Самому Дмитрию следовало бы тоже на досуге призадуматься, почему за его копии Ираклий платит ему такие деньги? Но молодой художник был настолько высокого мнения о себе и о своем творчестве, уверенно полагая, что его труд вполне достоин такой высокой оценки в денежном эквиваленте.
Лишь всего один раз он немного удивился, когда за копией пришел не сам Ираклий, а какой-то матросик из батумского пароходства. Он, как всегда, дал ему холст и взял причитающуюся ему сумму. А на следующий день Дмитрия Савулиди арестовали.
– Я сразу тебе предлагаю, Дмитрий Савулиди, во всем честно признаться, что, в конечном счете, может облегчить твое наказание, – на первом же допросе предложил ему следователь.
– Да, в чем я, собственно, должен вам признаваться? – возмущался парень, которого глубокой ночью подняли с постели двое в штатском и привезли в наручниках в следственный изолятор.
– Как, в чем?! В контрабанде, конечно же!
– В чем?? В какой такой контрабанде?
– Но ты же не станешь отрицать, что продавал свои картины за рубеж?
– Я? Мои картины продавал за границу?! Да вы меня явно с кем-то путаете?! Я продавал свои работы здесь, в Грузии, а не за рубеж! – твердо стоял на своем художник.
– Интересно как-то у вас все получается, товарищ Савулиди, а тогда, как вы мне объясните тот факт, что несколько ваших холстов мы нашли на корабле, хорошо спрятанными в трюме у одного матроса? – перешел на «вы» следователь.
«О, Боже! Какой, все-таки, я болван! – наконец, обо всем догадался Дмитрий. – Поверил этому проходимцу Ираклию, а он воспользовался моим доверием, чтобы обделывать свои грязные делишки. Вот, оказывается, откуда такие деньги! Он мои картины иностранцам толкал! Контрабанда!! Да мне же реально большой срок грозит! Надежда только на отца, что он поверит мне, что я, правда, ничего об этом не знал!»
– Мне не было об этом ничего известно! – почти в отчаянии выкрикнул юноша.
– Так, спокойно, молодой человек, не надо тут кричать! Скажите лучше, кто такой Ираклий? Какая у него фамилия, где он живет и номер телефона его, – забрасывал вопросами следователь.
– Ираклий это один тип из Тбилиси, мы с ним познакомились, когда я там учился.
– А фамилия у него есть?
– Я не знаю его фамилии, никогда этим не интересовался.
– Ну, предположим, вы не знаете его фамилию, а номер телефона, адрес, по которому он проживает в Тбилиси, знаете?
– Не знаю ни адреса его, ни телефона, он сам всегда звонил мне домой, – опять срывался на крик подозреваемый.
– Отлично. Не хотите сотрудничать со следствием, Дмитрий Васильевич, ну, это хуже для вас, – следователь угрожающе посмотрел на него.
– Почему вы мне не верите, я, правда, всего этого не знаю!
– Разберемся, на сегодня хватит, уводите его, – приказал следователь конвою.
В то черное утро Василий Дмитриевич Савулиди вел на своем заводе производственное совещание, которое прервала, войдя без обычного стука в его кабинет, секретарша и с надрывом в голосе сообщила, что его срочно вызывают в городское отделение НВД.
– Хорошо, товарищи, давайте отложим наше совещание на вторую половину дня, – предложил присутствующим Савулиди, поспешно закрывая свою папку с документами под ключ в верхний ящик своего письменного стола.
Услышать второму секретарю горкома партии жесткое обвинение в адрес его сына в контрабанде картин было унизительно стыдно. Получается, вот он какого себе сыночка воспитал! Не честного, трудолюбивого члена советского общества, а негодяя и вора! Пощадив отцовскую честь, товарищи из НВД и КГБ постарались как можно уважительнее доложить ему обо всем происшедшем: как выяснилось, его сын, Дмитрий, писал копии известных мировых шедевров и с помощью некого Ираклия продавал их за границей, переправляя их туда при непосредственном участии матроса Макарова, ходившего в загранплавание. Матроса уже арестовали, и он дает признательные показания, осталось только найти главного фигуранта и предполагаемого организатора этого дела – некого Ираклия из Тбилиси.
– Понимаете, товарищи, – начал Савулиди-старший, терпеливо выслушав все это и стараясь не показать присутствующим свое волнение, – я нахожусь в очень трудном положении. С одной стороны, налицо явное уголовное преступление, к которому причастен мой сын, с другой, честная репутация моя и моей семьи хорошо известна в городе, и, зная все достоинства и недостатки моего сына, могу смело утверждать, что Дмитрий не является организатором этого противозаконного действия, скорее всего, его просто использовали в этой грязной игре. Я больше чем уверен товарищи, что он сам до этого никогда бы не додумался. Город у нас маленький, и вы все его хорошо знаете, он же вырос на ваших глазах! Да, пошуметь с друзьями в своей квартире допоздна – этот грешок за ним водится, но контрабанда это серьезное дело, на которое он просто не способен. И потом, ради чего – ради денег? Они у него и так всегда были, мы с матерью по мере наших финансовых возможностей ни в чем ему не отказывали. А Димка наш не из тех людей, которые хотят все большего и большего, ну, не алчный он, а наоборот, транжира и разгильдяй. В общем, об одном прошу вас: объективно во всем разобраться и наказать виновных. Если мой Дмитрий на самом деле виноват, то и его тоже.
