Избегая соблазна, я вновь скольжу ладонью вниз по колену, а затем тянусь к ее руке. Левая кисть Эйви умещается в моей ладони тыльной стороной. Таким образом мы сплетаем наши пальцы, и две идентичные татуировки буквы А в форме звезды оказываются на одном уровне.
— Мне кажется, это было так давно, — задумчиво произносит Эйв.
Я подношу ее пальцы ко рту и целую. Затем снова принимаюсь изучать обе наши татуировки. Мы сделали их друг для друга. И пусть нам было по семнадцать, путь мы, хоть и немного, но повзрослели, тогда мы тоже были влюблены. Эта идея принадлежала мне, но Эйв легко на это согласилась.
— Я хочу кое в чем признаться, — заявляю я.
Эйв вопросительно смотрит на меня.
— И в чем же?
— Помнишь, как мы их делали?
— Конечно, — отвечает Эйв. — Я так жутко боялась, что будет больно, но в итоге ничего больного вовсе не было. Я чувствовала себя дурой.
— Ха, — невесело отзываюсь я. — Ну да. Ничего больного.
— Вовсе нет… — она замолкает, глядя на меня. — Ты даже не морщился.
— Вот в этом-то я и пытаюсь признаться, — говорю я. — Мне было больно. Очень больно. Я едва сдержался, чтобы не пискнуть.
Эйв еще какое-то время молча смотрит на меня, затем заливается громким смехом.
— Энтони, боже мой, ты говоришь так, будто мы прокалывали языки. Ты серьезно? Кивнув и улыбнувшись, я наслаждаюсь ее заливистым смехом.
— Ты не представляешь, сколько мне пришлось приложить сил, чтобы не показаться трусом. Тогда я перед тобой часто выставлялся.
Эйв игриво моргает.
— О, ты казался крутым городским парнем, который приехал из большого города Онтарио.
Вздохнув, я указываю на небо.
— Да уж, мачо, который пялится на звезды, когда никто не видит.
Так странно и одновременно легко говорить о том, что в прошлом году я на самом деле вовсе не был собой. Возможно, я и сам себя тогда не знал. Эйвери способна меня в этом понять. Я думал, что в глазах девчонок, особенно местных, кажусь городским и крутым.
Ну, видимо так и было. Но это всего лишь представление. Сейчас все это кажется смешным, хотя прошло не так уж много времени.
Эйв обнимает меня за талию и кладет подбородок мне на плечо.
— Я люблю тебя и ботаника, и спортсмена и любого другого. Ты сам сказал: любая версия меня хочет быть с любой версией тебя.
Повернув голову, я встречаюсь с ее теплыми губами и отвечаю на поцелуй.
— Как же хорошо, что папа согласился на эту работу. Я так не хотел сюда переезжать, — после поцелуя говорю я.
Тогда я даже не представлял, какой скучной и однообразной была моя жизнь в Ньюмаркете. Потому что там не было Эйвери.
ГЛАВА ДВАДЦАТАЯ
Эйвери
Июнь
Мой разум очень медленно возвращается из сна в реальность. Открыв один глаз, я вижу, что в окно льет солнечный свет. Мягкое прикосновение руки к моей спине снова меня убаюкивает. Я слышу дыхание Энтони рядом. Его рука теснее прижимает мое тело к себе. Ступней я провожу по его твердой икре и слышу слабый стон.
Я улыбаюсь с закрытыми глазами. Лежала бы так вечно. Интересно, который сейчас час?
Так, стоп. Солнечный свет.
Я резко распахиваю глаза. Солнечный свет что-то слишком яркий. Перегнувшись через Энтони, я нащупываю на полу телефон и смотрю на время.
О, боже! Почти половина восьмого!
— Энтони, — я трясу его за плечо. — Вставай, мы проспали.
Он сонно мычит, но все еще не открывает глаза. Край одеяла, прикрывавший его наготу, съехал. Я набрасываю одеяло обратно.
— Энтони, вставай. — Я поднимаюсь в полный рост и перемахиваю через него.
На мне тоже, в общем-то, ничего нет, поэтому я быстро исправляю это. Нет, своего тела я не стесняюсь. Причина такой спешки то, что сегодня важный для нас день. А мы проспали!
Ну, не совсем так. Я лишь чуточку преувеличиваю и возможно напрасно паникую. Но у меня есть на это причина. Это волнение. Сегодня я впервые надолго покидаю свой дом. Я и раньше была в Эдмонтоне, но это была лишь неделя каникул, проведенных у бабушки. Сегодня мы уезжаем с вещами. Насовсем.
Открыв глаза, Энтони приподнимается на локтях и, щурясь, смотрит на меня. На его лице все еще непонимание происходящего.
— Эйви, детка, вернись в постель, — хрипло бормочет он.
— Я бы с радостью. — Я натягиваю топ, скрывая от его глаз свою грудь. — Но через полтора часа нам нужно ехать, так что…
Лицо Энтони наконец-то выражает понимание.
— Не говори, что мы проспали.
— Именно это я тебе и сказала.
Энтони сбрасывает с себя одеяло и, уловив момент, что я пялюсь, подмигивает и быстро натягивает штаны. Мы носимся, словно мыши по чердаку в поисках разбросанной ночью одежды, и при этом стараемся не топать. Думаю, родители Энтони в курсе, что я ночую вместе с их сыном у них на чердаке, вот только типа это тайна. То есть я не спускаюсь по утрам к завтраку, так как это было совсем наглостью. Мы окончили школу, нам по восемнадцать и все такое, но мы все еще живем с родителями, так что приходится пока мириться с правилами. Но совсем скоро все это изменится. Ноэль нашел трехкомнатную квартиру в одном из лучших районов Эдмонтона. Мы будем жить втроем, и нам больше не нужно будет на цыпочках прокрадываться в спальню или подниматься на чердак.
