то под другим углом. Нет, так тоже ничего не выйдет.
— Ты ничего не сделала, Ингрид. Извини.
Я даже не знаю, за что извиняюсь.
На ее лице появляется раздражение. Ветер снова взъерошивает волосы Ингрид, и тут я замечаю это. Розовую прядь с левой стороны. Эта прядь не завита в отличие от остальных темно-каштановых волос. Это просто прядь волос. Розовых волос. Но во мне что-то щелкает.
Ингрид замечает мое пристальное внимание к своим волосам и раздражение заменяет робкая улыбка.
— Решила немного поэкспериментировать. Как тебе?
Она вольна делать со своими волосами все, что угодно. Тогда почему я не нахожу, что ответить? Проклятье, это всего лишь прядь волос.
— Тебе идет, — быстро отвечаю я и открываю дверцу машины.
Я знаю, что Ингрид ждет, что я предложу ей поехать со мной. В другой любой ситуации я бы так и сделал, но я устал пытаться быть хорошим парнем. В конце концов, у меня тоже есть чувства, с которыми я никак не могу разобраться.
Поняв, что я не собираюсь приглашать ее, Ингрид отступает от моей машины на пару шагов. Такое ощущение, что я не знаю эту девушку. Она смотрит на меня, будто прямо сейчас вцепиться мне в лицо.
— Мне тоже сделать это? — в ее голосе слишком много яда.
Я застываю, пристально посмотрев на нее. Она ведь не станет говорить то, о чем я думаю?
— Может тогда ты наконец обратишь на меня внимание?
Выпрямившись, я качаю головой.
— Тебе не нужно быть кем-то, чтобы понравиться.
Я понимаю, что у Ингрид свои проблемы, и она отчаянно ищет выход. Но ведь нельзя наступать кому-то на горло, чтобы его найти. Не нужно притворяться, не нужно навязываться. Она мне нравилась, когда была самой собой. Если она ею была.
— Мисс популярность, мисс изгой, — продолжает Ингрид. — Что бы она ни сделала, она всегда в центре внимания. Что ж, быть может, мне тоже стоит примерить на себя роль суиц…
— Заткнись! — Я молниеносно приближаюсь к ней и смотрю на нее сверху вниз.
Ингрид выглядит испуганной. Она никак не ожидала от меня такой реакции, но она слишком далеко. Ни о какой дружбе не может быть и речи. Меня колотит, но это не от ветра. Я так зол, что готов сделать любую глупость. Любую.
— Ингрид, тебе лучше уйти.
Сквозь шум в ушах я слышу голос Роба. Он, Бретт и Кара стоят позади Ингрид и отчетливо видят, в каком я состоянии. Не знаю, в какой момент они подошли, но уверен, они слышали достаточно.
Ингрид сжимает губы в тонкую линию и отходит от меня. Кара появляется рядом с ней и окидывает ее презрительным взглядом, качая головой.
— Ты сама себе роешь яму.
Я жду, что Кара посмотрит на меня взглядом «я тебе говорила», но она этого не делает. Сомневаюсь, что я бы выдержал.
Ингрид слишком быстро уходит, по пути задев плечом Розали, вдруг откуда-то появившуюся. Роз смотрит на удаляющуюся Ингрид, затем на всех нас. Я не хочу думать еще и об этом, но теперь мне вдруг искренне жаль, что они помирились.
— Едем? — стараясь снять напряжение, с улыбкой интересуется Бретт.
— Увидимся в школе, — отвечаю я и быстро залезаю в машину.
Приехав домой, я прямиком иду в гараж. Я зол. Я так зол. Своими мерзкими словами Ингрид не только разочаровала меня, но и разбудила во мне того, кого я так старательно прятал.
К черту все это! К черту всех тех, кто не дает нам свободно дышать! Всех, кто заставляет нас быть другими, а не самими собой!
Мы все делаем неправильно. Неправильно, что кто-то пытается быть тем, кого ненавидит лишь для того, чтобы понравиться. Неправильно, что кто-то, почувствовав себя одиноким, решается на самый отчаянный шаг. Неправильно, что мы игнорируем, прячемся и делаем вид, что все в порядке. Ничего не в порядке!
Все слишком сложно. Я не могу справиться с тем, что коплю в себе так долго. И Эйв не могла. Боже, она просто не справилась, а я бросил ее именно в тот момент, когда у нее не оставалось ничего, кроме меня.
Со всей силы, что у меня есть, я пинаю раскладной стул. От удара он отлетает в другой угол гаража и складывается. Я хватаю его в руки и ударяю об стену. Под моими пальцами жалобно скрипят ножки. За стулом летит целый ящик инструментов. Толстая пластмасса от удара лопается, и все содержимое летит на пол, создавая ужасный грохот.
Но я не обращаю на это никакого внимания. Во мне все еще кипит гнев. На мои глаза попадается лопата для снега, которая тоже летит в стену. Я словно обезумел. Пачкая толстовку маслом, я сметаю рукой с полки всякий грязный хлам и смотрю на беспорядок, который устроил.
Становится так тихо. Я слышу лишь собственное сбивчивое дыхание. Подойдя к стене, я сползаю на пол и опускаю голову между согнутыми коленями. Таким и находит меня мама, когда открывает двери гаража. Сложно было не услышать шум. Его наверняка слышали соседи.
— Энтони, боже, что случилось? — Она подходит ко мне и присаживается рядом. Затем хватает меня за подбородок. — Энтони?
