя всё приходит и уходит, как волны. Бесконечные волны переживаний того, чем ты являешься.

Это можно назвать «состраданием», потому что отсутствует система фильтрации. Жалости нет. Нет ничего, что собирает их. А без собирателя они просто приходят и уходят.

Поскольку существует идея «собирателя», и ты находишься внутри этой идеи «собирателя», ты собираешь переживания и эмоции, даже переживания других людей. Не только собственные эмоции — ты собираешь эмоции всего, что тебя окружает. «О, вот чёрный, вон тёмный, а этот здоровенный. Все эти здоровенные люди вокруг меня!» (смех)

Японец: Дживанмукта знает, когда он становится дживанмуктой?

Карл: Нет.

Японец: Значит, ты не можешь сказать, что находишься в том же состоянии, что и Рамана Махарши или другие, подобные ему?

Карл: Это не состояние. Ты имеешь в виду отсутствие состояния? Я не могу сказать. Рамана указывал на отсутствие состояния, что является абсолютной тайной абсолютного бытия, «я есть». Обо всех других состояниях, возможно, имеется множество концепций. Но То, о котором невозможно говорить, не является концепцией.

По поводу всего остального, что можно назвать и втиснуть в рамки, я могу соглашаться или не соглашаться с Раманой. Но о Том разногласия быть не может. Нет возможности для разногласия, потому что То так или иначе невозможно поместить в рамки слов. То, о чём он говорил, — об этом отсутствии состояния, в котором нет формы и даже бесформенности, о самом Сердце — и есть то, что я имею в виду, и сомнения здесь быть не может. Только полное согласие, абсолютное согласие по поводу Того, пребывания Тем.

Японец: У тебя нет никаких сомнений насчёт правомочия того, о чём ты говоришь?

Карл: Нет. Даже сомнения не вызывают у меня сомнений. Поскольку я знаю, что, так или иначе, всё есть ложь, то всё, что я говорю, содержит в себе абсолютное сомнение. И это абсолютное сомнение не оставляет места для сомневающегося. Так что в этом абсолютном сомнении сомневающегося больше нет.

Поэтому, что бы я ни сказал, это ничего не даст тебе, не обрамит то, что является самой истиной, поскольку я никогда не смогу говорить о Том, которое есть истина. Так что все мои слова ничего не меняют. Они абсолютно бесполезны. Все слова, песни, действия абсолютно бесполезны. Абсолютное сомнение — это свобода. Поэтому я абсолютно сомневаюсь в том, что говорю. Абсолютно!

Всё, что только может быть сказано, что может быть заключено в слова, не может затронуть То, которое есть самое бытие. Для Того, которым я являюсь, никогда ничего не случалось. Говорение или не говорение не может изменить то, что я есть. Поэтому, сомневайся я или не сомневайся, есть только полная безучастность ко всему, что есть.

Именно на это всегда указывал Рамана — на То, которое есть само Сердце, которое ты не можешь подвергать сомнению. Чтобы иметь сомнения, ты должен существовать до них. Но в Том, которое пребывает до этих сомнений или не сомнений, ты не можешь усомниться. Даже в сомнении тебе необходимо существовать. Основное учение Рамакришны было о том же.

Всё всегда возвращается к этому. Вопреки знанию или незнанию, ты есть. Вопреки сомнениям или их отсутствию, ты есть. Абсолютно вопреки всему, что ты говоришь или не говоришь, что переживаешь или не переживаешь, ты есть. Об этом я и говорю. Я указываю на это, но я не могу втиснуть это ни в одну концепцию. Даже это — уже концепция. Концепция на концепции, но разницы никакой. Даже при всех своих различиях указатели по-прежнему указывают только на бесцельность: они не могут обозначить цель, на которую указывают. Бесконечно.

Единственное, что могу сказать: изо дня в день я веду разговоры об этом, и это всегда как — ты. Они возникают из неисчерпаемой тайны. Не знаю. Но Тем я и являюсь. Похоже, я никогда не смогу наговориться об этом вдоволь. Или же это оно не может насытиться тем, что исходит из этого рта, кто знает? Кого это волнует?

Франческо, тебя волнует? Сегодня всё было мило?

Франческо: Я не верю в это. Было мило. Не хочу всё портить.

Карл: Обычно он жалуется, что я слишком груб.

Антонио: Ещё двадцать минут, Франческо! (смех)

Карл: Смотри, осторожнее!

Женщина: Это как-то слишком скучно, если ты не деятель. Нечего делать…

Карл: Да, скука тебя убьёт.

