Это удивило Джорджину. Тогда, семь лет назад, ей показалось, что у Эрни с Джоном очень доверительные отношения.
– А почему?
– Потому что они оба достали меня разговорами о том, чтобы я снова женился. И если они узнают о Лекси, то пулей понесутся в Сиэтл. А мне нужно время, чтобы получше узнать Лекси, прежде чем мое семейство набросится на меня. Кроме того, мы ведь договорились пока ничего не рассказывать ей. Если же тут появятся мама и Эрни, от столь пристального внимания Лекси почувствует себя непривычно.
Снова женился? После этих слов Джорджина уже ничего не слышала.
– Ты был женат?
– Да.
– Когда?
Он отпустил ее руку и положил пинцет на стол.
– До встречи с тобой.
Джорджина посмотрела на своей палец – занозы там уже не было. Она не поняла, какую именно встречу Джон имеет в виду.
– В первый раз?
– Оба раза. – Ухватившись за спинку стула, он нахмурился. Джорджина пришла в еще большее замешательство.
– Оба?
– Да. Только, думаю, вторая женитьба не в счет.
Джорджина ошарашенно смотрела на Джона.
– Ты был женат два раза? – Она даже подняла два пальца. – Два раза? – повторила она.
Джон мрачно усмехнулся:
– Два – не так уж много.
Для Джорджины, никогда не бывавшей замужем, два было много.
– Я же сказал, что второй раз не в счет. Брак продлился столько времени, сколько потребовалось, чтобы оформить развод.
– Ну и ну, я вообще не знала, что ты когда-то был женат.
Джорджине стало интересно, что собой представляли эти две женщины, на которых женился Джон, отец ее дочери. Мужчина, разбивший ей сердце. Не удержавшись, она спросила:
– А где эти женщины сейчас?
– Моя первая жена, Линда, умерла.
– О, извини, – пробормотала Джорджина. – А отчего она умерла?
Джон несколько долгих мгновений молча смотрел на Джорджину.
– Просто умерла, – наконец ответил он, закрывая тему. – А где сейчас Ди-Ди Услада, я не знаю. Я был здорово пьян, когда женился на ней. И когда разводился тоже.
«Ди-Ди Услада? – Джорджина уставилась на него в полнейшем замешательстве. – Ди-Ди Услада? Это надо же!». Она не могла не спросить:
– Эта Ди-Ди была… эстрадной артисткой?
– Она была стриптизершей, – спокойно ответил Джон. Хотя Джорджина и догадывалась об этом, признание Джона, что он женился на стриптизерше, шокировало ее.
– Ну и ну! А как она выглядела?
– Не помню.
– О! – протянула Джорджина, разочарованная тем, что ее любопытство не было удовлетворено. – Я никогда не была замужем, но, думаю, я бы этого не забыла. Наверное, ты действительно был здорово пьян.
– Я же сказал! – Джон раздражения вздохнул. – Но тебе не надо беспокоиться насчет Лекси. Теперь я не пью. Хотя было время, когда я пил запоем и почти пропил мозги. Я фактически не контролировал себя.
– Трудно было бросить?
Джон пожал плечами:
– Нелегко. Ради своего физического и умственного здоровья мне пришлось бросить многое.
– А именно?
Он усмехнулся:
– Алкоголь, распутных женщин и ночные клубы. – Джон наклонился вперед и положил руки на спинку стула. – Теперь, когда ты все обо мне знаешь, ответь на мои вопросы.
– На какие?
– Семь лет назад, когда я покупал тебе билет домой, у меня сложилось впечатление, что у тебя нет ни гроша. Как ты выжила? Уже не говоря о том, как тебе удалось открыть свое дело.
– Мне повезло. – Чуть помолчав, Джорджина добавила: – Я пришла в «Херон» по объявлению о найме на работу. – Затем, потому что Джон был честен с ней и потому что ни один из ее прошлых поступков нельзя было приравнять к женитьбе на стриптизерше, она открыла ему один факт из своей жизни, который был известен только Мей: – А еще у меня было бриллиантовое кольцо, которое я продала за десять тысяч долларов.
Джон и глазом не моргнул.
– Кольцо Вирджила?
– Мое. Вирджил мне его подарил.
Губы Джона медленно растянулись в улыбке.
– Разве ты не должна была вернуть его?
Джорджина сложила на груди руки и склонила голову набок.
– Должна, и я действительно собиралась вернуть его. Но Вирджил всю мою одежду отдал Армии спасения.
– Ну конечно. Ведь у него же осталась твоя одежда!
– Да. Сбежав со свадьбы, я бросила все, кроме своей косметики. Все! На мне было только то дурацкое розовое платье.
– Никогда не забуду его.
– Когда я позвонила Вирджилу, чтобы узнать насчет моих вещей, он не пожелал со мной разговаривать. Велел передать через свою экономку, чтобы я завезла кольцо в офис и оставила у секретарши. Экономка была со мной не слишком-то любезна, но рассказала, как он поступил с моими вещами. – Джорджину все же мучили угрызения совести из-за того, что она продала кольцо, однако она успокаивала себя тем, что в этом частично был виноват Вирджил. – Мне пришлось выкупать свою одежду из заклада, а денег у меня не было.
– И тогда ты продала кольцо.