Я смотрю на нее, стараясь держаться. Быть мужчиной, как учил отец.
— Ты была права, мама, — с трудом выговариваю я. — Это отразилось на мне. Слишком сильно.
От признания мне не становится легче. Я полагал, что смогу все исправить. Но как, если я не в силах справиться с самим собой?
ГЛАВА ЧЕТЫРНАДЦАТАЯ
Эйвери
Быть невидимкой в школе — совсем не плохо. За последние месяцы моей новой жизни я уже с этим смирилась. А точнее меня все устраивало. Так было удобно для всех.
Но теперь я снова чувствую на себе взгляды. Может, это из-за моих тусклых волос? Мне нужно купить краску, и мама обещала, что найдет мою любимую «Manic Panic». Темные корни слишком отросли, а остальное потускнело.
Мне не нравится то, что я вижу в зеркале.
Да, я смотрю в зеркало. Снова. Иногда. Не чаще раза в день.
За мной наблюдают. Энтони, Роб, Кара, даже Ингрид. Это не совсем меня устраивает.
Кара побольше ко мне не подходила, да я и не жду на самом деле. Но я вижу, что она чего-то выжидает. Моих ответных действий? Это смешно. Я не могу просто заявиться в школу и снова вести себя, как идиотка, жаждая внимания и зависти. Теперь я другая, и если все пойдет хорошо, то я хочу научиться любить и принимать себя новую.
Это так сложно. Это чертовски сложно.
Потому что, говоря словами дока о себе новой, так легко в это поверить. Но когда я снова и снова остаюсь наедине со своими мыслями, то ясно осознаю, что ничего может и не получиться.
Проходя мимо витрин магазинов, украшенных цветными гирляндами, я натягиваю ниже шапку. Повсюду звучат рождественские песни. Люди как обычно суетятся. Мне кажется я одна в этом море предрождественской суеты, которая боится приближения праздника.
У меня есть причина, и со своим страхом я ничего поделать не могу.
До Рождества осталось восемь дней. Папа вернулся домой, и мама собирается сделать то же самое. Она возвращается в Эдмонтон уже завтра. Я и не заметила, что она пробыла здесь довольно долго.
— Ты уже здесь. Хорошо. — Мама появляется в дверях магазина, в который я собиралась войти. — Поужинаем в «Рэм»?
Я киваю и смотрю на огромный пакет, который она пытается удержать руками в огромных вязаных варежках.
— Давай помогу. — Я забираю пакет и заглядываю внутрь. — Что там?
Мама пожимает плечами, заправляя пружинистую прядь за ухо.
— Подарки.
— Ты не передумала?
Она сбавляет шаг и внимательно смотрит на меня.
— Если ты хочешь, чтобы я осталась, я останусь.
И что она будет здесь делать? Праздновать в одиночестве? В доме, в котором у нее когда-то была семья? Я не хочу этого для нее. Ведь она ни за что не придет к нам, упорно повторяя, что не хочет мешать. В Эдмонтоне бабушка, и новая жизнь как бы это ни звучало. Друзья и знакомые. Там она не будет одинока.
— Мам, — говорю я, когда мы подходим к ее машине. — У тебя появился кто-нибудь в Эдмонтоне?
Она отвечает не сразу. Мой интерес к ее личной жизни немного ее обескуражил, что заставляет меня почувствовать укол вины. Почему я так зациклилась на себе и не интересовалась жизнями своих близких?
Не то чтобы я это делаю сейчас, но мне не все равно.
— Да, нет, — неуверенно отвечает она.
На моем лице улыбка, и теперь обескуражена я сама.
— А если честно?
Мама вздыхает и открывает водительскую дверцу.
— Холодно, залезай.
Когда мы в машине, я не повторяю свой вопрос. Если не хочет отвечать, значит, пусть не отвечает.
— Сама не знаю, — с очередным вздохом говорит мама, снимая варежки. — Нужно бы это выяснить.
Мое любопытство начинает расти.
— Только скажи ему прямо. В такие моменты мужчины делают вид, что не понимают намеков.
Сначала мама смотрит на меня с удивлением, но я остаюсь невозмутимой. Затем она вставляет ключ в зажигание и быстро кивает.
— Ох, ага…
Она явно что-то не договаривает.
— Ты ведь мне расскажешь все?
Мама уже улыбается, выезжая с паркинга.
— Конечно, милая. Как только все станет ясно.
— Хорошо. — Я расслабляюсь и растекаюсь в кресле, слушая по радио новости.
До Рождества остается семь дней. Мы уже украсили елку. Папа купил муляж камина и поставил его в гостиной рядом с елкой. Ной развесил над ним свои коньки вместо носков. Так всегда делал Ноэль.
Мой брат возвращается через несколько дней, мама уезжает сегодня. Я устала бояться его возвращения. Это неправильно. А также неправильно хотеть, чтобы все это поскорее закончилось.
Сегодня воскресенье, и я встала пораньше, чтобы приготовить Ною завтрак. Папа и Хелен уехали рано утром на фермерский рынок.
Ной снова включает «Гравити Фолз» и валяется на диване, пока я готовлю вафли. Не удивлюсь, если сейчас заявится Мел, которая переехала в Досон-Крик как оказалось. Я этого не знала. Она переехала на прошлой неделе к своему парню и теперь папе и Хелен не придется придумывать для нее оправдания, если она захочет прийти в тот момент, когда мы с Ноем остаемся дома одни.