– Ничего себе, небольшая! У вас отличная квартира, Анна Петровна! Комнаты большие, просторные, а кухня какая огромная! Правда, у нас тоже дом большой в Батуми, но его помогли папе купить еще в период НЭПа его греческие родственники из Трапезунда.
– А что, у папиной родни деньги водились? – спросила Заславская, хотя ей хорошо было известно, что это все миф, придуманный ради парткарьеры Василия Савулиди.
– Не знаю, наверное, – безразлично ответила девушка.
«Ах, милая, если бы только знала, в каких условиях жили раньше твои бабушка и мама, да и ко мне если бы ты тогда попала, я смогла бы тебя принять как подобает твоему происхождению и окружить тебя вниманием и заботой двадцати человек прислуги», – опять принялась вспоминать о своем прошлом графиня. Прошлое, которое никак не могла забыть и отпустить, а смириться с настоящим ей было и вовсе очень сложно. Эту квартиру в старинном доме с высокими потолками на Патриарших прудах когда-то прикупил ее муж, так, чтобы приезжать иногда в Москву на светские балы да приемы. Тогда вовсе не мог предположить граф Заславский, что эта маленькая и скромная по их меркам квартирка, очень пригодится его жене Аннушке, когда его уже не станет на этом свете. Имение их в Курской губернии большевики экспроприировали, ее выгнали, а потом она узнала, что во время Отечественной войны фашисты и вовсе разбомбили ее дом, от которого кроме светлых воспоминаний и двух разрушенных стен ничего не осталось. Слава Богу, что была у Заславской эта московская квартира, которую новая власть, конечно же, попыталась превратить в коммуналку. Приходили еще до войны такие важные и серьезные товарищи из Московской центральной жилищной комиссии, проверили все, измерили. Ну, и сказали, что так, мол, и так, гражданочка Заславская, ваша квартира попадает под «уплотнение», оставляем вам одну комнату, а остальные будем заселять новыми жильцами. Слишком широко вы тут живете, в то время как многие советские граждане ютятся по углам.
Тогда и позвонила в панике в Батуми дочери своей подруги Валентины Юдиной Александре графиня Заславская, мол, помоги мне деточка, уж дожить мне одной без чужих людей в моей собственной квартире. Попроси у мужа, пусть через свои партийные связи поможет мне.
Александра в тот же день поговорила со своим Василием, хотя ей большого труда стоило объяснить ему, второму секретарю горкома партии, почему этой пожилой женщине непременно нужно жить одной в такой большой квартире. Основным аргументом Саши являлось то, что Заславская – самая близкая подруга ее матери, что она и ее муж, в прошлом, много хорошего сделали их семье. И потом, кто знает, как жизнь в будущем повернется, может так случиться, что их дети решат поехать учиться в Москву, не век же им жить в Батуми, и тогда смогут остановиться у Анны Петровны. К тому же, она уже пожилая женщина со слабым здоровьем, ей нужен покой и тишина в квартире. Василию Савулиди не нравилось обращаться с личными просьбами к своим товарищам по партии, но доводы жены его убедили, и он тогда помог Заславской отстоять свои квадратные метры. Получается, что поступил он тогда не только благородно, но и мудро. Теперь его дочь могла жить, сколько хотела, в шикарной квартире Анны Петровны в самом центре Москвы, а не разделять еще с тремя девушками душную, маленькую комнату в институтском общежитии. Сейчас, в период «оттепели», и вовсе про старушку все забыли.
– Маргоша, ты такая славная девушка, – никак не могла не нарадоваться на нее Заславская, – аккуратная, трудолюбивая, все за собой убираешь и мне по дому помогаешь, в магазин ходишь и ни в чем мне не отказываешь. Так что, когда твой брат захочет, пусть сразу же и приезжает!
– Спасибо, дорогая Анна Петровна! Я пойду, позанимаюсь в мою комнату, а то всего несколько дней осталось до вступительных экзаменов.
Как все абитуриенты, в день вступительных экзаменов в московский педагогический институт имени Ленина Марго очень нервничала!
– Ну, что ты, деточка, так трясешься! Все будет хорошо, вот увидишь, ты же у нас умница! – вселяла в нее уверенность Заславская.
Сдав все вступительные предметы, письменные и устные, Маргарита Савулиди была более чем уверена, что поступила в институт. Отвечала она так бойко, без запинки по вытянутым билетам и грамотность у нее была природная, стопроцентная, даже знаки препинания никогда не ошибалась ставить. Но совсем неожиданно вышло все по-другому.
Когда она пришла в назначенный день посмотреть списки поступивших, то, к своему огромному огорчению, своей фамилии в них не увидела. Этот первый в ее жизни серьезный удар судьбы оказался таким сильным для молодой девушки, что она не смогла сдержать своих слез. Сев на подоконник, Марго там же и расплакалась.
– Что мы так горько рыдаем? – поинтересовалась одетая в строгий деловой костюм, проходящая мимо нее преподаватель этого вуза.
– Не поступила, обидно очень – всего полбалла не хватило, – всхлипывая, объяснила Марго.
