— Стоп! Стоп! — запросила Ася. — Тут шоссе начинается и как раз пост ГАИ!
— Проскочим!
— Но я не хочу дальше!
— Ерунда! Я тебя тоже похитил. Увел, поняла?
Он оглянулся. Азартный его оскал и диковатый блеск в глазах… Да с кем же она связалась?! Ведь ничего о нем не знает — даже фамилии. Да и имя, наверное, придумал.
— Стойте! Стойте! — забарабанила кулаками по его спине.
— Вот это другое дело! — хохотал он. — Это мне нравится! Темперамент! Молодцом, малютка!
Он свернул где-то в другом месте, мчался теперь по проселочной, параллельно шоссе, и никакого ГАИ… и Аська ощутила прочно: в з а п а д н е! Что-то в ней — гордость, что ли, а может, застенчивость, — не позволяло кричать и никогда бы не позволило, и она притихла, быстро соображая, что же теперь делать. Что делать? Ясно: попала в ловушку — человек скверный, даже страшный, и — дура, дура, идиотка! — что делать — ничего не сделаешь, возьмет да убьет, вернее всего, садист — глаза какие белые!!
Она заметалась еще раз, но уже тише. А может… Может, вцепиться сзади когтями в загривок, нет, в горло… Чтобы кровь на зубах… Но тогда — смерть. Он сильнее.
— Отпустите меня, — потянулась Ася к его затылку (нет, не прокусить!). — Отпустите, пожалуйста, — и, неожиданно для себя, всхлипнула.
Он затормозил так, что она стукнулась в спинку переднего сиденья. Резко выскочил из машины, открыл дверцу, согнувшись глянул в глаза:
— Девочка, милая, прости меня! Я заигрался. Сейчас отвезу тебя. Домой, да?
Хотел погладить по голове. Она рванулась с силой.
— О, ты уже вообразила… Ася, малыш, ну прости. Со мной бывает это идиотское. Пересаживайся ко мне.
— Я здесь буду.
— Ну, ну. Сейчас развернемся. — Он сел за руль. — А ты подумала и правда похитил, а? — Он повернулся, глядя чуть обескураженно, почти без улыбки. — Ну, признайся, подумала?
— Не знаю. Машину же вы…
— Что — машину?
— Ну… увели!
Тут уж он расхохотался.
— Господи, дитя природы! Да моя это машина, моя! Не веришь? На, смотри все документы. Права — вот. Паспорт заодно! Журналистский билет, пропуск — на тебе все, не сомневайся.
— Зачем мне? — убито спросила Ася. Ей стало неприятно быть объектом шутки и поводом к ней.
— Чтоб верила. Нет, смотри, смотри! — Он перегнулся через спинку сиденья, разворачивал бумажки. Вот паспорт. — Коршунов, Владислав Николаевич, фотокарточка, год рождения. Видишь, какой я старый. А дурак, верно?
Ася улыбнулась.
— Ну, слава всевышнему. Вот где я живу. Мой адрес. А гараж в другой половине города. Поняла? Работа — в третьей.
— Сколько же у города половин? — опять улыбнулась Ася.
— Да, да, оплошал. Я вообще сплошная оплошка. Разве т а к с тобой надо? Ты же чудо заморское, а я — хам. Обыкновенный хам с высшим образованием.
Он рассовал по карманам документы. Опять поехали. Развернулись, двинулись обратно. Он был тих и мягок. Затылок виноватый. И впервые Ася подумала с превосходством и нежностью, рожденной этим превосходством: да он же не взрослый! Старый уже, а все мальчик. И еще: он беден. Только эти глупые шутки и есть. Ни хвоинки у него, ни листочка, ни облачка. Если оступится в своем маскарадном мире — в мире, который жесток человечьей жестокостью, — сразу хрустнет хребет под чьей-то ногой. И некуда будет отползти. Не к чему припасть. Так ощутила она. Не подумала, а ощутила. И захотелось одарить, наградить щедро, осчастливить. Вот это и имело названье и форму западни. Ее невидимую пока очерченность: вообразить, что ты сильнее, пожалеть, захотеть помочь.
Не доезжая поселка, он остановил машину:
— Беги, — и вышел, чтобы открыть дверцу. Не хотел он, не хотел, чтобы их видели вместе!
— До свидания, Владислав Николаевич!
— Ася! Можно я еще приеду? Ты не очень сердишься?
— Да. Можно.
— И завтра можно? В два часа. Здесь.
— Разве вы не работаете?
— Мм… Пусть тебя это не беспокоит.
— Да нет, я так…
— До завтра тогда. Счастливо, Асёныш. Спасибо тебе.
Ася махнула рукой, побежала неровной побежкой, совершенно смущенная этим «спасибо». Он был тихий, даже кроткий. Неужели приручился? Нет, не так: н е у ж е л и я е г о п р и р у ч и л а?!
Новый день выдался ветреный, тревожный, солнце казалось негорячим. Ася теперь была уверена, что он приедет, но тревога нарастала с утра: что-то за эту странную игру-поездку переменилось в их отношениях, и теперь от нее, Аси, многое зависело. Так вот — как быть теперь? Надо, во-первых, определить ему его место. Чтоб не путал. А какое место? Да, какое? Приятель? Нет, слишком горячо все идет. Друг? С чего бы, им и поговорить-то не о чем. А что ж тогда? Больше ничего она не может предложить.
И Ася вышла на полчаса раньше, чтобы додумать, а красный «Москвичок» уже был на месте, и человек этот, сияя белозубо, бежал ей навстречу.
— Ну молодец! Ну умница! А я думал: проверю — барышня ты или нет.
