– Хотим! – Филя вдруг поднялся во весь рост.
И Пингвину пришлось выпрямиться, потому что Филя смотрел ему прямо в глаза. Без всякого страха.
– Хотим в милицию, – спокойно и уверенно повторил он. – А вот вы не хотите.
– Это… почему ты так думаешь? – попытался ухмыльнуться Пингвин.
Но какая-то жалкая получилась у него ухмылка.
Над ними навис Пингвин. У ребят от страха отнялась речь. Да и руки-ноги тоже.
– Потому что вы боитесь милиции. А мы – нет.
Филя боялся, что его голос сейчас дрогнет от волнения. Да и, если честно признаться самому себе, не от волнения, а от самого обычного страха. Наверное, этот страх и заставил Филю произнести фразу, которой он сам от себя не ожидал:
– А костюм Деда Мороза вам больше идет!
Пингвин застыл с открытым ртом. Наверное, собирался до этих Филиных слов что-то сказать, но не успел. И только сумел выдавить из себя шипение:
– Ш-што?!
– Зря только вы очки нацепили, – продолжал Филя. – И где только вы видели, чтобы Дед Мороз был в очках? На рекламке? А вот дверь садика и вовсе незачем было палкой припирать. Там же праздник был…
Филя собирался продолжать дальше – и про этажерку, и про мешок, в который ее складывали… Но и сказанного оказалось достаточно. Более чем достаточно!
Пингвин, воровато оглядываясь, побежал по вагону и скрылся в тамбуре. Громко хлопнула дверь.
– Еще выскочит на ходу, – испугалась Аська.
– Не бойся, не выскочит, – успокоил ее Филя. – Он просто со страха убежал от нас. В какой-нибудь дальний вагон. Забьется сейчас в уголок и будет обдумывать, что ему делать дальше.
– А что он сможет предпринять? – спросила с испугом Аня. – Нам угрожает опасность?
– Едва ли… – задумчиво пробормотал Даня. – Что он нам может сделать? Но ты, Филька, молодец! Как ты смело ему все влепил! Я никогда бы так не смог.
– Смог бы, – заверил его Филя. – Если бы и тебе повезло так, как мне. И подсмотреть за ним в садике, и в машине покататься. Понимаешь, слова как-то сами из меня выскакивали. Просто потому, наверное, что я видел все это. Если бы ты видел, то и ты ляпнул бы то же самое, и никакой особенной смелости не понадобилось бы.
– Ой! – воскликнула Аська. – А нам что теперь делать? Неужели все закончилось?
– Как это закончилось? – возмутился Филя. – Да мы сейчас прямиком к Ивану Петровичу! Во-первых, растормошим старика расспросами. Что еще остается делать? А во-вторых, вдруг этот Пингвин все-таки тоже к нему побежит? Надо обязательно старику обо всем рассказать, чтобы он в курсе был.
Даня взглянул на часы:
– Да, не успеем мы с папой сегодня за елкой… Обидится. Cкажет: сам же просил, а где-то пропадаешь.
– Ну какая елка, Дань? – вздохнул Филя. – Всем, наверное, дома попадет. Родители уже небось созвонились, волнуются. А что мы им скажем?
– В детском доме были, – предложила Аська. – Где я вчера выступала.
– Тебе бы только обманывать, – улыбнулся Филя. – У тебя-то это хорошо получается… Как и подслушивать. И кошечку разыскивать. Кстати, это моя Дуська тебе помогла про кошечку придумать?
Аська кивнула, и ребята заулыбались.
Как медленно ехал поезд метро! На вокзале, когда ребята рванули по перрону, их скорость зависела только от быстроты ног. И по эскалатору на «Комсомольской» они бежали вниз, сокращая время. А вот в поезде метро ничего не сделаешь для скорости. Быстрее не поедешь.
А на «Маяковской», когда поднимались по эскалатору, у них уже не хватало сил бежать вверх по ступенькам. Они все время смотрели по сторонам и, главное, оглядывались. Не увидят ли Пингвина? А вдруг он тоже на метро поехал, а не на такси? Но не может он в таком случае обогнать их. Не умеет он так бегать.
– Только бы он попал в какую-нибудь пробку на Садовом кольце, – бормотал Филя, когда ребята сворачивали в свой двор на Маяковке.
Иван Петрович был на месте – расчищал и без того чистые дорожки в садике. И главное, он был один!
– Успели! – выдохнула Аська.
– Наверное, и не надо было нам так спешить, – проговорил, тяжело дыша, Даня. – И не собирался сюда Пингвин. Теперь осторожничать будет.
– Ничего, перестраховались на всякий случай, и хорошо, – отмахнулся Филя.
Он взглянул на Аню. Вот кого было жалко: не привыкла она к таким стремительным передвижениям. Даже ничего сказать не могла от усталости.
– Ну давай, ты первая, – легонько подтолкнул ее Филя. – Ты ведь знакома с Иваном Петровичем, а мы нет.
Аня отдышалась еще несколько секунд и шагнула в калитку.
– Иван Петрович! – крикнула она издалека. – Можно? Только я с друзьями.
Старик отставил лопату и заулыбался:
– А, ко мне гости! Спасатели кошкины! Заходите, заходите. А Кирька где же?
Аська после этих слов тихонько захихикала. И правда, смешно получилось: фамилия-то у девчонок и правда была Кошкины.
– Мы потом с Кирькой придем, – пообещала Аня. – А пока вот знакомьтесь с моими друзьями. И с Кирькиными тоже.
