а предводитель третьего драккара Хрольф-хёвдинг — не дать кораблям, что были в бухте, выйти из неё.
Монастырь брали руководствуясь навыками прошлого штурма. Закинули через невысокую стену самых лёгких. В этот раз привратная стража не спала. Но два монаха мало что могли поделать против четырёх викингов. Так что, засов с ворот был снят и наш хирд ворвался в тихую обитель.
Уже знакомые с устройством монастыря, хирдманы быстро нашли камерария и привели его к хёвдингу. Монах был вне себя от ярости и сыпал угрозами,
— Еретики! Язычники! Анафема! Гореть вам в геене огненной до скончания дней!
— Послушай, жрец, — сказал наконец Грюнвард, когда хирдманы заткнули рот монаха подолом его же рясы, — это не первый монастырь на моём веку и я хорошо знаю, что вы очень не любите, когда мы приносим ваши души в жертву Одину. Как-то не нравится вам быть сожраным Всеотцом вместо того, чтобы сидеть на облаке и тренькать на арфе, как плохой скальд. Интересно, жертвоприношениями скольки своих братьев ты отяготишь свою душу, прежде чем отдашь нам деньги?
Дрожащих монахов подогнали к наспех приготовленным виселицам. И хирдманы приготовились их подвешивать, а Грюнварду взялся за своё копьё.
— Будьте вы прокляты! — завопил камерарий, когда первый монах задёргался в петле, хватаясь за верёвку и силясь вдохнуть хоть глоток воздуха.
Грюнвард пожал плечами и ударил повешенного копьём в сердце,
— У Одина будет сегодня добрая пирушка. А тебе, жрец, придётся объяснять Белому Богу почему ты променял душу своего брата на деньги. Помнится, и в хирде у вашего Христа был такой же. Тоже серебро сильно любил.
Камерарий, бледный как мел, только и выдавил,
— Я всё отдам, отпусти моих братьев, язычник.
Монастырь обнесли основательно. Оставили только дерево. Вынесли весь металл. Золото, серебро, бронза, медь, олово — всё сгодится в хозяйстве. А не сгодится, можно продать, сгодится другим. Оставили только большие колокола — их тащить тяжело.
В городе, тем временем, шло веселье. Викинги уже выпотрошили все лавки, пригнали с десяток мастеров, их можно выгодно продать будет. И теперь шарили по наиболее зажиточным домам в поисках денег и удовольствий. Путь был долгим и хирдманы хотели снять напряжение а чреслах.
— Эй, Рю, гляди какая краля! Прямо для тебя создана. Бери её и тащи куда-нибудь. А мы себе ещё найдём! Мы посисястее любим, — пара хирдманов толкают ко мне совсем молоденькую блондинку, которую до этого тащили по улице. В её глазах плещется ужас. Платье разодрано на груди. Груди и правда невелики.
Затаскиваю её в какой-то сарай, закрываю дверь.
— Как звать ты? — спрашиваю на ломаном франкском. У Аскрима один из хирдманов был франком. Отчаянный парень, но плохо говорит по-нашему. Постоянно свои словечки вставляет.
— Франциска! — отвечает девчонка, пытаясь прикрыть грудь. Отвожу её руки,
— Ты быть с мужчина, Франциска?
Мотает головой разбрызгивая слёзы. — Плохо. Значит будет сухой и узкой. Никакого удовольствия не получу. Придётся по-другому расслабиться.
— Я не совать в ты свой штука. Но ты снять это, — трясу за остатки платья, — делать я приятно рука и кричать. Ты знать, как кричать женщина, когда мужчина совать свой штука.
Она краснеет ещё больше и кивает,
— Я подсматривала за сестрой, когда она бегала к Мартину на сеновал.
Ну что сказать, напряжение я снял, раз пять, девчонку всю измял и перепачкал. Если бы обратно шли, Тор свидетель, забрал бы её себе. Очень уж душевно она стонала. Но у нас впереди длинный поход, а посему я потрепал её по щечке, завязал штаны и пошёл помогать грузить на драккары наше новое имущество.
На рассвете мы оставили за кормой горящие корабли в бухте и отправились дальше.
А трэлей мы продали саксам. Пришли с белым щитом и неплохо поторговали. Заодно, поглядели, богато ли люди живут в Гастингсе. И пришли к выводу, что трёх кораблей будет маловато. Распрощались с местными торговцами и красотками и пошли на юг, потом, вдоль берега на юго-запад, пока не упёрлись в мыс, который пришлось обходить на северо-запад.
Так мы и шли вдоль берега распугивая местных рыбаков. Где-то угоняли скот на прокорм, где-то честно торговали. Пощупали за мягкое несколько купеческих кораблей, потом в Бордо с большим прибытком распродали добычу. Тамошние весёлые девицы сильно огорчились уходу наш драккаров, парни обеспечивали им постоянный доход. А, вот, городская стража вздохнула с облегчением, толпа диких пьяных северян — это не то, что вы хотите иметь в своём городе.
Выйдя из устья Гаронны, Грюнвард-хёвдинг приказал править на юго-запад, вместо того, чтобы идти вдоль берега на юг. Он пообщался с купцами и ему описали про то, что через день пути на юг берег поворачивает на запад. И таким образом, хёвдинг хотел срезать путь. С землёй мы повстречались в том месте, где она сперва поворачивает на юго-запад, а потом строго на юг. И шли вдоль берега до самого Лисабона[3].
