Набрасывается стая гибких змееподобных кусачих проводов!
Впивается орда шприцев!
Зонды проникают в естественные отверстия — в нос, в рот…
А потом — ланцет!
Следом — холодный скальпель.
Пила занимается ребрами.
Цанги разбирают сосуды.
Экстракторы зачищают вены…
Джессика закрыла глаза, чтобы не видеть этой блицующей и сияющей армады.
Искусственное сердце, не умеющее любить.
Искусственные легкие, не знающие учащенного ритма страсти.
Искусственные почки, равнодушные ко всему.
Искусственная печень, не подсаженная алкоголем.
Искусственный мозг, избавленный от страха смерти.
Джессика начала медленно и ватно опускаться на кафельный пол.
Но Ральф — не призрак, человек — успел подхватить тело, приготовленное для выемки такого здорового, такого великолепного, такого добротного сердца…
7Акты без антракта
Джессика крепко зажмурилась от невыносимо яркого хирургического света.
— Как в театре, — сказала Джессика тихо.
— Где, где?
— В театре, на сцене.
— В принципе — похоже.
— Еще бы… Как в трагедии… Этого, ну…
— Софокла?
— Сам ты свекла!
— Эсхила?
— Пила и буду пить.
— На здоровье.
— Виски, ты понял?
— Еще бы не понять.
— Не разбавленное.
— Ого!
— И даже безо льда.
— А не рискованно будет?
— Зато не страшно.
— Ну, алкоголь не самое лучшее средство против мерзостей и ужасов.
— Возможно.
— Есть патентованные средства релаксации.
— Нет, я таблетки презираю.
— Я тоже.
— А, по-моему, виски может заменить только одно…
— Я весь внимание.
— Дружба.
— Между очаровательной женщиной и…
— И агентом Интерпола!
Первым улыбнулся Ральф — не призрак, человек.
Джессика ответила не менее многозначащим движением чересчур пухлых губ.
Обоюдный смех наполнил операционную.
Конечно, здесь более уместны стоны, мольбы и стенания.
Конечно, хирургическое ложе предназначено для вскриков сожаления и последних слов.
А несвоевременная веселость еще больше подчеркивала жуть, исходящую от места, где старые органы отправляются в утиль, а молодые насильно пересаживаются в чужое нутро.
Джессика издала протестующий нечленораздельный звук:
— Бррр!
Молодая особа еще крепче обвила шею гида по местам возможной смерти.
— Не бойся. — Агент, знающий толк в захватах и болевых приемах, мгновенно посерьезнел. — Я с тобой.
Джессика вглядывалась в лицо мужчины, так нежно и так крепко держащего на руках ее ослабевшее от набежавших страхов тело, молящее о защите.
Джессика пыталась разглядеть в образцово-правильных чертах признаки настоящего чувства.
Джессика выискивала в глубине темно-синих глаз мерцание, указывающее на истинную любовь.
Джессика вслушивалась в ровное и надежное дыхание спасителя, отыскивая приметы зарождающейся страсти.
Еще никто и никогда не держал ее на руках так бережно и осторожно.
Еще никто и никогда не одаривал ее такими долгими взглядами.
Еще никто и никогда не целовал ее в макушку так ласково, забавно и неловко.
Но молодая особа, преодолевая хмельную бесшабашность и отрезвляющий, но противный страх, с каждой секундой убеждалась, что находится в данный момент в надежных руках.
Ральф — не призрак, человек — скупился на слова, хотя и мог бы необязательными признаниями заработать кучу очков.
А Джессике почему-то хотелось болтать о чем угодно, лишь бы не молчать.
О чем угодно…
— Парень, ты любил кого-нибудь?
— Нет.
— Правда?
— Да.
— Но почему?
— Сначала учеба, потом стажировка, потом работа…
— Ты трудоголик?
— Нет, но просто — чтобы добиться успеха хоть в чем-то, надо ограничивать себя.
— В любви тоже?
Ральф — не призрак, человек — положил разговорившуюся жертву старого маньяка на операционный стол.
— Ага, вспомнила!
— Автора трагедии?
— Нет, комедии. Там еще ради смеха афро-американец в костюме венецианского дожа в финале изящно душит собственную жену, причем совершенно невинную, то есть не виноватую.
— Зал, наверное, валялся от смеха.
— Ага, умирал от хохота.
— И долго он ее душил?
— Достаточно… Э, парень! Ты что делаешь?
— Как что? Раздеваю.
— Кого?
— Тебя, Крошка, тебя.
— Ну, если тебе нравится, пожалуйста.
— Спасибо.
Ральф — не призрак, человек — действовал умело и споро.
Халат незадачливой владелицы замка плавно спланировал на монитор, фиксирующий наполнение пульса.
Джессика, позволяя оголять себя, продолжала странные речи:
— Да, это явно не кладбище.
— Почти.
— И не могила.
— Лучше скажи: подиум смерти.
— А я так мечтала о могиле.
— Крошка, ты шутишь? — Ральф — не призрак, человек — продолжал свое истинно мужское дело. — Шутишь?
