— Уютно, — одобрила гостья небольшую комнату с большим камином.
Где кроме него уместились только пара кресел и широкая низкая лежанка без спинок. Покрытая настоящим рыжим лисьим пледом. На полу была расстелена медвежья шкура, и оттого в комнате попахивало зоопарком. Узкие, как бойницы, окна наглухо покрывали жалюзи. Между креслами стоял невысокий столик с высоким канделябром. Такие же возвышались на многочисленных полках вдоль трёх стен.
— Люблю запах тающего воска, — пояснил Олег, пронося пакеты с едой мимо дверей то ли гостиной, то ли чертога для соблазнения. — И нет: женщин здесь не бывает. Это моя нора и только моя. Возможно, станет и твоей.
— От чего это зависит? — задумчиво уточнила Лёка, присоединившись к нему на кухне.
— От твоего желания и моего везения, — ответил он.
И вдруг шагнул к ней, запирая плечи в железный замок своих тренированных рук.
— Что, прямо сейчас? — от неожиданности смутилась Лёка, не зная, как себя вести. — Не разувшись?
— Я ждал шесть дней, — напомнил Олег.
Он целовал её недолго, но впечатляюще. Полу забытый студент показался ей детсадовцем, неумело расплющившим губёшки на щеке самой красивой девочки в группе. В душе просто обязано было что-то стронуться, переходя в томление, негу и прочие умопомрачительные ощущения. Вместо этого там начала зарождаться неведомая прежде ярость. Без ожесточения и гнева. Нечто вообще ни на что не похожее: ослепляющее, режущее по нервам, свирепое и непреклонное.
Что поразительней всего, именно из него выплеснулся в кровь огонь… не желания, а натуральной похоти. Она готова была отдаться… даже не разувшись. Как последняя шлюха. Эта сквозанувшая где-то глубоко и далеко нелепая мысль запустила в пылающую кровь ледяной ветер. Тот столкнулся с огнём, и лавина смешавшихся стихий ушла в землю, как молния по громоотводу.
— Это было недолго? Да? — глядя глаза в глаза, с каким-то странным неразличимым подтекстом спросил он.
Его дыхание скользнуло по её губам остатками спасительного ветра.
— Да, — нехотя выдавила она.
Чувствуя единственное необоримое желание немедля уйти, убежать и больше никогда не видеть этого человека
— Ты хочешь уйти? — то ли догадался он, то ли подслушал её мысли.
— Да.
— Я отвезу тебя, — слегка отстранившись, пообещал Олег, продолжая не отпускать её взгляд.
Постоял так несколько секунд, показавшихся вечностью. Кровь, было, вновь закипела назойливым пламенем. Но душа фыркнула на него, и тот погас, как огонёк свечи от человеческого дыхания. Олег разомкнул руки и преспокойно занялся приготовлением ужина. А Лёка внезапно совершенно успокоилась. Ей даже стало хорошо, покойно. И желание сбежать ускользнуло из сознания ручейком талой воды.
— Музыку? — предложил хозяин дома, нарезая мясо.
Нож в его руке не вгрызался в тугую плоть, а нежно беспрепятственно проникал, будто лезвие бритвы. В этом было больше хищного, чем в хрусте костей на клыках.
— Не люблю, — устало выдохнула она, возвращаясь в гостиную. — Я полежу немного? Что-то меня как-то вдруг придавило.
— Можешь забраться под плед. Одетой, — разрешил Олег.
— Спасибо, — почти промычала Лёка, ощущая, как оберег на груди становится всё горячей, словно пытается её приободрить.
До лежанки она буквально доволоклась из последних сил. С трудом оторвав от неё чугунное покрывало, рухнула на край и тут же свернулась калачиком. Он пришёл следом и укрыл её. А потом Лёка провалилась в тяжёлое липкое, переполненное ароматами без запаха забытьё.
Проснулась оттого, что её ногти впились в живую плоть. Не вгрызаясь, а нежно беспрепятственно проникая, будто лезвие бритвы. В этом было больше хищного, чем в звуке хриплого прерывистого дыхания навалившегося на неё зверя. Зверя с горячей гладкой кожей и стальными тисками вместо рук.
Зверь не пытался её загрызть. Зверь брал её с неистовством бушующего в тайге пожара и стылым безмолвием вечных льдов. Боль столкнулась с наслаждением, и лавина смешавшихся стихий ушла в землю, как кровь из обнажённых вен.
Лёка застонала от немыслимого удовольствия и…
Проснулась.
С трудом разлепив веки, разглядела в скупо освещённой камином комнате Олега. Тот сидел в кресле, вытянув ноги, и преспокойно лопал мясо. Брал его из глиняной тарелки прямо пальцами и задумчиво отправлял в рот. Медленно, нечеловечески медленно двигая челюстями. В его сощуренных и оттого ещё больше раскосых глазах пылал огонь. А ледяная бесчувственность покрывала лицо несокрушимой маской.
Сон или не сон — грохочущими булыжниками катались в голове Лёки тяжёлые угнетающие мысли. Рука нащупала нетронутую молнию брюк. Пиджак был застёгнут на все пуговицы. Сон или не сон — сквозь медленно рассасывавшуюся в глаза муть всматривалась она в Олега.
Тот переоделся. Джинсы… ковбойка застёгнута на все пуговицы, кроме верхней. На столе почти пустой бокал, в тарелке осталась пара кусков мяса. Значит, он преспокойно сидит там, трескает, а у неё внизу живота истаивают последние всполохи оргазма.
