кого боевика – грохот выстрелов, визг шин, завывание сирен. Старуха в тот день тоже ничего не видела.
Особые надежды Грейс возлагал на Норин Гринстед из дома напротив. Эта вездесущая шустрая дамочка на седьмом десятке всегда знала, кто на их улице чем занимается. Если она не ухаживала за страдающим болезнью Альцгеймера мужем Лэнсом, недуг которого неуклонно прогрессировал, то обязательно торчала перед домом, нацепив желтые резиновые перчатки: намывала свой серебристый «ниссан», или поливала из шланга подъездную дорожку, или же надраивала окна или что-нибудь другое, требующее – а может, и нет – мойки. Миссис Гринстед даже выносила из дома вещи, чтобы почистить их на дорожке.
Мало что ускользало от ее взора. Тем не менее, как ни странно, пролить свет на загадочное исчезновение Сэнди она, увы, тоже не смогла.
Грейс включил торшер и встал с постели. Взгляд его задержался на выставленной на трюмо фотографии в рамке, где были запечатлены они с Сэнди. Снимок был сделан в оксфордской гостинице, во время проведения конференции по генетической дактилоскопии, за несколько месяцев до ее исчезновения. Рой, в костюме и при галстуке, развалился в шезлонге, а Сэнди, в вечернем платье и с высокой прической, прижалась к нему, лучезарно улыбаясь своей неповторимой улыбкой официанту, которого супруги попросили запечатлеть их.
Рой подошел к трюмо, взял фотографию и поцеловал ее. Затем поставил снимок на место и направился в санузел помочиться. С недавних пор он стал просыпаться посреди ночи, чтобы справить нужду, а все потому, что следовал новомодному веянию – выпивать рекомендуемый сторонниками здорового образа жизни ежедневный минимум, восемь стаканов воды в сутки. Выйдя из туалета, Грейс тихонько спустился вниз, по-прежнему одетый в одну лишь футболку, которую использовал в качестве пижамы.
Сэнди обладала отменным вкусом. Их дом, как и прочие на этой улице, сам по себе особой презентабельностью не отличался – построенный в 1930-х годах дуплекс в неотюдоровском стиле с тремя спальнями, – однако она сумела придать жилищу красоту и шарм. Сэнди обожала просматривать воскресные газетные приложения, женские и дизайнерские журналы, вырывать из них страницы и делиться с мужем замыслами. Часами они вместе обдирали старые обои, шлифовали паркет, лакировали и красили.
Жена Роя увлекалась фэншуй и устроила во дворе маленький садик с фонтаном. Расставила по всему дому свечи. Старалась покупать только экологически чистые продукты. Ее мысли занимала каждая мелочь, она обо всем расспрашивала и всем интересовалась, и Грейсу это нравилось. То были прекрасные времена, когда они созидали собственное будущее, цементировали свою жизнь, строили планы.
А еще Сэнди была прекрасной садовницей. Разбиралась в цветах, травах, кустарниках и деревьях. Знала, когда что сажать, как правильно подрезать и прочее. Рою нравилось подстригать газон, но на этом его садоводческие навыки и заканчивались. Теперь сад пребывал в унылом запустении, и Грейса не оставляло чувство вины за это. Иногда он задумывался, как Сэнди отреагирует, увидев, во что превратилось ее любимое детище, если вернется.
Ее автомобиль по-прежнему стоял в гараже. Грейс забрал его после проведения всех экспертиз. И вот уже несколько лет подзаряжал аккумулятор машины – мало ли что… И точно так же тапочки Сэнди стояли на полу в спальне, халат висел на крючке, а зубная щетка торчала из стаканчика.
В ожидании возвращения хозяйки.
Сна не было ни в одном глазу. Рой плеснул себе виски «Гленфиддик» на два пальца, а затем устроился в белом кресле в гостиной – тоже полностью белой, с деревянным полом – и взял телевизионный пульт. Переключился с одного фильма на другой, на третий, затем пробежался по каналам «Скай», нигде не задерживаясь дольше нескольких минут. Погонял музыку, нетерпеливо перескакивая с «Битлз» на Майлза Дэвиса и Софи Эллис-Бекстор. Потом просто посидел в тишине.
Через некоторое время он взял со стеллажа, едва ли не целиком отведенного под тематику сверхъестественного, одну из своих любимых книг, «Оккультизм» Колина Уилсона, вернулся в кресло и стал вяло перелистывать страницы, потягивая виски и не в силах сосредоточиться более чем на паре абзацев.
Этот чертов защитник, понтовавшийся вчера в суде, засел у него в печенках и теперь понтовался в башке. Гребаный Ричард Чаруэлл! Напыщенный урод хренов! Что гораздо хуже, Грейс отчетливо понимал, что этот тип переиграл его. Обошел, сделав ловкий маневр, и победил. И вот это действительно уязвляло.
Рой снова взял пульт и вывел телетекстом новости. Все те же истории, что циркулировали повсюду в последние два дня и уже успели набить оскомину. Ни тебе сенсационных политических скандалов, ни терактов, ни землетрясений или авиакатастроф. Нет, Рой никому не желал зла, просто надеялся на появление какой-нибудь сенсации, способной заполнить утренние СМИ. Что угодно, лишь бы не процесс над Сурешем Хуссейном.
