.
Любопытно, тем не менее, в связи с последним случаем упоминание у арабского географа XII в. ал-Идриси города у подножия высокой горы: qynyw, отождествляемого с Киевом[230]. Однако, с точки зрения тюркской фонетики, недопустим ни переход — o-> — i-, ни обратный процесс без ступени — u-[231]. Тем не менее отмеченная у ал-Идриси семантика, между прочим, позволяет предположить также возможность контаминации двух гетерогенных основ, типа случая с сужением гласного от қайа>қыйа ’скала’ и қыйа ’косогор’ (<қый- ’резать наискось’)[232]. Предполагаемое фонетическое явление перехода — а-> — i- достоверно фиксируется с XI в.[233]
Однако, вероятно, в данной ситуации, предварительно предполагая вторичный характер узкого гласного, видится возможным привлечь тот факт, что графическая система памятников древнетюркской письменности не знает различий между обозначением губных гласных среднего и верхнего подъёма. Учитывая предполагающийся губной узкий гласный в искомом корне при наличии общетюркского полуширокого, мы, тем не менее, не можем связать это с чувашским субстратом, т. к. в булгарском предполагалось бы *χoj(m)[234], т. е. с инициальным глухим увулярным спирантом[235], а для кыпчакских языков Волго-уральского региона сужение губных гласных — это относительно поздний процесс[236], если только не предполагать здесь отражение древнего, имевшего спорадический характер фонетического явления[237]. Вместе с тем видится важным тот факт, что семитская графика (в данном случае речь идёт о среднееврейских, арабских и персидских текстах) тоже не может отразить различие губных гласных среднего и верхнего подъёма, ввиду чего в исходной основе можно было предполагать наличие полуширокого гласного: *qo: j. Однако в славянской форме иноязычному долгому — о- должен был соответствовать — u-[238], почему нельзя в этом случае напрямую связывать славянскую форму топонима с предполагаемой здесь тюркской.
Остаётся также без объяснения наличие негубного узкого гласного в среднееврейской и славянской формах, если только не связывать первую с влиянием второй. Аналогично и среднегреческие формы, хотя и отражают написание приблизительного звучания, но, как отмечалось специалистами, две из них (Κίαβος, Κίοάβα) могут демонстрировать знакомство источника сведений или переписчика со славянским языком[239]. Ср. также при этом написание топонима kāw у ал-Идриси, что, по мнению В. Минорского, может быть напрямую связано с известным славянским звучанием топонима Киев[240].
Что касается второй части названия, то, если следовать в её интерпретации С. Г. Кляшторному, наиболее ранняя фонетическая форма зафиксирована, по-видимому, в енисейских памятниках древнетюркской письменности, где мы встречаем opa[241], аналогичное уйгурской форме, считающейся, с точки зрения фонетики, наиболее ранней[242]. Однако значение ’поселение’ здесь является достаточно поздним.
Ввиду этого видится возможным обратить внимание на тюркское слово eb / ev ’дом’, упоминающееся, тем не менее, в памятниках древнетюркской письменности в самом широком спектре значений — от конкретного объекта до широкого обозначения территории и абстрактного «домой»[243]. Ср. чув. ав-ла-н- ’жениться’[244], что позволяет предполагать наличие в раннечувашский период (до IX в.) и далее, в булгарском языке, формы *äb, поскольку изменение — ä-> — а- произошло только в новочувашский период (с XV в.)[245], а появление — v- следует связывать с кыпчакским влиянием. В данном случае представленный в славянской форме — е- может адекватно отражать, по-видимому, тюркский более открытый — ä-[246], а тот факт, что финальный — b- в древнетюркский период представлял собой аллофон — v-[247], вполне коррелируется с письменной среднееврейской формой, поскольку в среднееврейском языке этот звук также представлен спирантизированным аллофоном: — b-[248]. Это позволяет объяснить, кроме того, наличие в славянской форме также знака — ъ- (ер), обозначавшего редуцированный задний гласный. Он иногда передавался при греческой передаче славянских слов в ауслауте негубным широким задним[249].
