— Это была его любимая игрушка, — сказал я.
— Джекоба?
— Да, когда он был маленьким. А музыка все звучала — глухо, словно с трудом прорываясь сквозь темную меховую шкурку.
Сара взяла в руки медведя и как-то по-новому посмотрела на него. Мелодия становилась все медленнее — каждая нота казалась самой последней, — но так и не смолкала.
— По-моему, это очень мило с его стороны, правда? — Сара ткнулась носом в игрушку.
Я поднял оберточную бумагу и бросил ее в мусорную корзину возле кровати.
— Интересно, где он хранил его все эти годы, — пробормотал я.
— Он поднимется?
— Нет. — Я направился к двери. — Он очень торопится.
Сара опять стала заводить игрушку.
— Что это за чек?
— Для Джекоба, — бросил я на ходу и вышел в коридор.
— Он просит взаймы?
Я не ответил ей.
Малышка начала плакать — я как раз поднимался по лестнице, возвращаясь в спальню. Сначала ее плач был еле слышен; это было что-то среднее между покашливанием и кудахтаньем, но стоило мне войти в комнату, как ее голосок взвился до самого что ни на есть пронзительного крика.
Я вытащил Аманду из люльки и отнес на кровать.
Когда я поднимал ее, она расплакалась еще громче, крошечное тельце напряглось в моих руках, личико стало ярко-красным, и казалось, будто девочка вот-вот лопнет. Ее вес в очередной раз удивил меня; никогда не думал, что младенец может быть таким тяжелым, и к тому же она была какой-то плотной, словно накачанной водой. Голова — круглая, огромная — составляла почти полтела.
Сара протянула ко мне руки, и я передал ей ребенка.
Плюшевый медвежонок сидел тут же, в изголовье кровати, выставив вперед свои маленькие черные лапки, словно тоже хотел успокоить плачущую малышку. Сара поддерживала Аманду одной рукой, а другой расстегивала пижамную кофту, обнажая левую грудь.
Я отвернулся, подошел к колыбельке и выглянул в окно. Мне было неприятно смотреть, как Сара кормит Аманду. Я испытывал чувство гадливости, представляя, что ребенок сосет из нее соки. Мне это казалось противоестественным, ужасным; сразу вспомнились пиявки.
Я посмотрел во двор. Он был пуст: Джекоб и его грузовик исчезли. День был чудесный — тихий, безветренный, он так и просился на почтовую открытку. Солнечные лучи, отражаясь в обледенелых сугробах, слепили глаза; деревья отбрасывали на снег объемные Тени. С крыши гаража свисали сосульки, и я мысленно отметил, что, когда выйду на улицу, надо не забыть их сбить.
Отвлекшись от сосулек, я перевел взгляд выше, на самую крышу гаража, и вдруг заметил темные контуры большой птицы. Рука моя непроизвольно потянулась ко лбу.
— На крыше гаража сидит ворона, — сказал я.
Сара не откликнулась. Я потер кожу над бровями. Она была гладкой на ощупь; шишка не оставила после себя шрама. Малышка за моей спиной, пока ее кормили, издавала какие-то воркующие звуки.
Через минуту-другую Сара окликнула меня.
— Хэнк, — ее голос прозвучал очень тихо.
Я наблюдал, как ворона расхаживает взад-вперед по заснеженной крыше.
— Да?
— Пока я была в больнице, у меня возник план.
— План?
— Да. Как добиться, чтобы Лу молчал.
Я обернулся к ней. Моя гигантская тень расползлась по полу, голова приобрела чудовищные размеры и стала похожей на надутый воздушный шар. Сара, склонившись над Амандой, как-то неестественно улыбалась — брови ее высоко взметнулись, ноздри раздувались, рот был приоткрыт. Ребенок не замечал радостного возбуждения матери и жадно сосал ее грудь. Когда Сара взглянула на меня, улыбка исчезла с ее лица.
— В общем-то, никакой премудрости в нем нет, — проговорила она, — но, если мы все разыграем как надо, он может сработать.
Я подошел и присел у края кровати. Сара вновь переключила свое внимание на Аманду и начала нежно поглаживать ее щечки кончиками пальцев.
— Да, — прошептала она. — Ты моя маленькая голодная девочка, так ведь?
Губки Аманды старательно облизывали сосок.
— Продолжай, — сказал я.
— Я хочу, чтобы ты записал на пленку его признание в убийстве Педерсона.
Я уставился на нее.
— О чем ты говоришь?
— В этом как раз и состоит мой план, — объяснила она. — Так мы сможем держать его в узде. — Она усмехнулась, судя по всему, очень довольная своей изобретательностью.
— Это что, шутка?
— Конечно, нет, — удивленно проговорила она.
— С какой стати ему признаваться в том, чего он не совершал?
— Вы с Джекобом приглашаете его куда-нибудь выпить, накачиваете как следует, потом приезжаете все вместе к нему домой и начинаете в шутку разыгрывать сцену признания в убийстве. Делаете это по очереди: сначала ты, потом Джекоб и, наконец, Лу — вот тогда-то ты и запишешь его слова.
Вполне возможно, в предложении Сары и была некая логика, и я задумался, снова прокручивая в голове её план.
— Нет, это же бред какой-то, — резюмировал я. — Это ни за что не сработает.
— Джекоб тебе поможет. Это уже полдела. Если он его подзадорит, Лу обязательно поддастся.