Женщина: Очень скучно.

Карл: Надеюсь, что так. Я абсолютно надеюсь, что скука тебя убьёт. Я надеюсь, что скука — то, что может быть скукой, — убьёт этого скучающего. Потому что «я» всегда скучает.

Женщина: Я знаю.

Карл: Оно такое скучное, это «я»! Оно всегда скучает, выискивая более увлекательную информацию, всегда желая большего. Этот голод эмоционального возбуждения никогда не утолить. Надеюсь, что он будет убит одной только скукой. Потому что это скучное «я» всегда скучает.

Женщина: Что бы я ни делала, что бы ни делалось, делается не мной. Так что скучно в любом случае.

Карл: Делается не тобой? Кто так говорит?

Женщина: Просто делается.

Карл: Да не делается! Всё делается или не делается благодаря тебе! Ты несёшь абсолютную ответственность за все действия и не действия, за всё, чем является или не является бытие. Это всё ты.

Женщина: Я не могу на это повлиять.

Карл: Не можешь повлиять на это? Но ты — абсолютный Источник этого. Что может быть больше этого влияния, когда ты — абсолютный Источник всего, что есть и чего нет? Всё сотворено тобой. Сколько ещё влияния тебе нужно? Хм? Скажи мне, пожалуйста. Может быть, в моих силах исполнить твоё желание.

Женщина: (со смехом) Всё равно скучно.

Карл: Скучно для «я», которое есть сама скука, потому что в качестве «я» ты в любом случае скучна. Каждая личность абсолютно скучна, будучи идеей «скуки». Так что же делать с этой скучной идеей «я»? Всегда скучает, скучает, скучает, вбуравливаясь в какой-нибудь объект[28]. Каждый день надо есть, каждый день — переваривать, каждый день — испражняться; тебе приходится проделывать все эти личностные вещи. История личности, «я», так или иначе скучна. Любая история скучна.

Тереза: Но есть ещё и другая сторона, Карл.

Карл: Какая сторона?

Тереза: Вроде той лёгкости, которую я, похоже, испытываю. Мне это кажется скучным.

Карл: Ага, надеюсь. Скука выкинет тебя пинком, поскольку «Тереза» в любом случае скучна.

Тереза: Ничего не происходит.

Карл: И что?

Тереза: Я бы, честно говоря, предпочла побольше ухабов. (смех)

Карл: (группе) Видите, хныкание никогда не прекращается! (смех ещё сильнее)

Тереза: Я по гороскопу Рыбы, как и твоя мать.

Карл: Она Обезьяна [по китайскому гороскопу] и Рыбы, как и моя мать. Видите, из этого рождаются хныкальщики. Для них всё всегда плохо. Это идеальное учение. Можешь делать, что хочешь. Если у тебя сложились отношения с кем-то вроде них, ты сдашься очень быстро. (смех)

Тереза: Но может быть после комы что-нибудь да случится!

Карл: Прекрасная идея! Ты боишься себя, потому что опасаешься, что быть собой слишком скучно. Милая отмазка, ага. (смеётся) Всевышний говорит: «О, лучше мне не быть собой — вдруг это слишком скучно? Я лучше буду жалким искателем и буду страдать — по крайней мере, хоть какое-то развлечение!»

(присутствующие задыхаются от хохота)

«Нет, это не для меня, так мне не нравится. Не хочу быть этим, потому что этот фильм мне не нравится. Слишком скучный. Лучше буду гореть в аду, прибитый гвоздями; придёт дьявол, и каждая мысль будет обжигать меня огнём. Да. А отсутствие мыслей — нет, это слишком скучно для меня. Мне, дьяволу, нужен ад».

Тереза: Тебе было бы скучно, если бы у тебя не было мыслей. Тебе не о чем бы было говорить.

Карл: Это ещё что?

Тереза: Ну конечно, я хотела похныкать.

Карл: Дьяволу всегда всё будет скучно, даже в аду, потому что скука — это ад и вместо дьявола — ты! «Дьявол Тереза», ещё одна адская скука.

Тереза: Ходячая скука.

Карл: Ходячий ад. Имя скуки — «Тереза». Тебя ничего никогда не удовлетворит. Вот что ты имеешь в виду. Ни то, что было раньше, ни то, что будет потом, не принесёт тебе удовлетворения.

Тереза: Просто интересно видеть всё это. Просто наблюдать.

Карл: (со смехом) Интересно? Ой!