Однако ему не повезло.
12
Два общенациональных таблоида и одна крупноформатная газета разместили броские заголовки о процессе над Сурешем Хуссейном на первой полосе, вся остальная британская утренняя периодика опубликовала репортажи с судебного заседания на внутренних страницах.
Внимание прессы было сосредоточено отнюдь не на разбирательстве убийства как такового, но на свидетельских показаниях детектива-суперинтенданта Роя Грейса, которого уже в 8:30 утра вызвала на ковер его непосредственная начальница – Элисон Воспер. При этом Грейс ощущал себя так, будто переместился на машине времени на тридцать лет назад и вновь оказался в школе, в кабинете строгой директрисы.
Один из коллег Роя как-то окрестил Элисон «Номер 27», и с тех пор это прозвище пристало к ней намертво. Под номером 27 в меню местного китайского ресторанчика, торговавшего блюдами навынос, значилась свинина в кисло-сладком соусе. И наоборот, при заказе этого блюда полицейские неизменно называли его «Элисон Воспер». Эта женщина отличалась переменчивым нравом, была то обворожительной, то язвительной, одним словом – кисло-сладкой.
Чуть за сорок, с тонкими редкими светлыми волосами, подстриженными консервативно коротко и обрамляющими суровое, но довольно привлекательное лицо, помощник главного констебля Элисон Воспер этим утром однозначно была кислой. Даже сильный цветочный запах ее духов отдавал чем-то едким.
Одетая, как и полагается, в строгий черный костюм – юбку, пиджак и накрахмаленную белую блузку, начальница Грейса восседала за огромным полированным столом из палисандра в своем безупречно чистом кабинете на первом этаже Управления полиции Льюиса – здания в стиле эпохи королевы Анны, из окон которого открывался вид на подстриженную лужайку. Поверхность стола Элисон Воспер была практически пустой, не считая изящной хрустальной вазы с тремя багряными тюльпанами, фотографий в рамках – мужа (полицейского на несколько лет старше ее, но на три ранга младше по званию) и двух детей, – подставки для ручек из аммонита и нескольких утренних газет, разложенных веером на манер триумфально выброшенной комбинации в покере.
Грейс частенько задумывался, как начальству удается содержать свои кабинеты – и столы – в таком безукоризненном виде. На протяжении всей карьеры Роя его собственные рабочие места неизменно являли собой настоящую свалку. Могильники из накапливающихся папок, ожидавшей ответа корреспонденции, затерявшихся ручек, всевозможных квитанций и лотков для исходящих бумаг, темп заполнения которых уже давно и безнадежно уступал скорости загромождения лотков для входящих. Суперинтендант склонялся к мысли, что для достижения высших руководящих постов необходим некий особый навык работы с документами, какового он был лишен на генном уровне.
Ходили слухи, будто три года назад Элисон Воспер перенесла операцию по удалению злокачественной опухоли в груди. Грейс, однако, понимал, что сплетни эти никогда не перерастут в нечто более достоверное, учитывая, какую неприступную стену воздвигла вокруг себя помощник главного констебля. Тем не менее под ее панцирем «злого полицейского» Рой улавливал некоторую ранимость. Откровенно говоря, порой его даже влекло к этой женщине, да и в ее колючих карих глазах иногда загорался озорной огонек, а в некоторых случаях ему и вовсе казалось, будто Воспер флиртует с ним. Только не нынче утром, разумеется.
Рукопожатия не последовало. Как и приветствия. Лишь отрывистый кивок, приглашающий Грейса сесть на один из пары одинаковых стульев с высокой спинкой. Затем, с выражением упрека и одновременно ярости на лице, Элисон набросилась на подчиненного:
– Рой, это что еще за чертовщина?
– Мне жаль, что так получилось.
– Жаль?!
Он кивнул. И попытался объяснить:
– Я… Послушайте, все это вырвано из контекста…
Но Воспер прервала его на полуслове:
– Вы хоть понимаете, как эта история может на нас отразиться?
– Полагаю, мы в состоянии унять шумиху.
– Сегодня утром мне уже раз десять звонили из центральной прессы. Вы себя на посмешище выставили! Да нас всех теперь будут считать идиотами! Зачем вы вообще это сделали? С какого перепугу вдруг обратились к Мэри Стемп?
Помявшись пару секунд, Рой ответил:
– Она необычайная женщина, эта медиум. И уже помогала нам в прошлом. Мне в голову не приходило, что об этом прознают.
Воспер откинулась на спинку кресла и, не сводя с Грейса взгляда, покачала головой:
– Я возлагала на вас большие надежды. Вас повышали благодаря мне. Я рисковала ради вас, Рой. Вам ведь известно об этом, не так ли?
Ну, положим, дело обстояло не совсем так, однако, чтобы выяснять подробности, момент определенно был неподходящий.
– Разумеется, известно, и я очень вам благодарен.
Она ткнула пальцем в газеты:
– И таким образом вы выражаете свою признательность? Устраиваете подобные сюрпризы?
– Бросьте, Элисон, я ведь, можно сказать, на блюдечке преподнес суду Хуссейна.
– И после этого сделали подарок его защитнику: теперь он нашел лазейку, через которую сможет обойти закон!