— Ну… прямо даже и не знаю, — молвил Степан задумчиво. — А чего ЧИПА эта тишь-благодать не устраивает?
— Потому что Многомирье — такая система миров, где всё повторяется, где нет настоящего развития. Ты видел корабль этих красных ящериц щуров? Как он тебе?
— Красивый… не… даже прекрасный корабль! Летит в воздухе между этими мирками мелкими!..
— Так вот: ещё до изгнания ЧИПА, столетия назад, щуры летали примерно на таких же кораблях. Может, и есть кое-какие отличия, но всё такие несущественные… Ничего нового они не изобрели! Теперь вспомни свою жизнь на Земле…
— Да чего её вспоминать? Я и так во всю о жене и детях думаю. Вот, чёрт подери, они ж меня искать будут! Ушёл из дому и пропал без вести, а всё потому, что ты меня вернуть не можешь…
— Проход между мирами уже закрыт. Там сейчас должны быть и каменные Гхалы и, возможно, маги.
— Но…
— Я задал тебе вопрос, Степан, что ты можешь сказать о вашей земной жизни?
— Она такая… быстрая…
— Правильно! За последние годы сколько у вас всего появилось: и сотовые телефоны и компьютеры и Интернет; сто лет назад и в космос никто не летал, а сейчас уже думают о полётах к дальним планетам, думают о колонизации Луны и Марса. У вас есть писатели-фантасты, но мало кто из них решается заглядывать дальше чем на сто-двести лет вперёд; слишком непредсказуем, резок ваш прогресс; и это близко духу ЧИПА… А здесь, в Многомирье, представь: можно с уверенностью сказать, что здесь вот через шесть тысяч лет ничего не изменится. Так же будут висеть эти миры, и будут среди них летать глупые торговцы и путешественники.
— Ну, а может, не стоит насильно торопить? Может, это просто период такой? У нас на Земле тоже так было: только специалист сможет сказать, чем, например, две тысячи трёхсотый год до нашей эры в Египте отличался от две тысячи двухсотого. Ничего существенного не происходило: поколения сменяли друг друга, а прогресс топтался на месте; однако потом началось ускорение… и до сих пор продолжается…
— Здесь ничего не меняется десятки, а, возможно, уже и сотни тысяч лет…
— Но вон — посмотри, видишь, красота какая! А ты говоришь — не меняется!
И Степан указал на мир, возле которого в это время пролетал шкатулочник. Там беломраморные дворцы возвышались над нежно-малахитовыми полями; там синели родниковые озёра, там сияли тихим светом берёзовые рощи…
На шкатулочника это не произвело никакого впечатления. Он говорил изменяющимся, почти уже не хриплым голосом:
— В этом нет ничего, чего не было бы тысячелетия назад. И эта архитектура не находит новых форм, она бесконечно повторяет старое. Без ЧИПА здесь нет и не будет компьютеров; никто не изобретёт скоростные самолёты и более стремительные средства передвижения… Ты говоришь так, защищая всё это, старое, потому что устал от городской жизни, и тебе хочется на природу, до которой ты и дорвался, но твоему человеческому духу это быстро надоест. Ты захочешь таких же изменении, как и ЧИП.
— Ну а здесь разве люди не живут?
— Живут, и на очень многих мирах. Просто тебе они пока что не повстречались. Но они отличаются от землян, отличаются от ЧИПА. Может, в этом воздухе, в этом свете есть что-то, что так воздействует на их души? Но они спят. А ЧИП их разбудит. И здесь будут компьютеры, сотовые телефоны, будет кино, будут стремительные средства передвижения; мы доберёмся до самых дальних уголков Многомирья, и всюду будет наше, новое, всегда изменяющееся, совершенствующееся…
Степан слушал его, кивал, хотя и не знал — соглашается или нет. А потом сказал:
— Ты и сам изменился. Раньше говорил — как робот: "надо в переход. Служить хозяину", а теперь вон как разговорился; прямо как на митинге выступаешь, убеждаешь меня…
— Да. Ты прав. Я изменяюсь. Во мне — часть духа ЧИПА, и мне интересен ты, человек с Земли, потому что ты интересен ЧИПУ. И я несу тебя в Ой-Чип-он, потому что там ты понадобишься.
— Ну я и влип, — вздохнул Степан.
По окончании первого дня полёта, Степан взмолился:
— Ну давай остановимся. Мне поесть надо…
Шкатулочник проговорил:
— Человеческий организм слишком слаб и несовершенен, но с помощью ЧИПА, он больше не будет подвержен ни болезням, ни голоду, ни…
— Знаю-знаю! — перебил его Степан. — Только это будет ещё нескоро, а вот сейчас, видишь вон тот мир, до него отсюда километров пять; он даже выглядит аппетитно.
И шкатулочник согласился — изменил направление полёта.
Они опустились в роскошном, ухоженном саду, где воздух был наполнен такими ароматами, что даже сытому человеку захотелось бы есть. Ну а Степан просто бросился к ближайшему дереву, начал обрывать росшие на нём плоды, пробовать их. При этом говорил:
— Вкуснотища!.. Ты не улетай пока, дай мне наестся…
На что шкатулочник ответил:
— Я всё же улечу, но через некоторое время вернусь.
— Куда полетишь?
— Да присмотрел я здесь кое-что.
Шкатулочник взмыл над деревьями и улетел…
Тогда Степан припомнил, что во время спуска он краем глаза видел небольшое поселение, расположенное как раз на окраине этого сада. Туда теперь и полетел шкатулочник…
Неожиданно Степан услышал приятный голос:
— Здравствуй.