– Хорошо, товарищ второй секретарь горкома, мы вам обещаем во всем тщательно и объективно разобраться. И не спешить с выводами, – заверили его работники органов внутренних дел.
Объявив во всесоюзный розыск черного дельца Ираклия, НВД нашло его в соседней Армении, успешно затем доставив его в батумский изолятор. Там он во всем сразу признался, хотя и попытался внушить следствию, что сама идея продавать картины за границу принадлежала не ему, а Дмитрию Савулиди, а он, дескать, лишь ее исполнитель. Но на очной ставке все окончательно выяснилось.
Суд приговорил Ираклия и его подельника матроса Макарова к десяти годам заключения, а Дмитрию Савулиди дали три года условно, доказав, что преступники использовали художника «вслепую».
Весь город обмывал косточки, после этого позорного случая, семье Савулиди. В школе, где преподавала Александра, ее коллеги-учителя между уроками перешептывались, нехорошо поглядывая в ее сторону. Но она старалась не обращать на это никого внимания, проходя мимо них с высоко поднятой головой.
Самого второго секретаря горкома, Василия Дмитриевича Савулиди, строго отчитали на открытом партсобрании в присутстви первых секретарей обкома и горкома партии. Как же так получилось, дорогой товарищ Василий, что ты недоглядел за своим сыном?! В том, что с ним случилось, есть и твоя вина. Некоторые особенно ретивые и злобные подхалимы предлагали снять Савулиди с занимаемой должности и даже исключить его из партии. Хотя ближе к концу собрания общий тон участвующих смягчился, признав, что в жизни может всякое случиться, ведь парень у Савулиди вырос в целом неплохой, только доверчивый слишком, но за это разве можно казнить? Помиловать надо. Ломать судьбу молодому человеку жестоко, к тому же, он свой урок уже получил и, без сомнения, в будущем будет с людьми более осторожен и разборчив.
После всего случившегося Дмитрий стыдился выходить на улицу, не хотел показываться перед людьми, в глазах которых, как ему казалось, он читал только позор и осуждение.
Поэтому матери приходилось каждый день самой приносить ему еду.
– Бедный наш мальчик! Он такой талантливый, но почему ему так не везет, почему судьба так неблагосклонна к нему? Василий, нужно срочно что-то делать, Димка не выходит из дома, не хочет ни с кем разговаривать и видеть никого, кроме нас, тоже не желает, так недолго и заболеть серьезно! Вся жизнь его с этой проклятой историей пошла под откос! Теперь точно никто не будет у него заказывать портреты и покупать его картины! А знаешь, что это для него значит?! – Александра не хотела произносить это страшное слово – «смерть», муж и без того все прекрасно понял.
– Дорогая моя, любимая женушка, – нежно взяв ее горячую и немного влажную от волнения ладонь в свою, Василий смотрел на нее все тем же пылким и влюбленным взглядом, как будто и не прошло этих долгих двадцати трех лет. – Я по-прежнему очень люблю тебя! И тоже очень переживаю за нашего сына! Дня не проходит, чтобы я не думал о Димке! – неожиданно для нее муж признался ей в любви. Давненько же он этого ей не говорил!
– Да что с тобой, Василий? Ты что такой сегодня лирический?
– А что, разве тебе неприятно это услышать вновь?
– Очень приятно, но просто думаю, не последует ли после этого что-то негативное?
– Наоборот, у меня хорошие новости, – он отпустил ее руку и сел в кресло рядом с камином. – Я много думал все это время, анализируя создавшуюся ситуацию, и пришел, как мне кажется, к одному правильному выводу: нам необходимо уехать из Батуми, а лучше – вообще из Грузии. Эта история, произошедшая с нашим сыном, навсегда легла несмываемым пятном на нашу семью. Отмыться от него, как ты сама понимаешь, Александра, невозможно. Люди всегда будут осуждать нас и помнить об этой неприятной истории. Только переехав в другой город, где нас никто не знает, и начав все с самого начала, мы сможем опять стать счастливыми.
– Ты это серьезно, Василий? Так это было бы просто замечательно! А куда мы могли бы уехать? Во Францию, к моим? Но нас, наверняка, не выпустят?! – Юдина втайне все еще надеялась когда-нибудь уговорить мужа съездить, хоть ненадолго, к своим в Ниццу.
– Да что ты, Сан Санна, какая Франция! Я говорю о другом городе Советского Союза. Наш директор предложил мне перевестись на Херсонский консервный завод, у них там все линии устаревшие, еще «при царе-горохе» установленные, нужно все обновить, поднять производство до хорошего всесоюзного уровня. Должность директора предлагают. Характеристики обещали для новой работы самые лучшие выдать. Ну как, жена, поедем осваивать новое место?!
– Конечно, без всяких сомнений! Украина – райский край, теплый мягкий климат, люди приветливые и добрые, я уверена, что нашей семье там будет очень хорошо жить. А главное, Дмитрий на новом месте со временем все забудет, выйдет из депрессии, может, даже опять учиться пойдет, освоит новую профессию? Как ты думаешь, Василий? Надо как можно быстрее сообщить ему о твоем решении.