Мне еще не приходилось так близко сталкиваться со смертью. Все мои родные рядом со мной, в доступности, и еще они живые. Оба дедушки и одна бабушка умерли, когда нас не было. Остальные родственники разбросаны по стране.
Энтони тоже не приходилось сталкиваться с подобным.
До этого дня.
Несколько лет назад в самый обычный день, когда мама пекла ужасную шарлотку, а Ноэль был на катке, мы с папой смотрели телевизор. Переключая каналы от скуки, папа наткнулся на какую-то программу, где люди рассказывали о профессии в «службе спасения» и «скорой помощи». Всё что они рассказывали, казалось невероятным, ужасным. С людьми случаются такие вещи, после которых они становятся психически нездоровыми, инвалидами или умирают.
Восьмилетняя девочка прыгала на диване, из матраса вылетела пружина и прошла насквозь большой палец ее ноги, вследствие чего палец пришлось удалить, и девочка осталась хромой. Двадцатидвухлетний парень переходил дорогу по пешеходу, машина, ехавшая навстречу, не успела вовремя затормозить, но всего лишь подтолкнула парня бампером, парень упал и ударился виском о бордюр. Мгновенная смерть.
Десятки, сотни таких случаев.
Смерти бывают нелепыми и ужасными.
«Люди странные создания», — вспоминаются слова одного работника «скорой помощи», учувствовавшего в той программе. — «Они могут выжить после четырех пуль, а умереть от случайного броска камня соседского мальчишки».
Ужасно несправедливо. А разве смерть вообще может быть справедливой?
Мейсон чинил крышу. Он потерял равновесие и упал прямо на каменную дорожку затылочной частью головы. Он не мучился.
Но нет ощущения, что этого парня больше нет. Не верится, что он больше не проедет мимо, помахав, не купит батончик, когда столкнешься с ним супермаркете, не приедет на тренировку хоккейной команды, не даст подзатыльник Энтони при всех, не…
В это просто не верится. Как это могло произойти?
Когда мне было пять, я падала с крыши, но я зацепилась штаниной за карниз, и пока они рвались, мама успела до меня добежать и поймать. Подо мной тоже была устланная бетоном дорожка. Я бы тоже умерла, если бы ударилась об нее?
Либо да, либо нет. Русская рулетка.
Нет, конечно, нет. Я бы не умерла тогда. Но я бы умерла, если бы Ной не нашел меня год назад в ванной. Мысли об этом сводят с ума. Как я могла намеренно попытаться лишить себя жизни? Зачем? Мейсон… он был полон жизни. И теперь ее в нем нет. И он не делал это намеренно.
После того вечера, когда мы с Энтони нашли Мейсона, я не сплю. Мне страшно уснуть. Все происходящее, как в тумане, и это только для меня. Но что испытывает Энтони, я и представить не могу.
Дальше только так: приезд родственников Энтони из Онтарио, его дядя и тетя — родители Мейсона — кузины и все остальные. Приезд Ноэля. Весь город в доме Мейсона, слезы, все еще непонимание…
Все происходит быстро.
А затем жизнь вновь начинает идти своим обычным чередом. Потому что так нужно. Так это и происходит.
После информатики я медленно бреду по школьному коридору в женскую уборную. Глаза жжет от бессонных ночей, но я стараюсь не поддаваться этому состоянию. Нужно как-то продержаться, а для этого лучше сполоснуть лицо холодной водой. Кабинет информатики находится в самой дальней части школы, там туалеты не работают. Поэтому приходится плестись почти через всю школу. Сегодня мне не особо хочется попадаться кому-то на глаза. Я выхожу через заднюю дверь и обхожу школу через двор. Проходя мимо окон кафетерия, я замечаю за углом знакомую фигуру. Розали стоит спиной к зданию. Ее плечи вздрагивают. Не нужно даже гадать и спрашивать, что она здесь делает. Она плачет.
Мы не виделись несколько дней. Я не помню ее на похоронах, но скорее всего, она была. Как и весь город.
Она замечает мое приближение и тщетно пытается утереть мокрое лицо рукавом блузки. Слезы снова и снова заливают ее щеки. Не говоря ни единого слова, я беру Роуз за руку, отвожу чуть подальше, чтобы нас не увидели, и прижимаю ее к себе. У меня больше нет слез. Глаза совершенно пустые и сухие.
Я отвожу подругу домой.
— Ты как?
Знаю, это довольно глупый вопрос, но что-то сказать все же следует.
— В порядке, — честно отвечает Роуз. Она смотрит в зеркало заднего вида.
Я подаю ей еще одну бумажную салфетку, и она вытирает остатки туши под глазами.
— Ты виделась с Энтони?
Я крепче стискиваю руль, вбирая в грудь больше воздуха. Прошло уже несколько дней. Неделя, кажется. Но Энтони все еще не ходит в школу. Я звонила, он отвечал, но было лишь молчание.
— Да, вчера, — отвечаю я.
Мне открыла миссис Рой и сказала, что он в своей спальне. Она попросила меня отнести ему горячий чай. Он его выпил. И смотрел на меня пустыми глазами, и это было жутко.
Я ждала этих страшных слов, и когда он начал их произносить…
— Это я вин…
… я закрыла ему рот ладонью.
— Никто, черт возьми, никто не виноват, Энтони, — твердо сказала я, глядя ему в глаза.