Варианты арабской транскрипции, содержащие конечный гласный, тем не менее, не отражают закономерностей. Вероятно, она действительно зависима от среднегреческой Κίοάβα[250], что может объяснить и написание форм с инициальным кяфом, и характер корневого гласного, и наличие финального гласного. Таким образом, приходится признать славянскую (древнерусскую) форму наиболее ранней, и среднееврейская в этом случае выступает как наиболее приближенная к ней. Если придерживаться гипотезы о тюркском происхождении топонима, то наиболее уверенно, с филологической точки зрения, должна выглядеть лишь исходная форма *qïja (<*qaja) äb / äv, хотя и её обоснование не может считаться надёжным.
Глава 6. Норманны-крестоносцы глазами арабоязычных авторов XI–XIII вв.(В. В. Прудников)
Арабоязычные авторы были осведомлены о набегах викингов, которых в Испании и Магрибе знали под именем «ал-маджус» и «ал-урдуманийа»[251], а на востоке мусульманского мира наряду с «ал-маджус» использовали термин «ар-рус»[252].
Для нас большое значение имеет мнение, высказанное шведским ориенталистом А. Мельвингером, о том, что термин «ал-маджус» в подавляющем числе случаев использовался для обозначения викингов, в то время как термин «ал-урдуманийа», т. е. «норманны» упоминается лишь однажды в сочинении Ибн Хаййана (987/988–1076) при описании событий 971 г. «al-Maŷūs al-Urdumāniyyūn»[253]. Мельвингер отмечает, что в переводе на испанский Е. Гомеса первоначально упоминаются «los Maŷūs»[254] и «los Maŷūs Normandos»[255], а в дальнейшем только «los Normandos»[256]. На этом основании Мельвингер делает вывод о том, что «los Maŷūs» в данном случае употребляется как дань давно прошедшему, а сами захватчики пришли непосредственно из Нормандии[257].
В 960 г. герцог Нормандии Ричард I заключил союз против графа Шартрского Тибо с пришлыми данами. Этих данов после удачного разрешения конфликта в 970 г. Ричард вместе с норманнами с полуострова Котантен отправил в набег на Испанию[258]. Именно смешанным составом викингов-язычников и норманнов-христиан объясняет Мельвингер двойное название «al-Maŷūs al-Urdumāniyyūn», приведённое у Ибн Хаййана[259]. В то же время уже только термин «al-Urdumāniyyūn» используется Ибн Изари (вторая половина XIII — начало XIV в.) при описании захвата Барбастро в 1064 г. войсками христиан, среди которых был отряд норманнов во главе с Робертом Криспином[260].
Таким образом, арабоязычные авторы Испании и Магриба хорошо понимали разницу между скандинавами-викингами «ал-маджусами» и норманнами из Нормандии «ал-урдуманийа», которые начинают совершать походы в этот регион во второй половине X в. В то же время на востоке мусульманского мира, в Малой Азии, норманны стали известны арабоязычным авторам под именем «франков» («ал-ифрандж», «фирандж»)[261], так же, как скандинавы чаще именовались «ар-рус». Подобное разделение присутствует в XIV в., когда норманны уже сошли с исторической сцены, и нашло отражение в сочинении Ибн ал-Хатиба (1313 1374), который повествует о нападении викингов на Севилью в 844 г.: … а маджусы — это те, которых сегодня христиане Кастилии называют инклиш (англы), а народ Машрика — франджами (франками) и инклисирами (англичанами)[262].
Термин «ал-ифрандж» попадает в арабский мир через Византию и служит для обозначения народов, обитающих на территории континентальной Европы и Британских островов, что во многом было обусловлено большой популярностью среди арабоязычных авторов географического сочинения Птолемея в переводе ал-Хорезми (780–850)[263]. Необходимо отметить, что в Испании термин «ал-ифрандж» не получил такого распространения, как на востоке мусульманского мира, и гораздо чаще употреблялся термин «Rūm»