Вздохнула. Идти? Или не идти? Черт! Черт!! Черт!!!
Сложила в коробку свежее пирожное, печенье, сделала пару горячих бутербродов и пошла на «свидание».
Офис «Престижа» встретил меня суетящимися и торопящимися по домам сотрудниками. У лифта увидела Льва. Он кивнул мне, улыбнулся и придержал дверь.
Э, нет, товарищ Лёва. Я ножками. Мужчина удивленно поднял брови, но промолчал.
Я, как и в прошлый раз, потопала по лестнице. В этот раз я не особо торопилась, брела не спеша, будто давая себе время на раздумье. Вот блин! Где Спартак, и где я. Он – успешный, богатый, красивый, опытный. А я … Одно недоразумение в общем. Нет, была бы я дочь магната или шейха арабского, тогда оно конечно все понятно. А когда так, сотрудник кулинарии, тогда как – то не понятно.
Вновь зазвонил телефон.
– Ты где? – требовательно заявил Кузьма.
– Блин, да клаустрофобия у меня! – практически закричала я.
– Ясно, – уже спокойнее сказал Спартак и сбросил вызов.
– Псих блин, – пробормотала я и двинулась дальше.
Услышала, как над головой открылась дверь и надо мной появилась голова Спартака. Он перевесился через перила, высматривая меня. Нахмурился.
– Чего тащишь? – и как-то с упреком.
Нет, вот скотина, блин. Я о нем забочусь, а он еще и наезжает. Остановилась, как вкопанная. Насупилась.
– Ладно, проехали, – пробормотал парень. Он уже успел спуститься и стоял на том же лестничном пролете, что и я, – Я это… устал просто.
– Угу, – пробормотала и вручила ему свертки с едой, а сама потопала выше. Мне еще два пролета идти, между прочим.
– Илонка, – услышала голос за спиной, глянула через плечо. Спартак стоял, держа пакеты в одной руке, а вторая лежала на перилах. И смотрел странно, – Спасибо.
Кивнула. За что именно он благодарит, было неважно. Главное, что-то человеческое по отношению ко мне он проявил.
Мы разместились в той же комнате, где пили чай в самый первый раз. Спартак, сметя почти все, что я для него принесла, развалился на диване. Правда один уголок было разрешено занять мне. Ну как разрешено. Он просто усадил меня на диван, а сам разлегся. И голову свою на мои колени положил. Еще и руку мою отобрал и к волосам своим прижал, гладь, мол, не сиди без дела. А сам пультом щелкал, переключая каналы на телевизоре. Остановил на каком-то, и отдал пульт мне. Типа, сама ищи и включай чего хочешь. Минуту Кузьма лежал, закрыв глаза и сложив руки на животе. Думала – уснул. Перестала поглаживать по волосам. Нет. Не спит. Он вновь открыл глаза вроде с упреком. Продолжила гладить. Кузьма закрыл глаза и поерзал, устраиваясь удобнее. Спустя некоторое время Спартак задышал глубоко и расслабился, морщинки вокруг его глаз разгладились, делая его моложе. А сколько ему вообще? На вид тридцать-тридцать пять. А на самом деле, кто его знает?
Поняла, что тоже засыпаю. Устроилась удобнее и провалилась в сон. Только почувствовала, как Кузя меня обнял крепче и уложил рядом.
Из приятной дремоты меня осторожно вытянули ласковые руки Спартака. Он легонько поглаживал, целовал, щекоча отросшей щетиной. Улыбнулась.
– Кузь, я спать хочу, – возмутилась я.
– Спи, – раздался довольный голос, и губы прижались к уху, заставляя по телу пробежать табун мурашек.
Я послушно спала, правда мои руки бодрствовали. Да и все тело в общем. Наша близость в этот раз была тягуче медленной, словно рядом со мной сейчас был другой человек. На всякий случай открыла глаза, убедилась, что это все тот же Спартак, и вновь закрыла.
Кузьма был нежным, но требовательным. Он целовал, одновременно погружаясь в мое тело, то медленно, то резкими рваными толчками, словно мучил, или ждал чего-то.
Мое тело изнывало, молило о большем. Но Спартак словно дразнил. Распахнула глаза. Его лицо оказалось очень близко, взгляд словно молил, рот упрямо сжат в одну линию. И он ждал. Ждал чего-то от меня.
Подняв руку, провела ею по щеке Кузи. Он легонько подался вперед, навстречу моей ладони.
– Люблю тебя, – несмело прошептала я.
Спартак вжался в мои губы своим ртом. И начал двигаться быстрее, глубже, проникая в самую душу.
Да, именно этих слов он ждал. Я поняла это. Но я знала, что не услышу ответного признания. Но это не важно. Пока не важно.
На утро я ушла на работу, приняв душ и умывшись, пока Спартак спал. Правда перед уходом не сдержалась. Наклонилась и легонько поцеловала Кузьму в губы. Уходить не хотелось. Но что-то мне подсказывало, что так нужно.
Уже в пороге я обернулась. Спартак не спал, а повернув голову, смотрел на меня. Но он не попросил остаться. Только смотрел серьезно, и ни слова не сказал.
Все утро у меня все валилось из рук. Я дважды порезалась. Трижды обожглась о раскаленную печь. И двадцать два раза споткнулась о каждый порог кулинарии. В общем, весь день меня преследовал злой рок. Вплоть до того момента, как на кухню вбежала Ира.
– Илонка, там тебя спрашивают! – торопливо прокричала Машка.
Кузьма? Да нет, он бы, наверное, позвонил. Или нет?