Он кивнул. Обещал прийти сегодня в школу, но так и не пришел. Все понимают: он скорбит.
— Увидимся завтра, — говорит Роуз. — Спасибо, Эйв.
Я пытаюсь улыбнуться, но выходит всего лишь гримаса.
— До завтра.
Затем еду к дому Роев. Двигатель «танка» оповещает жителей дома, возле которого я паркуюсь, что у них снова нежданные гости. Мистер Рой появляется на крыльце дома, создав из ладони козырек от яркого солнца. Его лицо усталое, под глазами залегли тени.
— Привет, Эйвери, — произносит он, когда я выхожу из машины.
— Добрый день, — бормочу я.
— Он там, — говорит мистер Рой. Я недоуменно смотрю на него. — У Мейсона дома, — едва заканчивает он.
— Ясно. — Я пячусь обратно к машине.
— Эйви! — окликает меня мистер Рой. Он впервые назвал меня прозвищем, которым называют только близкие.
— Да?
— Побудь с ним, ладно? Наши слова ему не помогают.
Я с трудом сглатываю подступающие слезы и киваю.
— Да, конечно, — выходит хриплый шепот.
«Форд» Энтони я замечаю сразу, когда въезжаю на Вэй-авеню. Остановившись у обочины, я еще долго собираюсь с мыслями, затем иду к дому. Здесь уже нет вещей Мейсона. Его родные разобрали их и, наверное, забрали с собой в Онтарио. Дом кажется пустым и тихим. Одиноким. Меня накрывают самые различные чувства и эмоции. В животе образуется тугой узел. Воспоминание о ночи с Энтони в этом доме теперь кажется словно сном. Или это было не в этой жизни. Но что было в этой, так это то, что мы здесь же нашли Мейсона…
Доктор Бордман говорит, что никогда не стоит ассоциировать места и предметы с самым печальным событием, произошедшим в вашей жизни. Так можно сойти с ума. Нужно работать и бороться с ощущениями, которые делают тебе больно, а не с местом. Так, например, никто в нашей семье не боится заходить в ванную после того, как я валялась там в отключке. Это, конечно, слабый пример и не то же самое, но все же…
— Энтони? — мой голос эхом отскакивает от стен.
Я прохожу еще дальше.
— Энтони! — громче зову я, и снова никто не отвечает.
Наконец, мой взгляд приковывает большой надувной бассейн, стоящий посреди заднего двора. Я не смотрю на то место, где лежал Мейсон, когда выхожу за дверь. Хотя крови там уже нет, но это все еще стоит перед глазами.
Энтони может находиться где-нибудь поблизости, но услышав слабый всплеск, ко мне подкрадывается сомнение (ближе, чем я думала). А когда я вижу трехступенчатую стремянку рядом с бассейном, все сомнения испаряются.
(NF «Paralyzed»)
Взобравшись по стремянке, я вижу его, лежащего на поверхности грязной воды. Вся одежда — кроссовки, джинсы, футболка — конечно же, промокла. На улице еще недостаточно тепло, чтобы можно было залезать в холодную воду. Тем более в одежде.
— Энтони, — тихо ужаснувшись, произношу я.
Он резко дергает головой в мою сторону. Опухшие красные веки, пустой взгляд.
«Он скорбит».
— Ты можешь заболеть, — с упреком добавляю я.
Энтони лишь пожимает плечами. Вода вокруг него приходит в движение, и небольшая волна доходит до моей опущенной с борта руки. Когда я чувствую, как она касается кончиков моих пальцев, тут же отдергиваю руку. Вода оказывается не только грязной и холодной. Она буквально ледяная.
Взобравшись коленями на последнюю ступеньку, я протягиваю руки.
— Вылезай сейчас же.
Он смотрит на меня. По его носу течет капля воды, а возможно, это слеза.
— Все в порядке, Эйв.
— Ничего подобного. Вылезай!
Но он продолжает лежать в этой воде, словно на качающихся волнах океана.
— Хорошо, — сдаюсь я и, выпрямив спину, принимаюсь стягивать толстовку.
— Что ты делаешь? — интересуется Энтони.
Прекрасно. Он реагирует.
Выгнув бровь, я безапелляционно заявляю:
— Лезу к тебе.
Бросив толстовку на землю, я склоняюсь над водой. Нет, мне совсем не хочется туда лезть, но на моем лице полная противоположность мыслям.
Приняв мое намерение серьезно, Энтони быстро подплывает ко мне, приподнявшись.
— Хорошо, я вылезу.
То, что он вдруг стал послушным, меня никак не успокаивает. Я первой слезаю со стремянки, затем это делает Энтони. С него потоками стекает вода. Кроссовки хлюпают, джинсы выглядят ужасно тяжелыми, мокрыми и неудобными, черная футболка плотно прилипает к телу. Также вода капает с волос на лицо.
Энтони плюхается на неподстриженный газон рядом с бассейном и опускает голову между коленей. Мне никогда не приходилось видеть его таким — потерянным, сломленным, скорбящим. В моих глазах этот парень всегда имел определенный образ: серьезные глаза, твердый подбородок, осторожные слова, изощренный смех, тайны, секреты, о которых он никому не говорит.
Теперь он не похож на того парня, но это меня не отталкивает.
Я сажусь рядом на землю и накидываю на его дрожащее тело толстовку. Это чертовски мало, но хоть что-то.
— Идем в дом, — прошу я, гладя его по плечу. — Примешь горячий душ.