В бухту наш драккар вошёл под флагом мавров. Мы его раздобыли на одном из купеческих судов, что нам попадались по пути. Спокойно пришвартовались у пристани мюи выгрузили десант, собранный со всех трёх драккаров. Шли со стороны рыбного рынка, где не было стен. Спокойно прошли к крепости, но стража заподозрила что-то и окликнула нас по-арабски. Хёвдинг ответил по-датски. Стражники переглянулись и один, судя по жесту, потребовал, чтобы мы остановились. Он хотел, было, крикнуть что-то ещё, но с копьём в животе не очень-то покомандуешь. С рёвом мы кинулись в открытые ворота крепости. Завязалась отчаянная рубка. Гарнизон явно превосходил нас числом, на вскидку тут было около двух сотен воинов, но мы напали неожиданно и многие из них погибли прежде, чем успели добраться до своего оружия. Ценой полутора десятков убитых и двух десятков раненых мы одержали победу. Теперь пора и городом заняться.
Городская стража вырезалась походя, жители в панике бежали к городским воротам, но там их уже ждали наши. Выпускали только полностью раздетых жителей, чтобы не вынесли ничего ценного. Попытки сопротивляться давились быстро и жестоко.
К крепости стали подтягиваться остатки гарнизона, отдыхавшие от службы. Но они были расстреляны из стреломётов со стен крепости. Город был наш. Проблема была только в одном. Нас было слишком мало, чтобы выпотрошить его. Но было бы желание, а как сделать — придумается.
Горожане под строгим надзором катили с монетного двора бочонки с недавно отчеканенными дирхамами. Новые монетки должны были увезти в Кордову дней через пять, но, теперь не судьба. На такой бочонок дома можно купить пять драккаров. А у нас их целых десять. Из местных жителей тоже удалось вытрясти много серебряных и золотых вещиц. Храмы Белого Бога снабдили нас украшенными красными и зелёным камнями крестами, чашами и книгами. Ну и их казна тоже не пустовала. Местные жрецы тоже не захотели становится пищей Одина. На рынке взяли много пряностей и красивых тканей. Пора было уходить. На горизонте уже поднималась туча пыли. Не иначе, что-то из города ускользнул при штурме и теперь ведёт подмогу.
Мы загрузили два торговых судна и отчалили как можно скорее. Уже в море, собрав наши корабли кучей мы решили, что не имеет смысла идти к Фару. Боги и так даровали нам щедрую добычу и было бы глупо искушать их терпение.
Грюнвард-хёвдинг повёл наши корабли на север. Мы шли несколько суток и днём и ночью, что было не обычно, и пришли к зелёному острову.
— Это Ирарики, — ответил на наш вопрос Грюнвард, — местные зовут эту землю Ирланд. Жуткое место. Тут даже монахи дерутся страшнее, чем наши берсерки. Грабить их — мёртвое дело. А торговать — очень даже. У них много золота и они охотно скупают трэлей. Кроме того, они в большинстве своём поклоняются Белому Богу и, поэтому, охотно скупают всё, что мы берём в монастырях франков или саксов и дают хорошую цену. Нам надо в Дуфлин[4] — это их большой город. Он будет у нас по левому борту.
Через сутки мы зашли в удобную бухту, в которой было немало кораблей, как торговых, так и боевых. Мы удачно продали и рабов и церковное имущество, обратив их в звонкое серебро. Местный конунг пригласил нас на пир и потребовал рассказать о наших приключениях. Мы принарядились кто как мог, вымыли волосы и приготовили от каждого драккара подарки. Ведь не годится гостям объедать хозяев не отдариваясь щедро. Разумеется, шли только те, кого выбрали хёвдинги. Оставлять без присмотра корабли с таким количеством серебра было бы безумием.
А конунг по-ирландски будет Ри. А потом уточнение чего. Конунг этих земель назывался Ри Лайгин. Звали его Бран. Здоровый дядька с огненно-рыжими волосами и такими же усами с бородой. За столом ирландского конунга сидели и женщины. Такие же рыжие, как и владыка этих земель. Видимо, жены и дочери. Молодые женщины бросали на нас лукавые вгляды.
Тем временем Грюнвард-хёвдинг рассказывал историю нашего похода. История грабежа монастыря заслужила неодобрительного покачивания головой, а история сражения с маврами, наоборот, удостоилась одобрительного кивка и шлепка ладонью по столу,
— Маит ан фир, а паганай! Туг сиб кнагад до на Моораиг![5]
— Наш конунг восторгается вашей беспримерной отвагой, — перевёл монах-толмач.
В описании наших деяний хёвдинг так часто упоминал моё имя, что конунг поинтересовался, не родственник ли я ему.
— Нет, — ответил Грюнвард, — но я был бы счастлив, если бы боги дали мне такого сына. Ему едва восемнадцать, а у него есть свой хирд, пусть и небольшой, свой хутор и свой кнорр. А после этого похода, наверняка заведётся и драккар и хирд увеличится. Рю очень удачлив.
Конунг рассмеялся, от того, как моё имя похоже на его титул.
— А что, Рю, не хочешь ли ты взять в жены дочь ирландского Ри? — сквозь слёзы спросил он меня.
— Отчего бы и нет, конунг? — ответил я, — Я слышал, вы тут чуть ли не поголовно могучие берсерки. Так что, дочь ирландского Ри сможет родить просто Рю могучих сыновей. К тому же, если она сидит среди этих женщин, она ещё и красива.