Обернувшись, он увидел, что перед ним стоит облачённая в лёгкое, зелёного оттенка платье привлекательная девушка с удивительно белым, почти мраморным лицом.
— Ну, здравствуй, — отозвался Степан. — Ты местная?
— Да, я здесь живу, и зовут меня Милой.
— Степан.
— Я видела, что ты прилетел на железном чудовище.
— Это не чудовище, а шкатулочник. Ты его не бойся.
— Мы знаем, что в Многомирье вернулся ЧИП. И это чудовище — слуга ЧИПА. Оно похитило тебя?
— Ну там так сложно получилось. Не совсем похитило, но и назад возвращать не хочет. Говорит, что меня ждут в Ой-Чип-оне.
— Ничего хорошего там тебя не ждёт. Только наивному человеку могли внушить, что туда действительно надо лететь, так что ты должен сбежать, пока не вернулось чудовище.
— Сбежать? Да, в общем-то, мне всё равно — могу и сбежать. Мне ведь главное — домой вернуться. А то ведь жена уже, наверное, в милицию объявила, что я пропал, а я её ничем утешить не могу. Я из Москвы.
— Москва? Я не знаю такого мира.
— Москва — это не мир… Хотя, можно сказать, что и мир… В общем, долго объяснять. Ты лучше скажи: у тебя какой-нибудь корабль есть?
— Нет у меня корабля.
— Это плохо. Надо отсюда улететь.
— Но у меня есть крылья, — и тут за спиной у девушки начали двигаться полупрозрачные крылья, а сама она слегка поднялась на землей.
— Ты что — фея?
— Да. Я фея этого сада. А вот если ЧИП сюда доберётся, то ничего от этой красоты не останется. Кругом будут железки, скрежет и вонь, а я погибну.
Тут издали, как бы в подтверждение её слов, донеслись отчаянные крики и скрежет железа.
— Что это? — спросила Мила.
— Туда шкатулочник полетел… Ему железо нужно для роста.
— Там же Тгалин, — вздохнула Мила.
— Кто?
— Тгалин — городок, жители которого помогают мне возделывать этот сад.
— А железо у них есть?
— Некоторые из их домов облицованы железом, и крыши есть железные.
— Ну вот это как раз то, что надо шкатулочнику.
— Ах, что же ты сразу мне не сказал?! Я должна быть там!..
И она взмыла, полетела над деревьями туда, откуда доносились крики и грохот.
— Подожди ты! — крикнул ей вслед Степан. — Кто меня назад-то понесёт?! Э-эх ты, фея…
И остался один среди плодовых деревьев. Настроение у него окончательно испортилось и аппетит пропал…
Через полчаса вернулся шкатулочник. Он очень разросся, железо уже не торчало из него беспорядочно, а приняло более строгие формы; теперь он напоминал земной самолёт-истребитель. Имелась даже и застеклённая кабина, рядом с которой горели красноватым светом стеклянные глаза.
Степан тут же спросил:
— Ты фею Милу видел?
— Я не знал, что её звали Милой.
— Что с ней?
— Она напала на меня, и мне пришлось её уничтожить.
— Но это же убийство!
— Мне просто нужно было железо, и я его получил. Не надо было вставать на моём пути. А теперь давай — залезай в кабину. Пора лететь.
— Чёрт тебя подери! — выругался Степан. — Чего тебе и твоему ЧИПУ от меня надо? Вот если ты теперь такой скоростной и совершенный: давай-ка верни меня к тому проходу, между мирами.
— Я уже говорил: проход заделан, на нём теперь и магические заклятья. А ключа от него у меня нет.
— А у кого он есть?
— Не знаю…
— Вот как? Ну ладно. А вот я не полечу с тобой. Представь: не нужна мне эта империя — Ой-Чип-он. Ты уничтожил фею Милу? Ладно, я подожду: может тут другая фея появится, отнесёт меня к проходу, а там и ключ найдётся…
— Ты здесь чужак, Степан, и ты до сих пор на свободе только потому, что я рядом. А после того, как я разобрал их городок, тебя обвинят, как моего соучастника.
— Да ладно! Пускай сначала докажут, что я соучастник.
— А они уже видели, что ты со мной летел.
— Кто же видел?
— Да много кто. Начиная хотя бы с тех щуров. Помнишь, как на их корабль мы напали…
— Ты напал, а не я.
— Тебе трудно будет доказать, что ты не был в заговоре со мной.
— И всё же я постараюсь.
— Потом с многих миров, возле которых мы пролетали, за нами наблюдали; у них тут, знаешь ли, имеется кое-какая примитивная оптика. И наберётся достаточно показаний о том, что ты даже не пытался сбежать. Твои возражения вряд ли станут слушать, и для начала тебя заключат в темницу…
— Но я докажу!..
— Или ты думаешь, что тебя выпустят в Москву? Чтобы ты рассказывал о Многомирье? О проходе меж мирами?
— Я не стану никому рассказывать.
— Твоим обещаниям не поверят.
— Мне и в Москве не поверят. Если начну рассказывать, то сочтут меня за сумасшедшего.
— Запомни: здесь ты — чужак, ты — враг. И эта фея, Мила — она только хотела разлучить нас; и понесла бы она тебя не в Москву, а к местным судьям. Ты бы сначала сидел в темнице, а потом бы тебя казнили… Но всё, довольно. Я не намерен больше тратить время на разговоры с тобой. Залезай в кабину. Я сделал её специально для твоих удобств…