— Но даже если нам удастся заставить его произнести эти слова — в чем я очень сомневаюсь, — все равно это ничего не даст. Никто же не поверит в его признание.
— Это не важно, — сказала она. — Нам нужно хоть что-то, чем можно было бы его шантажировать. Если мы запишем его признание на пленку и потом дадим ему прослушать, он ни за что не решится выдать тебя.
Аманда наелась. Сара взяла со столика посудное полотенце и перекинула его через плечо. Потом приподняла девочку и подождала, пока та отрыгнет. Она запахнула пижамную кофту, но не застегнула ее. Эту пижаму я подарил Саре на Рождество. Тогда она в нее не влезла — мешал живот, так что сейчас я видел ее в ней впервые. Пижама была фланелевая, белая, в мелкий зеленый цветочек. Я вспомнил, как покупал ее в Толидо, как накануне Рождества упаковывал в подарочную коробку, как на следующее утро мы эту коробку открывали; смеясь, прикладывали пижаму к необъятному животу. Сейчас мне казалось, что с той поры минула целая вечность. Столько событий произошло за это время, мы оба так изменились — я стал лгать, воровать, убивать, — и к тому милому прошлому, по сути, совсем недавнему, возврата уже не было. Я с ужасом подумал о том, какая пропасть отделяет нас вчерашних — тех, что, устроившись на полу под елкой, вскрывали рождественские подарки, — от сегодняшних — изобретающих способы шантажа, с помощью которого можно заставить Лу молчать. И эту пропасть мы преодолели не одним махом, мы пересекали ее мелкими, но уверенными шажками, даже не заметив, что проделали такой путь.
— Все, что от тебя требуется, — это дать ему понять, что вы с Джекобом можете заявить на него как на убийцу Педерсона с тем же успехом, что и он — на вас. Если ты убедишь его в том, что Джекоб на твоей стороне, он ни за что не рискнет пойти в полицию.
— Чушь все это, Сара.
Она оторвала взгляд от ребенка.
— Что тебе стоит хотя бы попытаться?
— Джекоб не захочет мне помочь.
— Тогда придется его заставить. Без него ничего не получится.
— Выходит, что он должен предать лучшего друга.
— Но ведь ты его брат, Хэнк. Он согласится, если ты убедишь его в том, насколько это важно. Ты должен так обработать его, чтобы он начал бояться Лу. — Она взглянула на меня и отбросила с лица упавшие пряди волос. Под глазами у нее темнели круги. Ей явно нужно было как следует выспаться. — Лу от нас не отвяжется, даже когда получит свои деньги. Он будет преследовать нас всю оставшуюся жизнь. Единственная возможность положить этому конец — это заставить его бояться нас.
— Ты хочешь сказать, что этой пленкой мы сможем держать его в постоянном страхе?
— Я уверена в этом.
Я ничего не ответил. Мне никак не удавалось представить Лу, признающегося в убийстве Педерсона, пусть даже в шутку.
— Давай хотя бы попробуем, Хэнк. Что мы теряем? Конечно, она была права, или, по крайней мере, тогда мне так казалось. Разве мог я предугадать тот печальный итог, к которому приведет этот простой на первый взгляд план. Я не видел риска; что, если он сработает, мы будем спасены, а если нет — что ж, тогда мы просто вернемся на исходные позиции.
— Хорошо, — сказал я. — На днях я встречусь с Джекобом. Посмотрим, удастся ли мне уговорить его.
На следующий день я взял выходной, чтобы помочь Саре с малышкой.
Днем, когда они обе дремали, я, стараясь не шуметь, вышел из дому и отправился в магазин радиотоваров в Толидо покупать магнитофон. Продавцу я объяснил, что мне нужно устройство миниатюрное и несложное. Я сказал, что магнитофон мне понадобится для диктовки деловых писем по дороге на работу и домой. Мне продали диктофон, по размерам чуть меньше колоды карт. Он идеально вписывался в нагрудный карман моей рубашки, а кнопка записи была такой большой, что легко прощупывалась сквозь ткань и ее можно было нажимать, не вытаскивая аппарат из кармана.
Сара с малышкой еще спали, когда я вернулся домой. Я заглянул наверх и, убедившись, что все в порядке, прошел в ванную, где, встав перед зеркалом, начал осваивать технику записи. Я вновь и вновь включал и выключал диктофон, отрабатывая жесты: вот моя правая рука подкрадывается к карману, ладонью я слегка придерживаю аппарат, а указательным пальцем нажимаю кнопку. Я нашел это решение удачным; во всяком случае, у Лу не должно было возникнуть ни малейших подозрений.
Позже, когда Сара проснулась и сидела в кровати с Амандой на руках, я опробовал свой аппарат в работе.
— Что бы ты хотела приобрести на эти деньги в первую очередь? — спросил я и, когда она подняла на меня взгляд, отработанным жестом незаметно включил диктофон.
Она закусила губу, явно задумавшись. В воцарившейся тишине я уловил еле слышное шуршание пленки, доносившееся из моего кармана.
— Бутылку шампанского, — сказала она. — Хорошего шампанского. Мы бы выпили, слегка захмелели, а потом занялись бы любовью на деньгах.
— На деньгах?
— Вот именно. — Она улыбнулась. — Мы разбросали бы их по полу, соорудив себе ложе из стодолларовых банкнот.