Ася понимала, что он радуется ее раннему приходу, хочет оправдать ее перед ней же самой, но и упустить своего торжества не может (была ведь возможность и не заметить, промолчать!).
Он сел за руль, указал ей место рядом с собой, Ася запрыгнула на сиденье, свернулась, подобрав ноги.
— Забавный ты, Асёныш! — оглядел он ее в этой диковатой позе. — Ну, куда двинем? По лесной?
Ася кивнула. Она так и не решила, как же вести себя с ним. И теперь была в затруднении.
— Ты, малыш, сегодня что-то очень строгий. Прямо боюсь тебя.
— Ну и правильно. Бойтесь.
Нет, не умеет она ответить! Надо было что-нибудь поумнее. Но ему и это понравилось. Он рассмеялся и, оторвав руку от баранки, притянул к себе Асину голову. А поскольку Ася сидела как-то шатко, неустойчиво, то чуть не упала на него — от его же бока оттолкнулась рукой.
— Аварийная ситуация, — покачал он головой и принял руку.
И тогда Асе захотелось, чтобы он снова обнял ее. И чтобы поцеловал. Она уже целовалась с Костиком. И ей очень понравилось. Но там она все диктовала сама. И потом не велела ему приходить после этого целый месяц, чтобы он не вообразил, будто он что-нибудь значит. Да он, милый такой человек, и не вообразил: явился тогда робко и снова занял позицию восторженного поклонения. А ей только того и нужно! И с этим человеком пусть будет так же. Поцелует, а потом я скомандую, как быть.
И едва Ася приняла решение, как он затормозил, — въехали на травянистую, цветастую поляну.
— Остановка? — спросил он.
— Да.
И он как будто догадался, чего она хочет. Это Аську удивило тогда, а вообще-то не отгадать такого невозможно: спрос висит в воздухе, загустевает. Но целоваться с ним было совсем не то, что с Костиком. Тут был другой, взрослый смысл, и Аська сразу ощутила это.
— Все, все! — пропищала она придушенно и попыталась вырваться. Но он не отпустил.
— Ты же хотела, верно? Ну ответь!
Ася молчала, испуганно выглядывая из-под его руки.
— Ну, ну, успокойся, — он погладил ее волосы. — Хорошая, хорошая девочка. И совсем глупая.
И Ася подумала, что, может, и ничего. Ведь и правда хотела, чтоб поцеловал.
Но того, что произошло дальше, она не хотела. И не думала об этом. И в такой была растерянности, побитости. Совсем закрутилась в клубочек на клеенчатом сиденье машины и не решалась глянуть на н е г о. Он обнял ее сзади, но, почувствовав неподатливую напряженность, отпустил. Потом окликнул:
— Ася! Асёныш! Малыш!
Она не отозвалась. Даже не услышала вовсе. Была как в воду погружена, как в пустоту. Он дотронулся до Асиного плеча.
— Дальше поедем или домой?
Она кивнула.
— Домой?
— Да.
Ася сидела скорчившись, спиной к нему и смотрела в боковое стекло. И все, что час назад, даже не запечатлеваясь, радовало — все эти темные елки, корни из-под земли, болотца в яркой траве и осоке — теперь все было неинтересно, как и этот человек, что насвистывает там, за рулем. Вот надоело свистеть. И ехать надоело. Остановил.
— Аська! Повернись ко мне.
Она повернулась.
— Ух, какой темный омут! Я шучу. Ася, я не гад какой-нибудь.
— Я ничего не говорю.
— Ну, думаешь. Думаешь плохое.
— Я о вас, Владислав Николаевич, вообще не думала.
— А ты не можешь звать меня иначе?
Ася покорно попробовала про себя.
— Нет, не могу.
— Знаешь что, давай сейчас подъедем к вашему дому, зайдем и скажем все бабушке.
— Что скажем?
— Ну, что мы поженимся. — И улыбнулся иронически. — Я тебе предлагаю руку и сердце.
Ася не ответила. Она не очень-то понимала, как потом в ней отзовется (ведь вот плакала же о нем!), и поэтому не отказалась сразу. Но и женой быть… Женой?
Аська рассмеялась — широко, громко, со слезами, которые нежданно и упруго поскакали по щекам.
— Чего, чего ты?
— Сама не знаю. Я не могу быть женой. Простите. Я не могу!
— Истерика у тебя, что ли?
— Да нисколечко! — Ася вытерла глаза и все еще продолжала смеяться. Какая там истерика?!
— Тогда что ж… Ты не согласна, что ли? — уже с обидой спросил он.
— Конечно, нет! — выкрикнула вдруг Ася весело. И сразу ей полегчало, точно клещи держали внутри и вот отпустили!
— Ннну… Не знаю уж… Я как-то не ожидал. — Он согнулся над рулем, старый уже, несчастный, неудачливый человек. (Ну и пусть! Пусть неудачливый, мне-то что!) — Куда же тебя везти?
— Да никуда. Я здесь выйду. Тут уже близко.
Аська раскрыла дверцу, выпрыгнула легко и пошла лесом — за елки, за березы, подальше от дороги. Машина что-то не трогалась, — не слышно ее. Ася оглянулась. Человек стоял в своей яркой (теперь ярко-желтой) рубашке и смотрел ей вслед.
— Ася!
Она остановилась. Человек побежал, кинулся к ней, обнял, стал целовать ее голову, плечи, руки:
— Прости меня, девочка, Асенька, прости меня, я дня без тебя не смогу, я тебе главного не сказал, это как-то звучит избито, но наплевать на все — я влюбился в тебя до смерти, никогда так… Хочешь… ну что ты хочешь, чтоб я сделал? Голову об эту ель разобью, хочешь? — и рванул к дереву.