Тереза: (со смехом) Да нет. Со мной всё в порядке. (смех)

Будь Тем, которое невозможно себе представить

Вики: Однако не быть деятелем не означает ничего не делать. Это означает, что тебе всё равно нужно действовать так, словно ты и есть деятель, пока ты существуешь на этой планете.

Карл: Нет. Переход из делания в неделание всё равно остаётся деланием. Ты просто меняешь идентификацию. Сначала отождествляешь себя с деланием, затем — с неделанием. Разницы никакой. Ты всё равно находишься в аду, будь то делание или неделание.

Вики: Да, но что, если ты ничего не делаешь? Что, если воспринять это буквально и ничего не делать? Тогда ты перестанешь функционировать.

Карл: Но даже неделание — это делание. Ты ничего не делаешь, и это ещё большее делание. Ничего не делать — это большое дело, поверь. Ты не можешь не делать.

Вики: Я о том и говорю. Ты вынужден делать.

Карл: Но сделала ли ты вообще что-нибудь?

(Вики вздыхает)

Карл: Ты хочешь сказать, что считаешь себя телом, а телу необходимо функционировать, как и сознанию необходимо функционировать. Всё, что имеет форму, должно функционировать как форма. И тут начинается делание и неделание, а из них возникают все эти идеи, одна за другой.

Вики: Да, но мне не нужно принимать это на свой счёт.

Карл: Какой счёт? Кому не нужно принимать это на свой счёт? Для чего? Кому требуется это различие? И кто проводит различие? Кому нужно понимание, и кто жаждет всё контролировать этим пониманием? Кто хочет контролировать делание и неделание своим пониманием идеи «неделателя»? Кому это нужно?

Вики: Не знаю.

Карл: «Мне!» (Вики смеётся) Это то же самое, что и твоё желание перейти от отождествления к неотождествлению.

Кому это нужно? «Мне». На некоторое время ты входишь в единство неотождествления, потом тебе становится скучно, и ты выходишь обратно. «О, это приятно, но, по большому счёту, скучно». Дьявол всегда найдёт дорогу обратно в эту отделённость, больше смахивающую на ад, но зато такую увлекательную. «О, я лучше займусь исканием!» (смех)

Берта: Но если это — божественная катастрофа, то, что бы с тобой ни произошло, ты ничего не можешь сделать. Ты погружаешься в эту скуку или не скуку, но и то, и другое кажется недостаточным.

Карл: Именно это я и сказал.

Берта: У нас есть потребность, жажда быть Тем, о котором ты говоришь. Поэтому я и сижу здесь. Я никак не могу насытиться тем, о чём ты говоришь, но мне так же невыносимо при мысли, что я не могу быть ничем.

Карл: Да, видишь. Вот он, парадокс.

Берта: Но тебе-то легко об этом говорить оттуда. (смех)

Карл: Иди сюда, к стулу. Будем сидеть на нём вместе.

Берта: Что бы ты ни сказал, эта группа начинает повторять за тобой. Как попугай. Ты говоришь, что ты, так сказать, порождение Того, а я говорю с персональной позиции сущности по имени «Берта», пытающейся понять и делающей то и это, но всё без толку.

Карл: Да, надеюсь, что так.

Берта: Да, надеюсь, что так! (смех) Вообще-то это агония, знаешь ли, всё время чувствовать, что я так и не получила этого.

Карл: Я повторяю это снова и снова, потому что мы ведём эту дискуссию три года: (кричит) ты никогда не получишь этого!

Берта: Именно это я и чувствую.

Карл: Надеюсь. Никто никогда не получал этого. В этом красота свободы — что ты не можешь обладать ею. Ты не можешь сунуть её себе в карман и унести домой.

Франческо: Ты уверен? (смех)

Карл: Что бы это была за свобода, если бы ты мог положить её в карман и унести домой? Из этого образуется личность. Личность всё время хочет быть счастливой.

Берта: Я ничего не могу с этим поделать.

Карл: Я не говорю, что это неправильно. Это идея «личности», личностного преимущества — преимущества быть счастливым всё время.

Берта: Да.

Карл: Но желание быть счастливой делает тебя несчастной. Желание быть взволнованной или изумлённой делает тебя «неизумляемой». Из-за простого желания быть тем, что ты есть, ты выходишь из того, что ты есть.

Берта: Но здесь ничего не поделаешь.

Карл: Этим больше некому быть, кроме тебя.

Берта: Я знаю. Только это знание не помогает.

Карл: Надеюсь.

