не хватает. Как все барочные апофеозы, разыгранные на потолках римских церквей и дворцов, красочное буйство истории Энея иллюзорно и облачно, это поклонение богам, в которых уже никто не верит. Героический эпос превратился в литературное произведение, оттого Пьетро да Кортона стал, в общем-то, просто его иллюстратором. Блестящим, но от фресок лучшего римского художника середины XVII века до «Трои» Вольфганга Петерсена с Брэдом Питтом в виде Ахилла и Орландо Блюмом в виде Париса всего несколько шагов. Такова вообще участь эпоса, но Соррентино мог бы и постараться, чтобы сделать окно, за которым – римский эпос, таинством более занимательным, чем неудавшийся трах.
Мне «Энеида» нравится, хотя надо признать, что по сравнению с Илиадой она как «Тихий Дон» по сравнению с «Войной и миром», а «Великая красота» со «Сладкой жизнью». Это, по Дарвину, называется «эволюция». Но кто выдумал, что развитие и изменение обязательно предполагает мутацию от низших форм к высшим? Может быть и наоборот. «Великую красоту» смотреть интересно, а это главное. Да и Рим в ней великолепен. Впрочем, он всегда великолепен. Сериал «Молодой Папа» я посмотрел от начала до конца, мне по работе надо было. Я как раз был занят выставкой для Третьяковской галереи из Пинакотеки Ватикана и готовился писать вступительную статью для каталога, так что фильм должен был, как говаривала маркиза Мертей про круг своего чтения перед любовными свиданиями, «восстановить в памяти несколько оттенков тона, который намеревалась усвоить для данного случая». Поначалу тон показался мне занимателен, да и Джуд Лоу отличный актёр, но уж с третьей серии всё стало фуфлиться и фуфлиться, а после самоубийства мальчика, спрыгнувшего с колоннады Сан Пьетро, так и окончательно сфуфлилось. Соррентино великие проблемы, с которыми сталкивается человек, назначенный главным представителем Бога на земле, тяжёлые и мучительные, чему доказательство случившееся недавно отречение Бенедикта XVI, в миру Йозефа Ратцингера, свёл к каким-то детским комплексам по поводу явно никчёмных родителей и внутренним интригам. Судя по тому, что в готовящемся продолжении сериала поменялся весь актёрский состав, постфрейдистская лабуда семейных отношений, может, и не переползёт в «Нового Папу». Зато знаю, что сиквелы – это те же ремейки: наверняка как с «Твин Пикс», всё будет хуже, а не лучше. Да и Джуда Лоу не будет.
Одна надежда, что Рим, хотя директриса Музеи Ватикани с радостным торжеством мне сообщила, что Соррентино никуда в Ватикане не пустили, поэтому Капелла Систина, так же как и Сан Пьетро, ему пришлось готовить на компьютере, и выглядят они совсем не натурально, спасший «Молодого Папу», спасёт и «Нового». Мне хоть кончик Рима покажи, я уже готов сказать спасибо. Когда-то, в каком-то сельском клубе во время отпускной жизни в деревне, я посмотрел советскую экранизацию «Графа Монте-Кристо» Александра Дюма под названием «Узник замка Иф». Ничего не помню, только помню, что колоннаду базилики Сан Пьетро изображает колоннада Казанского, и на карету, от неё отъезжающую, разбойники выскакивают прямо из куста сирени. На всю жизнь запомнил, так понравилось, теперь как пророчество воспринимаю. Колоннада-то была правая, как я помню, то есть точь-в-точь Браччио ди Карло Маньо, в котором я и должен русские шедевры показывать. С неё же и мальчик, доведённый папской гомофобией до самоубийства, в «Молодом Папе» бросается, чтобы отомстить Ватикану. Я бы тоже с неё с удовольствием сиганул, если Хорхе Марио Бергольо, то есть Франциск без номера, ибо он пока первый и единственный, на выставку не придёт. Но как на неё взобраться? Сан Пьетро сейчас охраняется, как Кремль и Белый дом, так что у Соррентино эта горестная сцена, тоже смонтированная на компьютере, малоубедительна.
Скоро дело делается, да не скоро сказывается. Пока я рассуждал о Соррентино и Гамбарделла (фамилии-то какие трескучие), Иннокентий X умер, и в 1655 году папой стал Александр VII, урождённый Киджи. Он, как водится, не любил своего предшественника, так что для Бернини опять наступили дни фавора. Иннокентий X практически не поручал Бернини строительства, справедливо считая, что он немало напортачил, в том числе и с базиликой Сан Пьетро. Тогда-то и возникла легенда, что именно Бернини прилепил Пантеону две колокольни, испортившие единственное целое античное здание в Риме, на которое молились все архитекторы. Колокольни были убраны в конце XIX века, но на сохранившихся фотографиях видно это уродство: прозвище «ослиные уши», данное им римлянами, в полной мере справедливо. По слухам, оно было пущено в оборот Борромини, но это ложь, Борромини прекрасно знал, что Бернини не имел никакого отношения к колокольням Пантеона.
