— Но зачем?
— Может, убийца был садист? — предположила Лена.
— Хм, думаешь, ломали при жизни?
— Не знаю, этого я тебе сказать не могу. Мало фактов, это только на вскрытие, думаю, сумеют рассказать.
Я отдал будущему врачу свой фонарь, попросил светить прямо на кисть, присел на корточки и принялся вдумчиво вглядываться.
— Леш, а может, это специально сделали?
— Думаешь, пытали фрица? Потому что враг?
— Может, поэтому, а может, хотели что-то выведать. Хотя, что захватчик может знать о нашей истории? Мы же для них были… были…
— Людьми второго сорта, — подсказал я ответ взволнованной девочке.
— Именно… Знаешь, я их так ненавижу, так ненавижу! Что просто дышать не могу, — вдруг выпалила Лена с такой яростью, что я вздрогнул.
— Лен… ты чего? — почему-то шепотом спросил я. — Война закончилась, да и… — я остановился, не желая продолжать.
— Что я могу знать о войне, да? Маленькая глупая девочка? — Блохинцева горло вскинула голову и выпрямилась. — А вот знаю! Представь себе, знаю! — звонкий девичий голос прозвучал в подземелье, словно набат.
Лена торопливо продолжила, словно боясь, что я её перебью или не стану слушать.
— Понимаешь, Леша, у моей бабушки была младшая сестренка… Бабушка… она… они… — я медленно поднялся на ноги, боясь резким движением напугать побледневшую девчонку. — Мы сами не отсюда родом… точнее, моя семья переехала в Энск уже потом, после войны… позже… А бабушку и её сестру… они обе попали в лагерь смерти. Бабушка выжила, а вот младшенькая, Ладушка… её убили… Она была талантливой пианисткой! Бабуля рассказывала, ей прочили блестящее будущее, но все закончилось… так… страшно… — Лена всхлипнула, но сумела взять себя в руки. — И когда я увидела вот это… Этого… Ты не думай, я не испугалась трупа, я ведь медик. Мой отец врач, хороший врач, отличный. Я анатомию человека с детского садика… Атласы медицинские… внутренности… Я испугалась не мертвого, а… формы! Самой страшной формы в мире! Понимаешь? — отчаянно выкрикнула девчонка.
— Понимаю, — тихо сказала я, глядя её в глаза, осторожно придвинулся, чтобы обнять.
Но Лена отступила назад, запрокинула голову, не отводя от меня взгляд.
— Я испугалась формы, глупо, правда? Подумала, что если все это… — девушка взмахнула рукой с фонариком. — Что если все это — начало нового ужаса? Понимаешь? И тот человек на лавочке. И пропажа вашего мичмана… И то, что тебя по голове ударили, и смерть архивариуса… И вдруг его тоже убили? Из-за тайны, из-за проклятых сокровищ! Я увидела форму, и как молнией пронзило: вдруг все начинается прямо сейчас, под нашим носом, в нашем городе, а мы ходим и не видим ничего? Понимаешь? Иначе что еще можно скрывать под землей? Только самое страшное, самое гадкое, самое гнилое…
— Понимаю, — выдохнул я, загребая дрожащую девочку в объятья.
Сколько мы так простояли не знаю. Я так и не сумел подобрать нужные слова, чтобы поддержать, успокоить, утешить. Просто обнимал, поглаживая по спине, как ребенка, время от времени прижимая Лену к себе чуть крепче, в моменты, когда она начинала задыхаться. С точки зрения спасателя — нелогично, но это помогало ей глубже вдохнуть и сильно выдохнуть, начиная дышать заново.
Пока девушка приходила в себя вспомнила, сколько всего предстоит пережить нашей стране, нашим людям. И понимал: была бы возможность, я бы… ничего не стал менять. Ну, кроме аварии в Чернобыле. Все идет так, как должно идти в той или иной временной реальности, если уж я принял за факт мое перемещение в другое тело.
Что-то изменится от вмешательства человека, но глобальные события изменить невозможно. Отчего-то, обнимая Лену, я это четко осознал. Ни в одной из реальностей никакой супермен не сумеет изменить ход событий. Если трагедии суждено случиться, она произойдет. Чуть позже и, вполне возможно, втройне масштабней, и не там, где в том месте, где попаданец на вроде меня её предотвратит.
Развитие пойдет немного другим путем, но кто его знает, кто погибнет при этом в другом месте, и какую роль ему предстояло сыграть в судьбах людей и государств?
Лена заелозила в моих объятьях, я очнулся и выпустил её из крепкого захвата.
— Воды? — Негромко спросил я.
— Спасибо, — не поднимая головы, кивнула девушка.
Я достал фляжку, вложил её в девичьи руки и отвернулся, чтобы не смущать. Девочки не очень любят, когда их видят в неприглядном виде, особенно сразу после того, как они плакали. Опухшие веки, красные щеки и прочие неприятности.
Как по мне — самое человечное зрелище, от которого сжимается сердце, и сразу вспоминаешь, как вот эта вот зареванная женщина тебе дорога. И это ты — причина её слез. Ну, или не ты, если повезет. Но тогда хочется убить виновного, причем медленно и с особой жестокостью.
— Спасибо, — последний судорожный вздох, клацанье зубов о железное горлышко, жадный глоток.
— Не извиняйся, все в порядке, — откликнулся я, опережая следующую Ленину реплику.
— Спасибо, — благодарный выдох и очередной глоток. — Держи.