Сон или не сон? Оберег прекратил её поджаривать: либо устал, либо отчаялся донести до пустоголовой какую-то важную информацию.
Не услышав, а, скорей, почувствовав её возню под пледом, Олег медленно повернул голову. Внимательно посмотрел на взъерошенную, зарывшуюся в лисий мех по самые глаза дурочку и невозмутимо обрадовал:
— Ты так стонала, что уже хотел тебя разбудить. Дурной сон?
— Восхитительный, — вдруг выдохнули за неё её губами.
— Что снилось? — отставив на столик тарелку, почти безучастно поинтересовался он.
Неспешно ополоснул руки в глубокой чаше с водой. Вытер салфеткой губы. Опустошил бокал и поднялся.
— Не подходи, — моментально засвербело в душе от нахлынувшей тревоги.
— И не собирался, — чуть мягче заверил Олег.
Присел у камина, стал подбрасывать в топку берёзовые полешки.
— Ты меня любишь? — вновь затеяли самодеятельность подлые губы. — Или я вписываюсь в образ?
— Ты раздразнила во мне желание вновь ожить, — чуть подумав, ответил он красиво и непонятно.
Желание жить — это понятно. А желание ожить отзывается в душе саднящей болью. Взявшейся невесть откуда, словно подобранный и машинально опущенный в карман чужой проездной. Ни происхождения его не знаешь, ни что с ним делать дальше.
— Это для тебя важней тебя? — просто фонтанировала в ней глупость, замешанная на твёрдом желании знать.
— Ещё не разобрался, — задумчиво пробормотал Олег, покачиваясь на корточках куклой неваляшкой. — И пока не знаю, что победит.
Вот — моментально зацепилась за его слова Лёка. Ей надоело позорить себя за бесчувственность. И ощущать себя какой-то ущербной. Возможно, душа догадывается, что он добивается хозяйку не из любви, а для того, чтобы избавиться от игры в прятки с самим собой. Что она для него не женщина, а индикатор. Или стимулятор — что также обижает.
А сон? Она влюбилась, наконец-то, или не влюбилась? Ведь там, во сне жутким зверем предстал именно он. И ей было очумело хорошо. Вот и сейчас где-то глубоко-глубоко теплится позыв…
— Я не могу от тебя отказаться, — продолжал изливать душу Олег, рождая ощущение, что он всё давит и давит на неё медленно сползающей каменной плитой.
— Помочь? — стараясь унять подбиравшееся раздражение, открыто спросила она. — Если скажу «нет», легче будет узнать, что победит. Лишние элементы всегда усложняют конструкцию, но не всегда дают положительный результат.
— Ты не лишний элемент! — зло прорычал он. — Ты препятствие!
Тут же зажал себя, закрылся — так очевидно, что ей послышался хруст костей. Напряжённо нахмурился, будто подыскивал приемлемые объяснения тому, что послужило причиной для взрыва. И, наконец, нашёлся:
— Препятствие, мешающее обрушению.
— Всё понятней и понятней, — наоборот окончательно успокоилась Лёка.
Словно этим взрывом смело все самопроизвольно рождавшиеся и перемешивающиеся в ней чувства.
— Хочу есть, — сделала она открытие, как только душа вновь привольно подвисла в умиротворении. — Ты что-нибудь оставил? Или всё слопал сам?
Олег поднялся и уставился на тарелку с таким видом, будто та притащилась из кухни на своих двоих, да ещё без спроса:
— Кажется, всё.
Взъерошил волосы и спохватился:
— Сейчас приготовлю ещё.
Проводив его глазами, Лёка выпуталась из скомканного покрывала. Села, распустила волосы и снова собрала их под заколку. Затем встала, с удивлением обнаружив на себе ботинки: даже не разулась. И пошлёпала на кухню.
— Столько хватит? — указал он ножом на горку нарезанного мяса.
— Разговаривать будем? — кивнув, предложила она.
— Будем, — не стал возражать Олег, ставя сковородку на плиту.
— Честно?
— Хотелось бы, — коротко бросил он через плечо.
— Во сне мы занимались сексом. И мне… понравилось. В целом, — как всегда, от смущения ляпнула она глупость.
— А в частностях? — слишком серьёзно для шутки уточнил он.
— Во всех аспектах, — пробормотала Лёка, готовясь к решительному броску.
— И?
— Давай попробуем наяву.
Мясо зашипело на неё, словно укоряя за распущенность. Олег перемешал скворчавшие куски, отложил лопатку и повернулся к соблазнительнице:
— Вообще-то, сказать это должен был я.
— А, какая разница?
— Большая. Я этого хочу, потому что хочу женщину, стоящую передо мной. А ты этого хочешь, чтобы проверить: действительно хочешь или в голову постучалась блажь.
— С блажью у меня туго. Моя сестра утверждает, что скучнее меня только физика или мытьё полов.
— Ты остроумна, — не согласился Олег.
Продолжая стоять столбом и не предпринимая попыток воспользоваться соблазнительным предложением.
— Зато романтична, как топор, — усмехнулась Лёка и вернулась к своим баранам: — Так что, повторим неслучившееся?
Тут его взгляд скользнул по её груди, но тотчас вернулся к лицу. Ей показалось, что как-то заполошно, воровато. Когда мужик хочет женщину — поучала её малограмотная, но всесторонне подкованная сестрёнка — начинает с груди. Всем остальным он начинает интересоваться уже в процессе выковыривания бабы из одежды.