– Ничего, не расстраивайся, если всего полбалла не добрала, значит, знания у тебя есть, тогда на следующий год точно поступишь. А может, это знак судьбы? Ты об этом не подумала? Может, это не твой вуз? Ты на самом деле хочешь поступить к нам в педагогический? – через преподавателя каждый год проходило много вот таких девушек и юношей, поэтому она могла почти сразу определить, кто на самом деле тяготел к преподавательской работе, а кто шел сюда, лишь бы угодить своим родителям. – Скажи мне честно, наверное, родители заставили?
– А как вы догадались? К сожалению, именно так. Я актрисой хотела бы стать! Только обещала моим родителям, что сначала отучусь здесь, а потом поступлю во ВГИК, – уже совсем успокоившись, откровенно ответила ей Марго.
– Вот видишь, я так и знала! Вот тебе мой дружеский и профессиональный совет: если ты чувствуешь в себе актрису, то и поступай во ВГИК и никого не слушай, потому что если не сделаешь по-своему, потом очень жалеть будешь. Нет ничего хуже в жизни, чем ненавистная работа!
– Да, наверное, вы правы! Попробую еще раз переубедить моих родителей!
Дома Анна Петровна тоже никак не могла понять, почему так получилось, что Марго, такая умная и хорошо подготовленная девушка, не смогла поступить в пединститут?
– Да не может этого быть! Ты говоришь, тебе всего полбалла не хватило? – возмущался по телефону отец из Батуми.
– Да, пап, представляешь, всего каких-то полбалла! Я там слышала, в коридорах переговаривались некоторые, что в таких случаях нужно знакомство иметь, тогда вопрос с полубаллом сразу же решается и человек поступает в институт.
– Значит, в институт поступают по знакомству? А я всегда был уверен, что в вузы нашей страны принимают согласно реальным знаниям!
– Пап, прекрати, ты же не в горкоме находишься! И вообще затея с пединститутом было только твоя, ты знаешь, что я туда ради тебя согласилась поступать, хотя готовилась к поступлению очень серьезно. Так что решай сам, отец, что мне делать дальше!
– Ты как с отцом разговариваешь! – прикрикнул Василий Савулиди на дочь. – Жди моего звонка и ничего сама не предпринимай! – и он громко повесил трубку.
– Что-то случилось с Марго? – взволновано спросила мужа Александра Юдина. – Ну, говори же, Василий Дмитриевич, не томи!
– Представляешь, Маргоша наша не поступила! Все, говорит, хорошо сдала, да по-другому и быть не могло, она же у нас отличница и подготовлена к вступительным экзаменам была хорошо! А ей всего полбалла не хватило, ужасно обидно! – Савулиди-старший не понимал, почему это так произошло.
– Ой, как жаль, бедная моя девочка, наверное, она так страдает! – чуть не плача говорила Юдина. – И что теперь делать?
– Марго говорит, что в таких случаях нужно знакомство иметь, ну, ты понимаешь, чтобы кто-то похлопотал за нее, тогда все и разрешится. А у нас в Москве кто из знакомых есть? Никого!
– Ну как, никого?! Ты же можешь попросить первого секретаря горкома, чтобы он позвонил кому надо в Москву!
– Ты что, Александра Александровна, не в своем уме? Как я, член партии, буду просить за свою дочь! Какой я пример другим товарищам буду подавать! Это невозможно, да, к тому же, мне наверняка скажут, что «если твоя дочь не поступила в институт, значит, она плохо подготовилась к экзаменам». Нет, я этого сделать не могу!
– Даже ради своей дочери?! Каким же ты чистоплюем стал, Василий! Не хочешь – не надо, тогда я сама за свою дочь попрошу, мне не стыдно это сделать! – решительно возразила ему Александра-.
– А ты, собственно говоря, у кого собралась помощи просить? – Савулиди сразу не догадался, кого она имеет в виду.
– Дай мне, пожалуйста, номер телефона того московского генерала, что отдыхал у нас недавно в санатории, кажется, его звали так же, как одного известного русского художника, – никак не могла припомнить фамилию генерала Александра.
– Крамскому хочешь звонить?
– Да, конечно же, Крамской! А что такого? Он сам тебе предлагал в случае необходимости свою помощь?! – напомнила ему жена.
– Еще чего! Генерал-майора, Героя Советского Союза беспокоить по таким пустякам! Это уж совсем ни в какие ворота не лезет! – возмущался муж.
– Послушай меня внимательно, Савулиди! Речь идет о судьбе и будущем твоей родной дочери, а не о каких-то там пустяках, как ты выразился! Я настоятельно тебя прошу, дай мне его телефон, я ему сама позвоню.
Савулиди терзала внутренняя дилемма: с одной стороны, он как партийный деятель – второй секретарь батумского горкома партии – не мог в открытую просить за свою дочь, это тогда считалось просто неприличным с точки зрения партийной этики, а с другой стороны, ему как отцу и вправду было очень обидно за свою любимую, умную и старательную дочь Маргариту.
«Пусть звонит жена, так я всегда смогу сказать, что я ничего об этом не знал и что Александра сделала это по своей инициативе. А если генерал ей откажет, значит, так тому и быть, попробуем поступать на следующий год. Сдаваться не станем! Ну зачем Маргарите эта Москва! Блажь это все! Могла бы без проблем поступить здесь, в наш пединститут! Так нет, столицу ей подавай! Ничего страшного, это будет ей первым жизненным опытом!»