Сегодняшняя ночь была, скажем так, заключительной, перед тем как мы уедем. Мы пришли поздно и не спали долго, не отлипая друг от друга. Хотя ранее планировалось, что эту ночь мы проведем раздельно, ведь ехать нам все равно вместе. Но как-то не вышло. После первого поцелуя, начался второй, потом слетела моя майка и футбола Энтони, и в итоге мы примчались сюда. Вот и вся история, закончившаяся тем, что мы проспали.
— Надеюсь, твои родители все еще спят, — приложив руки к щекам, говорю я.
Энтони улыбается. Он выглядывает в окно, затем подходит к двери.
— Они все равно в курсе, что мы ночуем здесь.
— Но мой папа нет, — отвечаю я. — Энтони, пожалуйста, сделай так, чтобы я ускользнула незаметно. Я только сейчас вспомнила, что забыла собрать зимние вещи.
Энтони подходит ко мне и прикладывает ладони к моему лицу поверх моих рук.
— Эйви, расслабься. До зимы мы еще вернемся. Не обязательно все сейчас везти с собой. Не паникуй.
— Просто я… ох, черт.
— Что? — Он всматривается в мое лицо.
Я освобождаю руки и кладу их на его поясницу, притянув его ближе к себе.
— Я никогда раньше никуда не переезжала. Только на другую улицу.
Он наклоняется и прижимается лбом к моему лбу.
— Это всегда сложно. Не бойся бояться.
Я склоняю голову набок, усмехаясь.
— Не бойся бояться? Ты так и блещешь эпичными фразами.
Энтони издает смешок и пытается меня поцеловать, но я ловко изворачиваюсь от его цепких рук.
— Это потом.
— Правило утреннего дыхания? — уточняет Энтони. Кроме штанов на нем ничего нет. В солнечном свете мелкие веснушки на его плечах кажутся оранжевыми пятнами краски. Но мне нравится.
— Именно.
Все вещи Энтони, запакованные в коробки, стоят в его спальне, даже телескоп. Так что здесь практически ничего уже нет.
Мы решили ехать раньше, чтобы успеть побывать на празднике в Эдмонтоне в честь дня Канады. К тому же поиск работы займет какое-то время и изучение города тоже. Впереди предстоит много всего нового, а я боюсь даже выйти из этой комнаты. Предполагается, что папа приедет к нам осенью или в конце лета мы приедем сами, чтобы побыть еще немного с семьями. У меня снова был серьезный разговор с родителями по поводу моего будущего, и снова решение осталось за мной. Я не собираюсь всю жизнь искать подработки и все в этом роде. Я пойду в колледж, но только на следующий год. Мне нужен перерыв. Он мне просто необходим. Но не для того, чтобы подрабатывать, то есть не только. У меня есть планы, и совсем скоро я превращу их в жизнь. Для начала я запишусь в группу поддержки для тех, кто пытался покончить с собой. Я хочу рассказать свою историю, хочу увидеть людей, которые тоже прошли через подобное. И если у меня будет возможность, я попытаюсь помочь кому-нибудь. Вдруг моя помощь будет нужна. Вдруг есть кто-то, кто кричит о помощи, но никто его не слышит. Возможно, я окажусь той, кто его спасет.
Это не будет годом отдыха. Вовсе нет. Это будет годом окончательного принятия себя, потому что справиться с тем, что я сделала, мне едва удалось. Это все еще преследует, поэтому я не хочу повторять прежних ошибок и окончательно с этим разобраться.
Стоя посреди своей красной спальни, я улыбаюсь воспоминаниям, которые мелькают перед моими глазами, как фотографии полароида. Возможно, это слишком по-детски или слишком сентиментально, но у меня сжимается все внутри от тоски. Здесь стало пусто. Это так грустно. Еще в прошлом году я так же сходила с ума, когда уехал Ноэль. Но теперь уезжаю сама. Наше детство останется здесь, потому что там, в большом городе, в новом мире, куда мы так рвемся, мы должны быть сильными. Взрослому миру дети не нужны, иначе какой смысл взросления?
Я знаю, что вернусь сюда, что эта комната все еще принадлежит мне. В какой-то степени. Папа или Хелен будут говорить про нее так: «старая спальня Эйви», и в своей старой спальне я буду чувствовать себя, как гостья. Этот дом больше не мой дом, теперь это дом моих родителей и моего детства.
Не осуждайте меня, прощаться всегда грустно. С чем угодно.
Подхватив последнюю коробку, я закрываю дверь и медленно спускаюсь по лестнице. В каждом доме, где есть дети, между первым и вторым этажами вдоль стены развешаны их фотографии в рамках. Я смотрю на каждую, в обратном отсчете: Ной, Ноэль и я в хижине, которую мы сняли во время зимних каникул, когда отправились в поход; Ной со своей первой клюшкой и в хоккейной форме; папа и Хелен на своей свадьбе; мы с Ноэлем на этой же свадьбе корчим гримасы в камеру, мои волосы тогда были ужасного фиолетового оттенка; папа с Ноэлем и Ноем на его рабочей грузовой машине; снова мы с Ноэлем и бабушкой Франсин в ее загородном доме в Эдмонтоне; на последней фотографии снова я и брат, на наших лицах полное отчаяние, за спинами наши первые школьные рюкзаки совершенно одинаковые, нас обнимает мама, сидя между нами на корточках. Я помню, как нам не хотелось идти в школу, именно поэтому наши лица такие кислые. И, боже мой, здесь мы так похожи. Мои волосы такие же темные как у брата.