– Одному ювелиру, который был счастлив получить его за полцены. Когда я познакомилась с Мей, ее дела шли неважно. Я отдала ей большую часть денег, вырученных за кольцо, чтобы она расплатилась с кредиторами. Конечно, эти деньги поддержали меня, но я работала до изнеможения, чтобы добиться того, что имею сейчас.
– Я не сужу тебя, Джорджи.
Джорджина и не заметила, что в ее тоне появились оправдательные интонации.
– Многие осудили бы меня, если бы узнали правду.
В глазах Джона появились веселые искорки.
– Да кто я такой, чтобы судить тебя? Господи, да я же женился на Ди-Ди Усладе!
– Это верно, – рассмеялась Джорджина, чувствуя себя Скарлетт, облегчающей душу перед Реттом Батлером и рассказывающей ему о своих неблаговидных поступках. – А Вирджил знает о Лекси?
– Нет. Пока нет.
– Что, по-твоему, он сделает, когда узнает?
– Вирджил очень умный бизнесмен, а я его привилегированный игрок. Думаю, он ничего не сделает. Ведь прошло семь лет, много воды утекло. Вряд ли он обрадуется, когда я скажу ему о Лекси, но мы с ним неплохо ладим, у нас хорошие деловые отношения. К тому же он женат и выглядит счастливым.
Естественно, Джорджина знала, что Вирджил женился. Все местные газеты сообщали о его свадьбе с Каролиной Фостер-Даффи, директором Сиэтлского музея изобразительных искусств. Джорджина надеялась, что Джон прав и что Вирджил действительно счастлив. Она не желала ему зла.
– Ответь еще на один вопрос.
– Нет. Я уже ответила, теперь моя очередь задавать вопросы.
Джон помотал головой:
– Я рассказал тебе о Ди-Ди и о пьянстве. Это уже два скелета в моем шкафу. Так что ты задолжала мне один.
– Ладно. Задавай.
– В тот день, когда ты принесла фотографии Лекси в мой плавучий дом, ты сказала, что боялась, не будет ли у нее в школе проблем. Что ты имела в виду?
Джорджине не очень хотелось обсуждать свою дислексию, тем более с Джоном Ковальским.
– Твои страхи были связаны с тем, что ты считала меня тупым спортсменом? – Джон нервно ухватился за спинку стула.
Его предположение удивило Джорджину. Хотя Джон старался делать вид, будто ее ответ ничего для него не значит, она чувствовала, что он значит для него гораздо больше, чем он хочет показать.
– Прости, что называла тебя тупым. Я знаю, что это такое, когда тебя оценивают по месту работы или по внешнему виду. – Она постоянно напоминала себе, что очень многие люди страдают дислексией, но мысль о том, что это отклонение было у таких знаменитостей, как Шер, Том Круз и даже Эйнштейн, не облегчала ей жизни, однако помогла откровенно признаться Джону: – Мое беспокойство насчет Лекси не имеет к тебе никакого отношения. Дело в том, что в детстве у меня были проблемы в школе. С чтением, письмом и арифметикой была просто настоящая беда.
Выражение лица Джона не изменилось. Он не сказал ни слова.
– Но видел бы ты меня в балетной школе или школе обаяния! – Джорджина постаралась придать своему голосу беззаботность и попыталась изобразить улыбку. – Возможно, профессиональной балерины из меня бы не вышло, но в области обаяния я превзошла всех. Я была там первой ученицей!
Джон усмехнулся:
– Я в этом ни секунды не сомневался.
Джорджина засмеялась и немного расслабилась.
– Пока другие дети зубрили таблицу умножения, я изучала сервировку стола. Я знаю, где должен располагаться каждый предмет, от вилок для креветок до мисок для ополаскивания пальцев. Я с легкостью читала клейма на серебре, в то время как слова «ток» и «кот» или «дочка» и «бочка» становились для меня настоящим испытанием.
Джон слегка прищурился.
– Так у тебя дислексия?
Джорджина выпрямилась.
– Да. – Она знала, что не надо этого стыдиться, и все же добавила: – Но я научилась с этим бороться. Считается, будто тот, кто страдает дислексией, не может читать. Это неправда. Просто мы учимся этому по-другому. Я читаю и пишу, как и большинство людей, а вот математика мне не дается. Но сейчас дислексия практически не беспокоит меня.
Джон пристально смотрел на нее, а потом сказал:
– Но ведь беспокоила, когда ты была ребенком?
– Естественно.
– Ты проходила тесты?
– Да. Я помню, что меня тестировал какой-то доктор. – Джорджина отодвинула свой стул и встала. Она чувствовала, как в ней поднимается раздражение. Раздражение против Джона за то, что он вынудил ее разоткровенничаться, как будто ему было дело до ее проблем. А еще в ней ожила давняя обида на того доктора, который перевернул вверх дном ее детскую жизнь. – Он сказал моей бабушке, что у меня мозговая дисфункция. Это не неправильное утверждение, но термин слишком резкий, а диагноз слишком общий. В семидесятых все, от дислексии до задержки в умственном развитии, объединялось понятием «мозговая дисфункция». – Она натянуто рассмеялась. – Доктор сказал, что я никогда не стану такой, как все. Поэтому я выросла с ощущением собственной отсталости и неполноценности.
Джон медленно встал и отодвинул в сторону стул.
– А никто никогда не говорил этому доктору, чтобы он засунул свой диагноз себе в задницу?