Берта: Так что, видишь, это по-прежнему…

Карл: Да, вижу, тобой по-прежнему развлекается то, чем ты являешься, нравится тебе это или нет. И в этом красота того, чем ты являешься, тебе не нужно нравиться себе, чтобы быть собой.

Берта: Сегодня утром я проснулась и подумала: «О, да ведь я нахожусь позади этого. Все эти слова, которые я говорю, — я нахожусь позади них, как и позади коров на улице, как и всего остального, — я позади этого». Я есть То, о котором ты всё время говоришь.

Карл: Первична, ты имеешь в виду?

Берта: Но это уже будет попугайством. Тогда я скажу: «Давай выкурим ещё по одной» (смех), потому больше ничего не остаётся. Когда я приезжаю в Индию, в первый момент на меня обрушивается огромное количество разговоров, и я вся в волнении, но позже это кажется таким привычным. А теперь я приблизилась к твоему состоянию ума, и в нём сплошная пустота.

Карл: Да, но разве же это не приятно, разве же это не здорово? Я могу играться красивыми словами, а ты можешь что-то чувствовать — ах! ох! потрясающе! — но в итоге ты понимаешь, что помощи от них никакой. То, что ты понимаешь это, и есть абсолютная помощь: никакое понимание, никакие изящные слова, никакая красота слов — ничего никогда не поможет тебе.

Так себя проявляет Милость. Тотальный отказ есть Милость. Ты отказываешься от всего, что обещает дать тебе что-то. Ты отказываешься от надежды на то, что посредством понимания каких-то слов, посредством переживаний или техник ты сможешь стать тем, что ты есть. В этом абсолютном отказе, в абсолютной остановке, в тотальном прекращении движения ты есть то, что ты есть; оно всегда было здесь, не появляясь и не исчезая. Поэтому в то самое расщепление секунды никогда ничего не происходило. Возможно, это что-то вроде подготовки для тебя — видение того, что никакие красивые слова никогда не удовлетворят тебя. На Земле ничто никогда не принесёт удовлетворения.

Берта: Это я теперь знаю.

Карл: Видишь?

Берта: Спустя пятьдесят пять лет я это знаю.

Карл: Ты думаешь, что знаешь. Значит, Милость работает. Отказ работает.

Это очень похоже на картину. Волей некого случая ты вписываешься во вселенский поиск, в жажду сознания, медитирующего о том, чем ты являешься. И волей случая выписываешься. То есть ты записываешься в эту вселенную, или в эту школу, но, поняв, что она не может дать тебе знание, которое ты ищешь, ты выписываешься из неё. И в результате этого абсолютного выписывания из идеи получения чего-то из этого переживания внезапно открывается абсолютное знание того, что ты есть. Оно никогда не исчезало.

Но сначала тебе нужно искать, нужно слушать, чтобы просто увидеть: «О, оно не здесь, оно не здесь, оно не здесь. Neti-neti, neti-neti. Ладно, полный стоп». И вдруг оно появляется — так что же? И затем ты снова выходишь, потому что не можешь не выйти. Ты снова вписываешься, а потом снова выписываешься.

Это имел в виду Рамана, говоря про паука, который пробуждается, сплетает паутину вселенной, а затем, совершенно неожиданно, снова сворачивает её. Безо всякой причины. Вопреки всякой необходимости он это делает. Нет необходимости в том, чтобы стать пауком, плетущим вселенную, и нет необходимости в её сворачивании. Это происходит совершенно спонтанно.

Никто не знает почему. Ничто не содержит никакого «почему?». Это просто Саморазвлечение. Вписывание во вселенную и выписывание из неё. Аллилуйя. Бесконечная. Поэтому ты должен быть во вселенной точно так же, как должен быть и вне её. Для того, что ты есть, разницы нет, поскольку ты никогда не сможешь покинуть то, чем ты являешься. И ты никогда не покидал — даже вписавшись в бытие искателя, страждущего, — не покидал того, что ты есть.

Анна: Иными словами, мы говорим о Самореализации.

Карл: Тогда ты «реализуешь», что реализовывать нечего, потому что всё, что является Я, всегда реализовано, а то, что не является Я, никогда не реализуется. Ты просто видишь, что никогда не было «не-Я». Это парадокс: ты «реализуешь», что реализовывать нечего. То, что есть Я, всегда реализовано, а то, что является горшком, никогда не реализует себя.