Вымыла руки и торопливо направилась в зал. Посетителей не было. Только за одним столиком сидела дама в шляпке с огромными полями. Стильная такая штучка.
Увидев меня, она улыбнулась. Что-то смутно знакомое было в ее лице.
– Вы ко мне? – вежливо поинтересовалась я, останавливаясь рядом со столиком.
– К тебе, Илона, – ответила женщина, – Присядь, будь добра.
Секунду раздумывала, присесть или не стоит.
– Нам запрещено общаться с клиентами, – обосновала свой отказ.
– А я, Илона, не клиент, я – твоя мама, – огорошила меня дама, и улыбнулась, правда улыбка вышла холодной.
Ноги немного подвели, и я все же плюхнулась на стул.
– Мама? – повторила я удивленно, – То есть как?
Теперь я точно вспомнила, откуда мне знакомо ее лицо. Та фотокарточка, что мне показал дед в детстве. Точно. Только на ней мама была моложе гораздо, стрижка другая, да и фотография была черно-белой.
– Да, я твоя мама, – улыбалась все шире женщина. А я не могла ничего сказать. Ну, я немного иначе представляла себе встречу с родительницей.
За спиной прозвенел колокольчик, закрепленный над входной дверью в кулинарию. Я даже не обернулась, а все смотрела на женщину, именующую себя моей матерью.
– Илона, – услышала я позади голос Спартака. И перестала уже удивляться чему бы то ни было. После появления родительницы через столько лет меня теперь трудно поразить, кажется.
– Илонка, ты как? – настойчиво повторил Кузя и развернул меня к себе вместе со стулом.
– Ты опоздал, Кузенька, – подозрительно язвительным голосом проговорила ну, мама, наверное, – А хотя нет, ты как раз во время. Я не все еще сказала. Ты хотел на меня влиять через нее, думал я наследство с ней разделю? Так вот, облом, гаденыш.
Я удивленно переводила взгляд с лица Спартака на мать. И обратно.
– Заткнись! – прорычал Кузьма, и уже мне тихо и спокойно, словно ребенку неразумному, – Илонка, очнись. Ты меня пугаешь, милая.
Я моргнула пару раз.
– Она, правда, моя мать? – прошептала я, отчего то уверена, что он знает правду. Я смотрела на него. Карие глаза отвечали немного печально, грустно и с сожалением.
– Да, – тихо ответил Кузя.
– А ты? Ты кто? – совсем запуталась я, и совершенно не понимала ситуации.
– Я твой друг, – уверенно прошептал Спартак.
– Хорош друг, – рассмеялась дама в шляпке, – Трахнул тебя, чтобы баблом не делиться. А ты и поверила. Все думал, наверное, что я на тебя часть доли отпишу. А он и к своим рукам приберет.
– Заткнись, я сказал! – прорычал Спартак, но глаз своих от меня не отвел. Только руки мои, сцепленные в замок, нежно поглаживал и пытался разжать.
Удивленно посмотрела на свои ногти. Они оставили тонкие следы на коже, из которых сочилась кровь.
– Илон, не слушай ее, поняла! – требовательно проговорил он, и поднял мою голову, заставляя смотреть в свое лицо.
– А я тебя предупреждала, Спартак, – повышала голос женщина, привлекая к себе мое внимание. Она обошла меня, встав за спиной Кузьмы и натягивая перчатки. Красивая, но холодная, словно айсберг. Жаль, что она моя мать.
– Говорила, что свои деньги я делить не стану, даже с ней, а ты не верил, – продолжала моя мать, – Рассчитывал, что я захочу поделиться с дочерью? Да? Хрен ты угадал, сынуля!
Дама исчезла также неожиданно, как и появилась. А вот Спартак остался. Он продолжал сидеть у моих ног, гладил мои руки и ждал.
– Мне не помешала бы правда, – прошептала я, стараясь не смотреть в глаза Спартаку.
– Она твоя мать, несколько лет назад на ней женился мой отец. Месяц назад он умер. По завещанию все делится на двоих. Но она, – Спартак сделал паузу, и продолжил, – Она слишком много хочет. Она не любит никого, только деньги. А отцу было плевать. Все.
– А я тут причем? – прошептала я.
– Я… я не знаю, – Спартак провел ладонью по лицу, выдохнул, – Ты каким-то образом не очень вписалась в ситуацию. Не для тебя все это. Грязно здесь.
Усмехнулась. Да, я могу. Испортить что-то – это по моей части.
– Понятно, – прошептала я.
– Илона, – Спартак поднялся на ноги и отошел от меня, – Я хочу, чтобы ты знала одно. Твоя мать все эти годы прекрасно знала, где ты. Ей было плевать, что ты живешь одна, что у тебя нет никого. Плевать, понимаешь?
Я молчала. Как-то слишком больно. Невыносимо просто.
– И тебе плевать, так ведь? – проговорила я, боясь посмотреть в глаза Спартаку и увидеть в них подтверждение моих слов, – Я поняла это еще тогда, до того, как мы… Мне просто интересно, зачем тебе это все. Зачем ты спал со мной? Просто так?
Спартак молчал. А я, наконец, посмотрела на него.
– Знаешь, можно было просто прийти, и рассказать мне все.
Спартак упрямо молчал, смотря на меня. И по его взгляду невозможно было что-то прочесть. Совершенно непроницаемый взгляд.
Глубокий вдох, и я поднялась на ноги.
– Ладно, все понятно, – с усмешкой проговорила я, – Уходи. Надеюсь, теперь ты от меня отстанешь.