— Банк напротив.
— Для этого нужно время. — Я сделал нетерпеливый жест рукой. — Тебе придется зайти к концу дня.
Когда он ушел, я сходил в банк и снял с нашего счета две тысячи долларов. Я принес их в свой кабинет, запечатал в конверт и положил в верхний ящик стола.
Я попытался вернуться к работе, но день пошел насмарку: сосредоточиться на чем бы то ни было я уже не мог. Сделав кое-какие пометки на полях писем, я стал листать охотничий журнал, забытый кем-то в моем кабинете.
Мне было ясно: отдай я сейчас Лу конверт, и неизбежно возникнет необходимость дележа денег. Иначе он никогда не сможет расплатиться со мной. Все это я понимал, но тем не менее пытался убедить себя в том, что поступаю правильно; ведь мне важно было выиграть время. Я чувствовал, что выход есть, и был уверен, что смогу найти его, если только мне удастся спокойно все обдумать. Нужно было сконцентрироваться, собрать волю в кулак.
Лу вернулся около пяти, постучал в дверь и, не дожидаясь вызова, зашел в кабинет.
— Достал? — спросил он. Судя по всему, он очень торопился. От этого я стал еще медлительнее.
Я потянулся к ящику, открыл его, вытащил конверт и положил на край стола.
Лу сделал шаг вперед, чтобы взять его. Вскрыв конверт, он, беззвучно шевеля губами, пересчитал деньги. Потом улыбнулся мне.
— Я тебе очень признателен, Хэнк, — проговорил он, словно я расставался с деньгами по собственной воле.
— Больше ты от меня ничего не получишь, — сказал я.
Лу вновь пересчитал деньги, одновременно что-то прикидывая в голове.
— Когда Саре рожать?
— Двадцать четвертого.
— На следующей неделе? — Он просиял.
— В следующее воскресенье.
— И тогда мы съездим за деньгами?
Я пожал плечами.
— Мне понадобится несколько дней, чтобы уладить дела. И поехать мы сможем только в уик-энд. Я не могу срываться с работы.
Лу двинулся к двери.
— Ты мне позвонишь? — спросил он.
— Да. — Я вздохнул. — Позвоню.
Саре я решил ничего не рассказывать.
Дни летели. Наступило и прошло двадцать четвертое. За все это время я ни разу не виделся и не разговаривал ни с Джекобом, ни с Лу. Сара была озабочена предстоящими родами. О Лу и Ненси она даже не вспоминала.
По ночам, лежа в постели, я все думал о своих сообщниках. Я мысленно испытывал их на прочность, выявлял их слабости, представлял каждого в роли предателя, мошенника, норовящего надуть меня, обокрасть, причинить боль. Они мне даже снились: Лу, нападающий на меня со скалкой; Джекоб, надвигающийся с ножом и вилкой, готовый съесть меня живьем; Ненси, целующая Сару и шепчущая ей в ухо: «Отрави его. Отрави его. Отрави».
Я просыпался среди ночи — перед моими глазами стояла пивная банка Лу, брошенная в снегу на окраине сада; вот кто-то из сотрудников ФБР в резиновых перчатках поднимает ее, потом опускает в пластиковый пакет, чтобы отправить в лабораторию. Или же представлял себе Карла, который, уже после обнаружения самолета, сидит в своем ашенвильском офисе и пытается нащупать связь между сообщением Джекоба об упавшем самолете с последовавшей на следующий же день гибелью Педерсона.
Труп эксгумируют, проведут экспертизу, и все станет предельно ясно.
Но, как ни странно, ничего подобного не происходило. Деньги преспокойно лежали в мешке под моей кроватью. Ни у кого, казалось, не возникало никаких подозрений на мой счет. Заговоров против меня тоже никто не чинил. Лу оставил меня в покое. И постепенно я смирился и даже стал привыкать к тому, что отныне составляло мою жизнь. Я научился жить в страхе, успокаивая себя тем, что это явление временное. Со дня на день должен был появиться на свет наш первенец. С Лу я буду вести себя вызывающе дерзко, больше не уступлю ему ни в чем. Весной отыщут самолет. И через несколько месяцев после этого мы поделим деньги и уедем из этих мест навсегда.
И тогда все будет кончено.
Рано утром во вторник, когда я уже собирался уходить на работу, у Сары начались схватки. Я тут же повез ее в больницу, которая находилась в пятнадцати минутах езды от нашего дома, на другом конце Дельфии. В шесть часов четырнадцать минут вечера она родила девочку.
5
Через четыре дня я привез Сару с ребенком домой. Девочка была здоровенькой и весила аж девять фунтов.
Уже по дороге домой мы решили назвать ее Амандой, в честь бабушки Сары со стороны отца.
Меня поразило, каким грязным стал наш дом за время недолгого отсутствия Сары. Я устыдился того, что не смог поддержать хотя бы элементарный порядок. В раковине лежала гора немытой посуды, в комнатах валялись газеты, а водосток в ванной был забит пуком волос.
Проводив своих женщин наверх, в спальню, я положил Аманду в колыбельку, которую заранее поставил у окна. Сара наблюдала за мной с кровати. Колыбелька была та самая, что привез нам отец за неделю до своей гибели. В ней нянчили еще нас с Джекобом; отец смастерил ее сам.