Пока она представляла ребят, старик все же смотрел за калитку. Наверное, надеялся увидеть за ней Кирюшку, так похожего на его внука…
– Все, хватит работать! – воткнул он лопату в сугроб. – Надо и чайку попить. Правда?
Никто не отказался. Как же упустить такой случай для разговора?
«Уютненькая комната», – оценил Филя, оглядывая каморку сторожа.
Иван Петрович перехватил его взгляд:
– А я здесь, получается, и живу. В квартире-то совсем одиноко. Особенно когда и соседа не стало… Ночью сторожу, днем вот дворничаю. Детишки всегда рядом.
Филя шепнул Ане:
– Давай, рассказывай про нашу поездку. Времени нет.
– А знаете, Иван Петрович, – как можно более спокойным тоном сказала Аня, – мы на экскурсию в Сергиев Посад ездили. И случайно, совершенно случайно, нашли дом, где колонка с журавликом.
«Вот молодец, – отметил Филя. – Научилась сочинять, как Аська».
Старик встрепенулся. Даже чайник дрогнул в его руке.
– С журавликом? – переспросил он. – Из которого вода течет? Может, и видели кого?
– И Кольку вашего видели, и бабушку Марусю. Познакомились с ними, – осторожно сказала Аня.
– Как это… познакомились?
Старик опустился в кресло. В то самое плетеное кресло – одно из двух. Одно осталось у бабушки Маруси, второе – здесь.
– Колька с кошкой на улице играл, вот и познакомились, – объяснила Аня.
– Ну и дела… И как он, Колька? – Иван Петрович поставил на стол чайник, потому что у него сильно дрожали от волнения руки.
– Вы не волнуйтесь, – защебетала Аська. – Все хорошо. Молодчина ваш Колька, такой хороший.
Старик улыбнулся:
– Значит, пообщались… Молодцы. Мне бы вот съездить. Да как-то все… Родители Колькины уехали в командировку – в Палестину какую-то, в монастырь, иконы реставрировать. Я против был, ругался за это с бабкой своей. Говорю: нужны ребенку родители! Рядом нужны! А она: а квартира в Москве не нужна, а деньги хорошие? Вот и поссорились… Так старуха и уехала от меня в Сергиев Посад, в дочерин дом. Чтоб, значит, сторожить его, пока они в командировке будут. И внучка с собой забрала… А я скучаю.
Филя даже обрадовался, услышав про командировку Колькиных родителей. Ведь он боялся, что их нет из-за другой, какой-нибудь страшной причины… Совсем нет. А так – не страшно! Приедут!
Он нетерпеливо потирал руки. Спешить, спешить надо с расспросами!
– Иван Петрович… – нерешительно начал он. – Там, в Сергиевом Посаде, мы видели такого странного человека… Толстого, на пингвина похожего. Он о чем-то все бабушку Марусю расспрашивал. Кто он?
– Как?! – опешил старик. – Он и туда добрался? Вот негодяй! Обещал же мне, что не будет старуху мою беспокоить.
– Неприятный тип, – с важным видом заметила Аська.
– Что и говорить, – махнул рукой, соглашаясь, Иван Петрович. – А еще художник! Какой же ты художник, если людям спокойно жить не даешь?
Старик разворчался. Но странно – и как-то успокоился одновременно. Поставил чайник на плитку, достал чашки. При этом он продолжал ворчать:
– До чего ж неспокойный человек! Надо же… Был у меня сосед, вот он настоящий художник. Помер от сердечного приступа, бедный. Когда на «Скорой» его увозили, подозвал меня и сказал, чтоб я его мебель к себе перенес. Хотел еще что-то сказать, а доктора запретили. Говорят: придете в больницу, еще поговорите. Я и приходил – а поздно уже…
Аська шмыгнула носом. Филя толкнул ее локтем.
– Мебель я перенес, – вздохнув, продолжал старик. – Легкая такая. Вот, кресло осталось.
– А где же остальное все? – не удержался Даня.
Что ж делать – расспрашивать так расспрашивать.
– Тут и объявился этот… Который, как ты говоришь, на пингвина похож, – объяснил старик. – Другом соседа моего назвался. И письмо показал, в котором написано, что мебель эта ему подарена. Я и не вчитывался сильно. Переживал тогда. А он и деньги мне дал – вроде покупает у меня. Все, мол, законно, чтоб не думал чего. Ругаю себя – зачем согласился?
«Простофиля, – подумал Филя. – Совсем как я. В хорошем смысле этого слова».
– Толстяк этот еще про картины спрашивал, – продолжал старик. – А какие картины? Мой сосед забавный был художник. На рисовых зернышках рисовал. Все в музеи свои зернышки дарил, всякие выставки устраивал. Я так и сказал этому другу: мол, нету ничего. Не осталось. А теперь мне мебели жалко. Память все-таки. А он, оказывается, не успокоился – и к старухе моей пожаловал.
– Картины на зернышках? – переспросил Даня. – То есть миниатюры? Может, ваш сосед вам про них и собирался сказать? Может, они где-нибудь остались?
– Кто знает? – вздохнул Иван Петрович. – Да и где они могли остаться… Не так и много у него было этих, смешно сказать, картинок. Знаете, сколько он каждую рисовал? Дольше, чем иной художник портрет большой рисует. Прямо через микроскоп и рисовал, зрение портил. Может, он все в музей отдал. Перед самой больницей говорил, что пришел ему какой-то запрос из музея. Наверное, успел собрать свою коллекцию, да и передал.