Бернини всегда была дороже всего эффектность, а это нравилось Александру VII. Новый папа развернул бурное строительство. Первым же его грандиозным начинанием стала перепланировка всей Пьяцца Сан Пьетро. Забыв обо всех архитектурных ошибках Бернини, папа поручил ему стройку. Первый проект был представлен уже в 1655 году, то есть вскоре после инаугурации папы. Александр VII его одобрил и распорядился начать работы. Первый проект бесконечно менялся, интриг и споров было предостаточно, но Бернини на посту удержался и к 1667 году завершил строительство. То, что предстало перед глазами, привело современников в восторг. Нигде, ни в одном городе мира не было ничего подобного. Воистину, это земное воплощение райской Ecclesia Triumphans, Церкви Торжествующей, старающейся охватить весь мир. Небесная realiora, осуществлённая в realia. Площадь организуют два огромных параллельных крыла, состоящие каждое из идущей по прямой галерее, затем превращающейся в полукруглую сквозную колоннаду. Левое крыло носит название Браччио ди Костантино, правое – Браччио ди Карло Маньо, то есть двух важнейших для Рима императоров: Константин узаконил христианство, Карл Великий вернул Риму его величие. Braccio по-итальянски «рука». Как говорил сам Бернини, сравнивавший размах колоннады с материнским объятием, его архитектура должна утвердить католиков в их вере, еретиков, то есть христиан, отпавших от вселенской [греч. καθολικός] церкви, убедить прийти в её объятья, а неверных – мусульман и прочих – обратить на истинный путь. Вот итальянцы и воспротивились тому, чтобы здесь повис баннер выставки с La Russia è fatta a modo suo, «Россия сделана на свой особый лад». Я их понял.
Колоннада Сан Пьетро c Luciano Morpurgo / shutterstock.com
Колоннада Сан Пьетро насчитывает 284 колонны, поставленные в четыре ряда, а наверху стоит 140 статуй христианских святых и мучеников всех времён и народов. Ничего подобного не видел даже императорский Рим. Триумф церкви заодно стал и триумфом Бернини. С чувственной силой он буквально и физиологично вдавливает в сознание метафизические идеи. Борромини бы, конечно, не создал ничего подобного. Пьяцца Сан Пьетро имеет мало общего с отвлечённостью греческой Σοφία, Мудрости, она – торжественный гимн латинской Potentia, Могуществу. Воистину имперская площадь. Многих православных собор Святого Петра, как у православных базилику Сан Пьетро принято называть, отталкивал, раздражал и пугал. Зато официозное имперское православие сплошь и рядом на римский образец ориентировалось, что в Казанском соборе, что в Исаакиевском, что в ХХС. В России в XIX веке наплодилось огромное количество соборов, выстроенных по образцу двух столичных, подражающих римскому Сан Пьетро. По большей части все они были взорваны при советской власти и на их месте были построены горсоветы в виде языческих храмов. Советская власть папский католический Рим не жаловала.
Работы над колоннадой и площадью были завершены в 1667 году. Полное окончание всего комплекса Пьяцца Сан Пьетро – пик барокко и пик папского могущества в Новое Время. На тот момент базилика была самым высоким и самым большим зданием в мире. Когда всякие Эйфелевы башни её обскакали, Сан Пьетро оставался самым высоким и большим церковным зданием в мире вплоть до 1989 года, когда в Ямусукро, столице республики Кот-д'Ивуар, Берег Слоновой Кости, была построена базилика Нотр-Дам-де-ла-Пэ, Пресвятой Девы Марии Мира, спроектированная архитектором Пьером Факури, ливанцем по крови, но уроженцем Кот-д'Ивуар. Нотр-Дам-де-ла-Пэ являет миру слегка модернизированную копию Сан Пьетро. Она оттеснила главную католическую церковь на второе место. Это могло бы означать торжество религиозного Африканского континента над погрязшим в неверии Европейским, если бы Факури не спланировал её как-то так заковыристо, что базилика (она получила эту лычку от доброго Ватикана, не обидевшегося на её грандиозность) Нотр-Дам-де-ла-Пэ вмещает в три раза меньше народу, чем базилика Сан Пьетро.
Колоннада Пьяцца Сан Пьетро была последним этапом в соревновании Бернини и Борромини. Имя Бернини завершило длинный список архитекторов, принимавших участие в строительстве великого ансамбля. Под историей базилики Сан Пьетро была поставлена точка, и эта точка – имя Бернини. Она, как всё у Бернини, оказалась такой жирной и мясистой, что его имя затмило остальных, встав вровень с именем Микеланджело: когда говорят про собор, то вспоминают в первую очередь их, забыв и про Браманте, и про Мадерно. Оба при этом скульпторы. Бернини оправдал прозвище «маленький Микеланджело», данное ему папой Павлом V, первым папой, которому он был представлен. Потом он повидал ещё шестерых. Несмотря на то что Борромини построил гораздо больше, чем Бернини, завершение Пьяцца Сан Пьетро поставило впереди имя именно Бернини: говорят «барокко Бернини и Борромини», и никогда – наоборот. Справедливо ли это? Наверное, да. Борромини тоньше и мудрее, Бернини, безусловно, мощнее.
Александр VII скончался в том же 1667 году, в каком была закончена колоннада Сан Пьетро, Борромини умер на два месяца позже. Бернини, которому по окончании работ на Пьяцца Сан Пьетро стукнуло шестьдесят восемь, после этого успел пожить ещё при трёх папах. Со старческим брюзгливым сожалением он мог повторять, что папы конца сеиченто в подмётки не годились папам его первой половины. Он был прав. С этим был согласен даже Борромини, ждавший своего земного противника на небе. Мирское могущество пап, достигнув своего расцвета, пошло на убыль.