ная очередь прошила мою грудь, а пули разворотили плоть. Я долго лежал в темноте, боясь к себе прикоснуться и обнаружить кровь. Осмелел только когда схлынула боль. Вот и сейчас я испытал похожие чувства, но почему-то не проснулся. Может, потому что не умер?
Дверца снова скрипнула, я напрягся, вглядываясь в темноту. Когда я уж решился подойти и заглянуть внутрь, она окончательно сорвалась и повисла на одной петле. Из ледяной черноты ко мне в подвал шагнул… Федор Васильевич, на этот раз в гражданской одежде. Старик опять смотрел на меня строго и настойчиво. Я попытался спросить у него, что ему нужно, но голос мне не повиновался. С губ сорвался какой-то хрип, гортань обожгло кашлем.
Архивариус сурово нахмурился, поднял и протянул ко мне руку, сжатую в кулак. Я сделал шаг вперед, немного поколебался, но протянул в ответ свою. Старик словно только этого и ждал. Его кулак разжался, и мне на ладонь что-то упало. После чего старый Лесаков все также молча развернулся, шагнул в темноту шкафа и сгинул в ней.
Я же стоял и не мог сдвинуться с места до тех пор, пока острая боль не пронзила ладонь. Только теперь я вспомнил, что все это время сжимал в кулаке вещь, которую передал мне Федор Васильевич. Я разжал пальцы и вздрогнул: на моей окровавленной ладони лежал один из высших орденов Советского Союза, один из первых, который утвердила новая власть.
Орденом Красного Знамени в стране Советов награждали не только людей за особые заслуги, за самоотверженность, мужество и героизм, но и войсковые части, военные корабли, государственные и общественные организации. Обрамленный золотыми лавровыми ветками, испачканный моей кровью, в руке лежал именно он.
«Не логично», — мелькнула мысль, я нахмурился, пытаясь понять, какую логику и в чем мне нужно обнаружить в столь дурацком, местами кошмарном, сне. Я поднял ладонь ближе к глазам, надеясь на ошибку, все-таки в подвале даже в сновидение было темновато. Но едва я успел прочитать надпись «Пролетарии всех стран, объединяйтесь!», как награда исчезла из моей ладони.
Вместе с ней пропал шкаф, подвал и я оказался в кабинете Сидора Кузьмича, в том, где мы разговаривали утром. Хозяин кабинета стоял в двух шагах напротив и держал меня на мушке. Едва я успел удивленно вскинуть брови и раскрыть рот, чтобы задать банальный вопрос: «За что?», как раздался выстрел, грудь обожгло огнем, и я снова умер.
Глава 19
Сердце колотилось отбойным молотком от пережитого ужаса. Я лежал с закрытыми глазами, переваривая собственное убийство. Постепенно мозг успокоился, виртуальная боль прошла, и я, наконец, смог осторожно ощупать себя руками на предмет повреждений. Я знал, что это был всего лишь сон, но инстинкты требовали проверить.
Убедившись в собственной целостности, я поднялся и сел на кровати. Потряс головой, прогоняя остатки сумбурного сна, повертел шеей, разминая затекшие мышцы. Дико хотелось пить. Прихватив стакан с тумбочки, с трудом поднялся (отчнго-то все тело ломило и корежило, как при простуде), потопла на водопой. Умылся, напился, огляделся. Сосед отсутствовал, остальные койки по-прежнему пустовали. Ну и хорошо, меньше народу, чище пространство. Что-то устал я от людей за последние дни.
Смотаться что ли в Лиманский, попросить у соседки на постой в дом к старому архивариусу? Поразмыслить над архивом, заодно и поискать хорошенько, может, еще что найду… Мечты, мечты… Интересно, в Советском Союзе можно было завещать недвижимость, или после смерти и отсутствия прописанных родственников, недвижимость отходит государству?
После дурацкого сна голова походила на чугунный шар, и мысли в ней плавали такие же дурацкие и чугунные. Какое к черту завещание? В живых бы остаться со всей этой свистопляской.
Я остановился у окна и задумался. Через пару часов меня ждут у Блохинцевых, хорошо бы душ принять. Желательно контрастный. Но с водяными контрастами в травматологическом отделение, да, собственно, и во всей больнице, большие проблемы, значит, вспомню молодость и вернусь к режиму закаливания. Тем более в нашу жару трубы настолько прогреваются, что даже холодная вода становится приемлемо тепло.
Подхватив полотенце и драгоценную папку, я вышел из палаты и потопал в сторону душевой. На посту никого не было, видимо, девчонки ушли в сестринскую чаи гонять, пользуясь законным тихим часом у пациентов.
Как я и ожидал, из почти новенькой душевой лейки пошла тепленькая водичка. Холодной я так и не дождался, на да ладно, и так хорошо. Я даже нашел на подоконнике в коробочке кем-то позабытое детское мыло. Поколебавшись, все-таки решил намылиться, смыть пыль и проблемы последних дней, так сказать.
Закончив плескаться, вернулся в палату. Улыбнулся соседу, который вернулся, наконец, в родную обитель. Но мужик отчего-то нервно дернул головой и отвернулся к стенке, накрывшись с головой пододеяльником. Прям-таки от души спасибо, общаться не хотелось. А от этого человечка так и вовсе воротило.
Бросив папку на кровать, я задумался: идти в гости в больничном такое себе удовольствие. Оно, может, я и не жених Лене Блохинцевой и никогда им не стану, но в спортивках как-то неприлично, что ли.