Потом я спустился на кухню и приготовил Саре чай с тостами. Сложив все это на поднос, я снова поднялся наверх, и, пока Сара пила чай, мы немного поболтали. Говорили, конечно, только об Аманде — как она плакала, когда хотела есть, как дергала ножкой, если кто-то дотрагивался до ее ступни, какие у нее ясные бледно-голубые глазки. Сара вспомнила больницу — сварливую ночную няню, у которой так хлюпали туфли, словно были полны воды, — звуки эти отчетливо разносились по темным коридорам, когда она совершала свой обход; приветливую утреннюю няню — она слегка шепелявила и потому старалась не называть Сару по имени; щербатого доктора, который, говоря об Аманде, почему-то употреблял местоимение «он».
Все это время я стоял над колыбелью, любуясь спящим младенцем. Аманда лежала на спинке, повернув головку к окну, глаза ее были плотно закрыты, словно она щурилась от яркого дневного света. Сжав кулачки, она вскинула ручки вверх. И совсем не шевелилась. Мне все время хотелось дотронуться до нее, убедиться в том, что она жива.
Сара допила чай. Она все говорила и говорила, словно все эти четыре дня специально копила для меня новости. Я улыбался и кивал, поощряя ее словоохотливость, как вдруг она запнулась.
— Это, случайно, не Джекоб? — спросила она, прислушиваясь. Я выглянул в окно.
К дому, громыхая, подъезжал грузовик Джекоба.
Я открыл ему дверь и пригласил войти, но он сказал, что торопится. Джекоб привез подарок для ребенка — что-то завернутое в розовую бумагу — и быстро передал мне, словно его это очень смущало.
— Здесь плюшевый медвежонок, — сказал он. Мотор грузовика все тарахтел. С пассажирского сиденья за нами наблюдал Мэри-Бет. Один раз он залаял на меня и ткнулся носом в стекло, оставив на нем влажный отпечаток.
— Зайди, посмотри на нее, — пригласил я. — Хотя бы на минутку. Она наверху.
Джекоб покачал головой и отступил на шаг, словно опасаясь, что я силой затащу его в дом. Он остановился на самом краю крыльца.
— Нет, — сказал он. — Зайду потом. Не хочу беспокоить Сару.
— Никакого беспокойства, — возразил я и переложил сверток с медведем в другую руку.
Джекоб снова замотал головой. Возникла неловкая пауза; мой брат явно собирался с мыслями, чтобы сказать еще что-нибудь.
— Уже решили, как назовете? — спросил он.
Я кивнул.
— Амандой.
— Красивое имя.
— Это в честь бабушки Сары. В переводе с латыни означает «достойная любви».
— Действительно красивое имя, — сказал Джекоб. — Мне нравится.
Я опять кивнул.
— Ты уверен, что не хочешь зайти?
Он покачал головой. Уже ступив с крыльца, он вдруг остановился.
— Хэнк, — замялся он, — я хотел… — И запнулся, бросив взгляд в сторону грузовика.
— Что?
— Ты не мог бы одолжить мне немного денег?
Я нахмурился, опять переложив медведя из руки в руку.
— Сколько?
Он сунул руки в карманы пальто и уставился на свои сапоги.
— Сто пятьдесят сможешь?
— Сто пятьдесят долларов?
Он кивнул.
— Зачем тебе понадобилось столько денег, Джекоб?
— Мне нужно платить за квартиру. На следующей неделе я получу пособие по безработице, но не могу ждать так долго.
— А когда ты мне вернешь?
Он пожал плечами.
— Я рассчитывал, что ты потом их удержишь из моей доли.
— Ты хоть пытаешься найти работу?
Вопрос, казалось, удивил его.
— Нет.
Я постарался — правда, похоже, безуспешно — избавиться от менторского тона.
— Неужели ты даже не думаешь об этом?
— А зачем мне искать работу? — Он понизил голос до шепота. — Лу сказал, что ты согласился поделить деньги.
Я уставился ему в грудь, размышляя над тем, как правильно поступить. Для меня было совершенно ясно, что Джекобу нельзя говорить о том, что я не собираюсь делить деньги до лета: он непременно расскажет об этом Лу, и я снова окажусь в трудной ситуации. С другой стороны, если я хотел сохранить свои намерения в тайне, то не было никакого резона отказывать Джекобу в его просьбе. Грузовик за его спиной затарахтел еще громче, мотор раскашлялся, изрыгая клубы сизого дыма. В соседских домах было на удивление тихо, словно все их обитатели вымерли.
Я наконец принял решение и проговорил:
— Подожди здесь. Я только поднимусь наверх и возьму чековую книжку.
Пока я выписывал Джекобу чек, Сара развернула подарок, чтобы взглянуть на него. Малышка мирно спала в своей колыбельке.
— Он не новый, — прошептала Сара, и в ее голосе появился оттенок брезгливости.
Я подошел взглянуть на медведя. С первого взгляда ничего подозрительного в нем не было — ни пятен или дырок, голова и лапы на месте, набивка цела, — но не оставалось никаких сомнений, что им уже изрядно попользовались. Игрушка была явно старая.
Сара повернула заводной ключик. Когда она его отпустила, из груди медвежонка полилась мелодия. Мужской голос на французском языке пел детскую песенку «Братец Жак». Стоило мне услышать ее, как я сразу же понял, почему медведь такой старый.