Я повернулся, улыбнулся со всей нежностью, на которую был способен, забрал фляжку, закинул её в рюкзак и поинтересовался совершенно искренне:
— Домой?
— Нет! — Лена аж отпрянула от меня от неожиданности. — Ой!
Под пятку видимо попал на камень и девушка чуть не упала.
— Стой на месте! Иначе точно домой отправлю!
— Стою! — слезы как-то моментально высохли, в голосе прорезалось возмущение вперемешку. — Тоже мне командир нашелся!
— Ну вот, наконец-то вернулась моя Лена, — рассмеялся я. — С возвращением!
— Спасибо, — проворчала девчонка, не оценив мой юмор.
— Как состояние? Нормально? Объяснить еще раз сможешь, что ты там такого с кистью, разглядела.
— Нормально. Могу. — И все рубленными короткими фразами.
— Лен, ну не обижайся, тебе не идет. Я пошутил, честно. Больше не буду.
— Я не обижаюсь, — выдохнула девушка. — Я просто задумалась.
— И что придумала?
— Не придумала. Понимаешь, очень жаль, что мы с тобой накинулись на… останки как… стервятники…
— Ну, прям уж, — возмутился я.
— Не перебивай! Именно, накинулись. Ты начал ворошить кости. Это нам еще невероятно повезло, что здесь какая-то правильная атмосфера, что ли, и… труп как бы усох за много лет, не превратился полностью в скелет.
— И что? — недоумевал я. — Ну, мумия и мумия. Почти, — вспомнил неприятные проплешины со спины, влажные и липкие. — Что н так-то?
— Все так, или, наоборот, все не так, — Лена окончательно запуталась в собственных мыслях и растерянно глянула на меня, прикусив нижнюю губу.
Да, черт побери, что ж такое-то! Ну, вот кто ее просил смотреть на меня таким взглядом, да еще так… жалобно!
— Давай-ка соберись и коротко, по существу. Без этих своих медицинских допущений и прочих прелестях. Есть тело, есть дело. В смысле, что не так скажи и все.
— Мне кажется, он лежал тут как указатель. Ну, помнишь, как в «Острове сокровищ»?
Я едва не заржал в голос, услышав Ленины слова. Какой, к морским ежам, остров сокровищ? Какие указатели? Обычный труп. Ну, ладно, может не совсем обычный, отголосок давно минувших дней. Да и место, так скажем, тоже нестандартное. Но выдумывать приключения на ровном месте?
— И куда, по-твоему, он указывал? А. главное, зачем? — едва сдерживаясь, чтобы не обидеть девчонку, сдавленным голосом уточнил я.
— Н смейся, — сдержанно ответила Лена. — Лучше вспомни, как он лежал, и в какую сторону была вывернута его рука. Может, ее специально так вывернули, чтобы указать на вход, или на тайник, или еще на что-то важное.
— Лен, — добавив в голос легкое раздражение. — Ну, какой вход? О чем ты…
Я не договорил, перед глазами внезапно вспыхнула картинка. Вот мы идем по тоннелю, я впереди освещаю путь, внимательно разглядываю все, что встречается по пути. Вот луч фонаря скачет по насыпи, мы останавливаемся. Круг света медленно движется по камням и натыкается на нечто странное. Я подхожу ближе, Лена за моей спиной.
И тут мы видим труп. Девушка вскрикивает, а я разглядываю тело в форме. Точнее, я не сразу понял, что останки давние и что человек одет в военную одежду. Издалека показалось, что он в работе. Я даже подумал, странно, рабочий погиб, а его не хватились. Но потом понял свою ошибку и офонарел от увиденного, честно сказать.
Увидеть мертвого фрица спустя годы после войны — это странно, и да, жутковато. Так что Ленины эмоции я прекрасно понимал. Но додуматься до мысли, что труп тут положили не просто так — смешно, честное слово.
Убийца вряд ли стал бы таким образом метить территорию, оставлять знак. Хотя…
— Ты помнишь, в какую сторону смотрела вывернутая рука? — уточнил я у Лены.
— Нет, я не разглядывала, — виноватым голосом произнесла девушка.
— Так… Дай-ка подумать… — я закрыл глаза и принялся восстанавливать события шаг за шагом до того момента, как я прикоснулся к телу. — Он лежал вот так, я его более-менее точно вернул на место… Руки… что у него с руками… — бормотал я, время от времени поглядывая на останки сквозь ресницы. — А руки вот что…
— Леш, ты что делаешь? — в словах Лены сквозило напряжение.
— Все в порядке, вспоминаю… не переживай… сейчас, еще пару минут… — скороговоркой объяснил я, продолжая вызывать в памяти картины увиденного.
Этому способу меня научил один гениальный друг-мент, в смысле, полицейский. Он утверждал, и я теперь ему верю, что память хранит в себе абсолютно все, что человек когда-либо видел. Русик даже сравнивал нашу способность с зеркальными цветами из мультфильма про Алису Селезневу. Уверял, что мы начинаем стареть, именно тогда начинают идти обратные процессы, старики плохо помнят сегодняшний день, но расскажут о том, что было в тридцать лет назад на демонстрации в честь седьмого ноября.
В силу своей недоверчивости, я требовал доказательств, и мы провели эксперимент, с помощью которого Руслан даже раскрыл мелкое воровство. Друг велел мне закрыть глаза и начал задавать наводящие вопросы, восстанавливая минута за минутой мой путь на базу, и то, что я видел, когда шел с остановки по аллее, где и случилось нарушение.