Это в девяностые костюмы Адидас и остроносые лакированные ботинки считались шиком. А уж если золотую цепочку на шею нацепить толщиной с большой палец, так и вовсе жизнь удалась, все девчонки твои, пацаны обзавидуются. Здесь и сейчас порядочный молодой человек придёт в гости к родственника девушки в костюме и при галстуке. Наверное, это даже правильно. Одеждой тоже можно показать и отношение к человеку, и уважение к девушке и самому себе в том числе.
Эх, придется-таки нарушать данное Лене обещание и топать в общагу, чтобы переодеться.
Я быстро собрался и слинял из больницы, прихватив с собой папку. После нескольких потерь с лесаковским архивом я старался не расставаться. До общежития добрался быстро, и что самое главное — без приключений. Честно говоря, я уже подустал от всяких внезапностей, которые так и норовят со мной приключиться в этом времени. Скоро шугаться начну собственной тени.
Студенческий приют практически вымер. На вахте кемарила милейшая тетя Гриппа, моя попытка проскочить тихо и незаметно не увенчалась успехом. Бдительная вахтерша моментально проснулась, окинула меня суровым рентгеновским взглядом, прихгала своим, но не выпустила из цепких любопытных рук, пока не выпытала, куда я пропал, что делал, почему не в больнице, и вручат ли мне медаль за спасение людей на пожаре.
Потрясенный до глубины души уровнем налаженной шпионской сети бабы Гриппы, я обрисовал ситуацию, заполнив пробелы в уже раздобытой информации. М-да, милиция отдыхает, вот у кого нужно поучиться создавать агентурную сеть.
Едва меня выпустили из захвата, я рванул в свою комнату. время неумолимо тикало, опаздывать я не хотел, а еще предстояло перешерстить гардероб студента, чтобы откопать приличный костюм, если он в принципе имеется у Лесакова.
В комнате меня ожидал погром. Все мои вещи оказалась сваленной на кровать, тетради, книжки и прочая канцелярка валялись на подоконнике. «Ну, блин, Женька! Не могу распихать все по местам!» — разозлился я, вспомнив, что нас пытались то ли ограбить, то ли обыскать.
Я заколебался, перебирая нехитрый студенческий гардероб. Не сказать, чтобы Лесаков был заправским модником, но брюки клеш и джинсовый костюм у парня имелись. Я перебрал барахло, пытаясь понять, что в этом времени считается приличным для похода в гости к девушке для делового разговора, включая знакомство в семьей. Решил по старинке пойти в брюках и рубашке, точно не ошибусь.
Вытащив из кучи смятую белую рубашку и клеши, я ненадолго завис, пытаясь осознать фасон и представить себя в таких штанах. Понял, что мода — это совсем не про меня, скрепя сердце все-таки принял решение идти в модном прикиде. Все-таки с моей точки зрения джинсы — это не для похода к родителям девушки, с которой у тебя какие-никакие, но отношения. Осталось одно — отыскать в пустой общаге утюг. В нашем «номере люкс» я его не обнаружил.
Придется топать на четвертый этаж к девчонкам. И почему, интересно, слабый пол всегда селят так высоко? Неужели коменданты искренне верят, что парни так высоко лезть не рискнут? Ну да, конечно. Помнится, и по пожарной лестнице лазали, и на веревочных лестницах поднимались собственноручно связанных, прикрепленных к ножкам девчачьих кроватей нежными женскими ручками.
А если вспомнить девчонок, которые опоздали и пришли позже комендантского часа, и пробирались через окна в туалете на первом этаже, а потом, не хуже Штирлица, крались к себе по комнатам, становится понятно: было бы желание, а открытая форточка для горячих сердец и дурных молодых голов всегда найдется.
Как найти летом в общежитие живого студента, точнее, студентку? Правильно, нужно выйти на лестничную площадку и пойти на запах.
Что я и сделал, Как и ожидалось, аромат шел сверху, из женской части общежития. Перепрыгивая через ступеньку, я помчался наверх прямиком в кухонный блок. Там и обнаружил хозяюшку. Над кастрюлькой, исходящей паром, колдовала Светик Семицветик.
— Здорово, Цветочек аленький! — радостно поздоровался я с порога.
— Ой! — Светка подпрыгнула и выронила ложку прямо в кастрюлю, обернулась ко мне уже разъяренной фурией. — Тьфу ты, леший тебя забери! Леший! Какого… лешего! — завопила девчонка. — Напугал, паразит! Как теперь ложку доставать? — повариха чуть не плакала.
— Светуль, ну как же я сам себя заберу, а? — я осторожно шагнул на кухню, не сводя с девушки глаз. Мало ли что ей в пглову придет после такого казуса.
— Чего? — Семицветик зависла, а потом сообразила, что я шучу на д фразой про лешего и меня, которого этот леший должен забрать. — Поумничай тут мне! иди за шваброй, натворил бед, протирай полы! Только все здесь отдраила!
— А давай я тебе лучше ложку достану, а? — жалобно глядя на девчонку, взмолился я. — Я вообще-то по делу, Свет. По срочному!
— Все вы по срочному а потом Света за вами прибирай! Доставая уже, несчастный! Сама схожу. Но! Мыть все равно ты будешь, понял? — Семицветинк ткнула в мою сторону пальцем, смешно вздернув брови вверх.