И все-таки, что в подземелье делает тело немецкого солдата? Кто его убил и почему оставил в таком виде именно в том месте, где мы случайно нашли тайник?
Шагая за Леной и размышляя обо всем, что увидел в морской части подземелья, я пытался разложить по полочкам новую информацию, заодно по второму кругу разглядывал стены, стараясь не пропустить ничего странного. Вдруг что-то да обнаружу, например, еще одну букву «Ц» на кирпиче. Главное, не очередной труп.
Хотя, здесь дорога чистая, сухая, кладка практически не повреждена ни людьми, не временем, никаких завалов или скрытых проходов, так что останков точно не будет. Разве что внезапно сами из стены вывалятся. Я представил, как скелет выпадает из-за кирпичей прямо под ноги Лене. Нет уж, так и оглохнуть недолго. Идем себе и идем, без фанатизма и сюрпризов.
Левый рукав удивлял своей едва ли не первозданной свежестью. Мостовая под ногами, конечно, в мусоре, листья, ветки, палки, трупики мышей кое-где. А вот кладка гладкая, без щербин и проломов. Если вспомнить, в каком состоянии в моем времени находится та часть подземного города, в которой я бывал с парнями во время спасательных работ, то мое удивление обосновано. Такое чувство, что про эту часть тоннелей просто-напросто забыли, или построили значительно позже и законсервировали, что ли.
«А кто-то вспомнил и воспользовался», — услужливо подсказала память, рисуя странного типа в кепке. Да и Сидор Кузьмич по любому знал про местные ходы-переходы. Для чего он все-таки велел Женьке перегнать сюда лодку? Что вывозил? Или, наоборот завозил?
То, что комитетчик не посвятил меня в свои планы, было понятно. Он до последнего будет молчать и поделится информацией, только если ему будет выгодно её слить в обмен на другую, неизвестную ему. Я такой не располагал, так что меня он со счетов если и не сбросил, то в расчет не принимал. Больно молод я для него, неопытен, да и в хитросплетениях с городским кладом до этого момента не был замечен, так сказать.
Что же все-таки здесь скрывают? Что если Кузьмич прознал про труп фрица, прикинул и решил, что икона где-то в этой части схрона? Материала по подземелья у хитрого мичмана намного больше, да и копает он дольше. Мог и найти кое-каеи заметки.
Решено, вернемся на поверхность, спроважу Лену, сгоняю в библиотеку, попрошу книги по военному времени и оккупации в нашем Энске. Если сам ничего не отыщу, тогда придется на поклон к Николай Николаевичу топать, объясняться и делиться выводами. Отец с соседом по любому больше знают. Как бы мне не хотелось втягивать батю глубже в эти непонятки, но выбора практически не было.
Разобраться со всей этой пиратской белибердой нужно здесь и сейчас, чтобы продолжать жить в каком угодно временном отрезке, не оглядываясь назад и не вздрагивая при словах подземелье, клад, Кузьмич, карты, схемы.
Кстати, отчего-то мне все больше и больше кажется, что эти пресловутые десять планов с непонятными пометками и разными буковаками-циферками — фальшивки, чтобы сбить с толку нечистых на руку искателей сокровищ и любопытствующих.
Ну, вот, правда, за каким лешим рисовать столько чертежей? Один потеряется и все, никто и никогда не догадается, что нужно сделать, чтобы вычислить… Что вычислить-то? Что спрятали в картах таким мудреным способом? Вход в сокровищницу? Так на всех планах, которые я видел, обозначены все известные спуски вниз.
Остается, конечно, один момент: если собрать все и наложить друг на друга, что откроется? Еще один крест? Или буквы и цифры сойдутся в понятные надписи? Короче, голова пухнет от этого средневекового бреда, честное слово.
— Леш… — окликнула Лена, вырывая меня из муторных мыслей.
— А?
— Можешь вперед пойти… — смущаясь, попросила девушка.
— Что случилось? — напрягся я. Черт, Леха, расслабился, получай теперь полные штаны репейника.
— Ничего… Просто там… Ну, мы уже пришли к… Туда… — командирша странным образом запиналась через слово и до меня, наконец, дошло.
— Черт, Лен, да он же мертвый давно, не укусит уже, — в сердцах чертыхнулся я, и тут же пожалел о своей несдержанности: девчонка все-таки, а тут темно, да еще и мертвецы всякие непонятные, опять-таки подземелье, все дела. — Извини, не хотел. Иди за мной.
— Хорошо, — хвостик обиды едва заметно промелькнул в девичьем голосе и тут же растворился. Вовремя я успел со своими реверансами.
Мы поменялись местами и зашагали на выход из иллюзорного ответвления, которое тоже вызывало у меня вопросы. Точнее, всего один вопрос: зачем? Зачем такие сложности, если строили для узкого круга избранных. Что еще хотели спрятать за иллюзией?
— Леш, — позвала Лена громким шёпотом. — Мне кажется, или… останки лежат не так…
— Конечно, кажется, — уверенно ответил я, бросив короткий взгляд на мертвеца в форме. — Мы же его и переложили, когда изучали.
Я подавил желание приколоться по-черному, и продолжил шагать к выходу.
— Думаешь?