Ты входишь в проблему отсутствия проблемы. Это называется «депрессией». Это называется «скукой», потому что затем ты становишься скучающим, скучающей личностью. Потому что, когда проблем нет, личность, которая жила благодаря проблемам, начинает скучать. Тогда она их даже создаёт — но не волнуйся. То, что проблем нет, — это достаточно большая проблема для этого «я». Оно может корпеть над этой проблемой вечно. Не переживай.

Женщина: Это большая проблема. Всё становится чем-то вроде «нет проблем». Тогда нам делается скучно на какое-то время…

Карл: И затем ты входишь обратно. И то, и другое — попытка контроля. Ты думаешь, что входишь в пустоту или отсутствие, и этим вхождением, достигнутым тем или иным усилием, ты опять-таки хочешь контролировать То, которое есть бытие. Ты по-прежнему хочешь положить свободу себе в карман. Хорошенькая идея!

Тереза: А когда ты отчётливо видишь, что, даже когда проблема отсутствует, ты умудряешься создать из этого проблему, то с этим ничего не поделать.

Карл: А что тогда делать? Кто это видит? Возвращение к идеям «делателя» и «неделателя», отождествлённого сознания, неотождествлённого сознания будет всегда — это бесконечная игра. Забудь.

Сознание не способно оправдать надежды. Сознание крайне глупо. Поэтому Нисаргадатта сказал, что ты пребываешь до сознания. Сознание — это твой сон. Однако ты — абсолютный сновидящий. С сознанием или без него, ты есть то, что ты есть. Даже сознание — это сон.

Берта: И никогда никакого облегчения?

Карл: Нет? Ладно. (поёт) «Это будет в последний раз, это не будет в последний раз». Нисаргадатта сказал, что ты первичен по отношению к сознанию. Так что я не первый и уж точно не последний, кто говорит, что сознание — это твоё проявление, но ты — не твоё проявление. Ты — это То, проявляющее себя, но ты не проявление. Проявление не отличается от того, что ты есть, поэтому даже это проявление подвержено воображению, но то, что воображает всё, что можно себе вообразить, — это То, которое не поддаётся воображению.

Немка: Вполне ясно.

Франческо: Но это же пребывание.

Карл: Это пребывание — быть Тем, которое невозможно себе вообразить. Так и будь Тем. Но как ты можешь не быть им? Это сама безусильность. Безо всякого усилия ты можешь стать Тем. Ты становишься самым ленивым сукиным сыном на свете, но только не путём знания, кто такой «сукин сын».

Клара: Но это же скучно.

Карл: Скучно? Для кого?

Клара: Для меня.

Карл: Да, для тебя. Что бы ты ни проделывала, медитацию или технику, ты хочешь остаться в этом «тик-так».

Клара: Ужасно.

Карл: Таково твоё функционирование. Это функционирование Творца, Брахмы. Он должен творить. «Я есть» всегда должно творить. Функционирование сознания означает творить, танцевать вот с этим (хлопает себя по коленям). Эта Шакти, олицетворяющая энергию, и этот Шива, танцующий с самим собой, должны танцевать.

Хороша идея: ты должен прекратить танцевать, чтобы стать тем, что ты есть. Тогда это становится скучным. Потому что тогда ты останавливаешься, на какое-то время твой ум остаётся пустым, и затем ты возвращаешься обратно. Тебе делается скучно даже от контролирования чего бы то ни было, потому что, как только ты начинаешь контролировать это, тебе становится скучно. «О, было так хорошо, когда я не контролировал свой ум, это такое мучение». (смех)

Если бы это контролирование, или укрощение ума-быка, на самом деле могло остановить его, то мир прекратил бы своё существование. Но, несмотря на Иисуса, Будду, Раману, да на любого мудреца или святого, он продолжается. Так что свободу бытия невозможно контролировать, остановить или убить, ни пониманием, ни каким бы то ни было указателем. Нельзя убить то, чего вообще нет. Так что, вопреки пониманию, мудрецам и прочему, свобода есть.

Именно на это указывал Рамана. Рамана никогда не был реализован, но Я извечно реализовано. Так куда мне идти? Что мне делать или не делать? Раз «я» — это То, которое есть Сердце, а Сердце не может покинуть Сердце, так будь им. Аллилуйя.

Время вышло? О'кей. Большое спасибо.

Группа: Спасибо.

Женщина: Если кто-то хочет заказать CD, обращайтесь ко мне.

Карл: Лишь бы только мне не пришлось слушать это снова! (смех)

ШАКТИ ОХОТИТСЯ, А СОЗНАНИЕ КОЛДУЕТ, ИЛИ КОНЕЦ СИСТЕМЫ КОНТРОЛЯ