Лифчик, совершая затяжной кульбит, улетел к анестезионным приборам и застыл на латунном вентиле без всякого наркоза — и общего, и местного.
— Нисколечко.
— Да, мы все там будем, но зачем о могиле-то мечтать, пусть и самой роскошной? — Ральф — не призрак, человек — весьма деликатно принялся за алые розочки на голубом фоне. — Это же не машина, не квартира!
Трусики, оказывая достойное сопротивление, нехотя сползли до колен.
— И даже не бунгало на тропическом острове.
Джессика откровенно хохотнула, не боясь обидеть интерполовского агента.
— Нет, ты хоть и мойщик надгробий, но в могилах совсем не разбираешься.
— Я приводил в порядок гранит всего две недели, пока дожидался…
Трусики скатались на голенях в тугой валик.
— Меня?
— Нет, контакта похитителя органов с будущей жертвой.
— Ты можешь действовать поэнергичней?
— Могу.
— Тебе же не пятьсот лет.
— Всего тридцать один.
— И ты еще не научился раздевать женщин.
— Я привык, что они делают это сами.
— Лентяй.
Джессика взбрыкнула ногами, чтобы помочь неопытному агенту получить в качестве главного приза алые розочки, разумеется, обильно увлажненные.
— Просто я представляла себе, парень, как ты любишь меня прямо там, где мы встретились, потому что очень сильно меня хочешь и не можешь ждать… Чтобы любил по-настоящему, а не как…
Джессика снова не смогла произнести отвратное и подлое имя.
— Томас Джон Крейг-потрошитель.
— Вот именно.
Ральф — не призрак, человек — наконец-то швырнул неподдающиеся трусики на контейнер для хранения запасов донорской крови.
— Но я не он.
— Надеюсь.
— А операционный стол ничем не хуже могилы.
— Ты уверен?
Но Джессике не хватало элементарной романтики, которую так подробно и живо подают в любовных штампованных опусах.
— Ну ты, парень, хоть поцеловал бы меня для приличия.
Ральф — не призрак, человек — отыскал губы приготовленной к закланию донорши.
Джессика, не раздумывая, пустила в ход язык.
Теперь ясно, почему жены заводят любовников.
Ральф — не призрак, человек — прервал глубокий поцелуй только после того, как их языки основательно познакомились.
Джессика томным стоном потребовала немедленного повторения.
Все-таки гигантская разница между осторожной слюнявостью задыхающегося старика и энергичным напором раззадоренной молодости.
Джессика призывно облизывала собственные губы.
Но Ральф — не призрак, человек — азартно переключился на груди аппетитной жертвы.
Освободившиеся соски подверглись стремительной атаке.
Джессика замлела от нарастающего возбуждения.
Ральф — не призрак, человек — оказался вне конкуренции.
Джессика вскрикнула от переизбытка любовной химии в крови.
Так еще никто не ласкал ее, никто.
Ни квелый муж.
Ни автослесарь.
Ни рекламный деятель.
А Ральф — не призрак, человек — наращивал и наращивал темп.
Пара секунд на левый сосок.
Пара — на правый.
И снова левый.
И снова правый.
Джессика, испытывая неизъяснимое желание незамедлительно соединиться, перевела любовника, слишком увлекшегося разогревом, на ручное управление.
Ральф — не призрак, человек — подчинился.
Еще не спасенная жертва начала помогать агенту Интерпола, чтобы тот не промазал.
И агент не подвел.
Джессика кое-как выдернула ладони, зажатые между животами, упругими, крепкими, здоровыми животами, без малейших старческих морщин и безобразных складок, без шрамов, свидетельствующих о пересадках.
— Ну, погнали?
Джессика, не ответив на глупый вопрос, принялась задавать совершенно дикий ритм.
Ральф — не призрак, человек — старался поддержать честь Интерпола.
Вот…
Вот…
И вдруг партнеры, использующие операционный стол не по назначению, синхронно заголосили от совпавшего до секундочки ни в чем не поддельного оргазма.
Вот…
К разочарованию нечаянной любовницы, блистательный, великолепный, премьерный акт слишком быстро закончился.
Ральф — не призрак, человек — взял передышку.
Джессика, восстановив нормальное дыхание, вернулась к прерванному диалогу.
— Знаешь, я вспомнила…
— Нашу первую встречу?
— Нет, имя того, кто рассмешил зал единственным убийством в целом акте.
— Крошка, ты можешь меня не отвлекать?
— А в чем дело?
— Ну тебе вряд ли понравится затянувшийся пролог.
— Да, кстати, ты можешь три раза подряд и без антрактов?
— Не пробовал.
— А придется!
8Плачевная участь
Операционный стол, превратившийся из ложа скорби в ложе страстной и продолжительной любви, перестал ощущать сексуальную вибрацию.
Наступил тот момент, когда похоть и страсть превращаются во что-то чистое и непостижимо прекрасное.
Когда телесное непременно уступает место духовному.
Когда физический оргазм сменяется невиданным катарсисом.