— Уверен! Тебе просто кажется. Устала, темно, вот мозг и рисует всякие картинки. Как оставили, так и лежит. Не переживай, скоро выберемся, увидим солнышко и все страхи пройдут.
— Я не боюсь. Я сомневаюсь, — тихо откликнулась девушка.
— Сомневаешься в чем?
— В собственном разуме, кажется.
— Ладно, — я резко остановился, решив доказать Лене всю несостоятельность её страхов. — Пошли со мной.
Мы вернулись к останкам, благо отошли не так далеко, и выяснили, что бесстрашной авантюристке все-таки привиделось. Фриц, погибший в чёрти каком году, лежал в той же позе, в какой мы его оставили. А мы несильно старались вернуть его в первозданный вид, то бишь, придать ему форму указателя, коим он являлся после своей смерти.
— Вот, видишь, мне кажется, кто-то сдвинул ногу вот сюда, она как бы согнута по-другому, — Лена ткнула пальцем в конечности трупа.
— Лен, это все твои фантазии. Мы его столько шевелили, что я удивляюсь, как он до сих пор не развалился на запчасти.
Минут пять мы разглядывали тело, и двинули дальше, едва девушка окончательно убедилась, что ей показалось. Спустя примерно час мы, наконец, выбрались из подземелья, и с нескрываемым удовольствием зажмурились, подставив лица горячему южному солнцу. Все-таки бродить под землей, без света и свежего воздуха, такое себе удовольствие. Не создан человек для такой жизни.
Привыкнув к свету, мы выбрались из котлована и отправились к спрятанным велосипедам. В какой-то момент мне показалось, что за нами следят. Я остановился, огляделся, прислушался. Но кроме звуков жаркого летнего дня никаких подозрительных шумов не засек.
«Померещилось после такого путешествия», — решил я и снова глубоко вздохнул. После мрачного подземелья легкие все никак не могли надышаться морским ветерком.
— Ну что, по домам? — уточнил я у Лены, которая уже подняла своей велик, и приторачивала рюкзак на багажник.
— По домам. Но ты едешь к нам! — безапелляционным тоном объявила девчонка.
Я хотел было возразить, мол, надо переодеться и все такое, но потом решил: а почему бы и да. Зачем терять время в библиотеке, если Блохинцев с отцом быстрее сообразят и про убитого фрица, и про тайники, и про схемы. Я ведь даже не поинтересовался, пробовали они наложить карты, которые у них имеются, друг на друга. И если да то, что из этого вышло?
— Поехали, — махнул я рукой, и поднял своего железного коня.
Мы вывернули на тропинку и пошли вверх к трассе. Я шел, не оглядываясь, но ощущение чужого взгляда, который сверлит мою спину, не отпускало до самого конца лесополосы.
Глава 25
До города добрались быстро. Лена не позволила мне передумать, или хотя бы заехать в общежитие, чтобы переодеться, принять душ, сразу потащила к себе в гости. Колебался я недолго, решение было принято, чем быстрее найду информацию, тем быстрее смогу прикинуть, что делать дальше.
Но удача от нас отвернулась: Николай Николаевич занимался пациентами. Бабушка Лены — Полина Федоровна — отправила нас мыть руки и приводить себя в порядок, чтобы накормить поздним завтраком или ранним обедом.
Я замялся: неизвестно, сколько времени занимает у Блохинцева прием, и будет ли он в настроение пообщаться с нами после работы. Терять весь день в ожидании не хотелось. Но Полина Федоровна оказалась категорично убедительной, и вскоре мы с Леной сидели на уютной кухне, перед нами стояли тарелки с рассыпчатой гречкой, исходящей паром, и сосисками, ну, и кружки с холодным компотом.
Вздохнув, я откинул все сомнения вместе со стеснением и в два счета умял завтрак. Гречку я любил с детства в любых видах. С маслом и молоком, с поджаренным лучком и морковкой, по-купечески, и с мясом, по принципу макарон по-флотски. «Еда богов», — называл её отец, и я никогда не возражал.
Второе место в моем сердце занимала каша дробь шестнадцать, солдатская или перловка. С зажарочкой и гуляшиком милое дело. Наворачивая гречку с сосисками, и вспоминая любимые незамысловатые рецепты, я не заметил, как умял свою порцию и выхлебал весь компот.
— Спасибо, все было очень вкусно, — поставив пустую кружку на стол, довольно выдохнул я.
Полина Федоровна с улыбкой поглядывала то на меня, то на Лену. На лице еще не старой женщины читалось послание внучке: смотри, как нужно кушать, не то, что ты. Девушка и правда склевала полпорции, поковыряла одну сосиску и теперь маленькими глоточками пила компот. На бабушкин взгляд ответила добродушным фырканьем: мол, не хочу, не голодная.
— Молодец, Алешенька, — похвалила меня хозяйка дома. — Учись, Леночка, как нужно кушать! Кто хорошо питается…
— Тот с работой хорошо справляется, — закончила Лена с улыбкой.
Видимо, подобный разговор у бабушки с внучкой стал своего рода привычкой, уютной домашней традицией.
— Все-то ты знаешь, егоза, — ласково вздохнула Полина Федоровна, и поднялась из-за стола, чтобы прибраться.
Но тут мы с Леной синхронно подскочили, усадили женщину обратно и принялись в четыре руки убирать грязную посуды, мыть тарелки, стряхивать крошки.