Подходы к социальному производству пространства
Социальное развитие искусственно застроенной среды предполагает исторический и архитектурный подходы к этнографическому изучению пространства и места. Энтони Кинг, один из первых сторонников этого подхода, исходил в своих исследованиях из конкретных зданий, однако его догадка, что «здания, а фактически и вся застроенная среда представляют собой, по сути, социальные и культурные продукты» (King 1980: 1), заодно выступает и каркасом для понимания пространства и места. Кинг выступает против экологического и культурного детерминизма, господствующего в области истории архитектуры, вместо этого предполагая, что искусственная среда социально производится сложными политическими и конкретно-историческими способами:
Здания являются порождением социальных нужд и несут в себе различные функции: социальные, политические, религиозные и культурные. Их размер, внешний вид, расположение и форма предопределяются не просто физическими факторами, такими как климат, материалы или топография, но и присутствующими в обществе идеями, формами экономической и социальной организации, распределением ресурсов и власти, занятиями и верованиями, а также ценностями, преобладающими в социуме в конкретный момент времени (King 1980: 1).
По мере развития общества появляются новые здания, а старые ветшают – тем самым общество производит здания, которые сохраняют и/или укрепляют его социальные формы.
Исследователи архитектуры колониализма также обращаются к взаимоотношениям между формой застройки и современной мировой системой и глобальной экономикой (King 1976, 1984; Buchli 2013 / Бюхли 2017). Глобальные городские системы интегрировались при помощи архитектуры и пространственных отношений, внедрявшихся в рамках испанских, португальских, британских, французских, голландских и американских планов развития инфраструктуры и стратегий управления колониями. Колониальное пространство и архитектура функционировали одновременно в качестве производителя и продукта, предопределяя специфику новых пространств и способствуя новым экономическим, социальным, политическим и культурным практикам.
Историки городов, использующие феминистские и марксистские теории, критикуют капиталистические и основанные на гендерных предрассудках интенции конкретных пространственных форм и типов застройки. Например, в специальном выпуске издания Radical History Review прослеживается социально-политическое развитие жилья (Blackmar 1979) и парков (Rosenweig 1979) в США с целью выявить идеологические цели их социальной эволюции. Основанный на категории гендера анализ пространства дома и дизайна жилья, предпринятый Долорес Хейден (Hayden 1981, 2002, 1995), ее же феминистская история труда и семейной жизни, а также исследования, посвященные уничтожению ландшафтов, связанных с рабочими, отражают убежденность Хейден в необходимости восстановления этих пространств путем документирования их социальной истории и возвращения материальных свидетельств их существования при помощи проектов в области публичной истории.
Социальная история и архитектурное развитие того или иного общества или культуры также исследовались в рамках этноистории жилья и дома (Behar 1986, Low and Chambers 1989, Birdwell-Pheasant and Lawrence Zuñiga 1999, Rodman 2001, Pellow 2002). Например, в «археологии дома» (Behar 1986: 55) обнаруживается, каким образом сельские социальные отношения воспроизводятся в пространственной близости и моделях наследования в процессе эволюции деревенских домов в Испании. Сравнительная этнография «мест и услуг», связанных с жильем, которое было построено государством или возведено в рамках самозахвата после землетрясения в Гватемале 1976 года, раскрывает, каким образом разные социальные истории жителей порождали отдельные типы домов (Low 1988). Этноистория одного жилого комплекса в столице Ганы Аккре, основанная на семейных генеалогиях и анализе планировки жилья, демонстрирует, как маргинализированные мигранты из народа хауса выстраивают социальные и пространственные институты, способствующие «легитимации их поведения и постепенному повышению доверия к их традициям» (Pellow 2002: 7). На Новых Гебридских островах взаимосвязи британского колониального пространства и чувства дома зафиксированы при помощи исторических описаний дизайна и меблировки колониальных построек (Rodman 2001). Отслеживание практик сохранения исторического наследия у латиноамериканских мигрантов позволяет понять трансформацию фасадов их жилья в Лос-Анджелесе (Lawrence-Zuñiga 2016). Это лишь немногие примеры из массива этнографических исследований, в которых делается акцент на социальном развитии жилья и пространственных отношениях в доме как основах для понимания преемственности, конфликта и кооперации в сообществе, а также как основах для политического действия.
Изучение социальной истории и развития искусственной среды дает базовое понимание эволюции архитектурной и пространственной формы, раскрывая ее идеологические, политические и экономические подоплеки. В следующих трех главках будут рассмотрены другие концепции социального производства, которые включают это базовое представление об историческом и социальном развитии, но в то же время делают акцент на иных теоретических формулировках.
Если исследования в области социальной истории документируют способы социального производства зданий, а также социальные последствия выбора их формы и размещения в конкретном месте, в других теоретических школах подчеркиваются лежащие в основе этого процесса политические и экономические отношения, которые инициируют и направляют производство пространства. В исследованиях производства пространства во главу угла ставятся разные аспекты: буржуазное стремление к деньгам и товарам (Harvey 2006), рынок недвижимости (Smith 1996, Logan and Molotch 1987), финансовые рынки (Sassen 2002), культурное потребление (Zukin 1991, 1996 / Зукин 2018) или развитие городских территорий (Fainstein 1994). Однако общим для этих исследований является представление о том, что доминирующую роль в указанных процессах играет контроль над средствами производства, оберегаемый и укрепляемый авторитарной властью государства. Даже несмотря на то что общество создает материальный ландшафт, подходящий для его собственного производства и воспроизводства,
этот процесс создания пространства полон противоречий и трений, а… классовые отношения в капиталистическом обществе неизбежно порождают сильные встречные течения конфликтов (Harvey 1976: 265).
Рассмотрение структурного неравенства капитала и труда в процессе производства пространства позволяет четко сформулировать, почему конфликты вокруг искусственной среды и ее использования являются неизбежными и как это происходит.
Исследования городского развития зачастую фокусируются на городской форме (urban form) как на выражении неравномерного распределения в процессе накопления капитала. При этом особенно акцентируется воспроизводство классовых отношений, предопределенное городским планированием (Harvey 1973 / Харви 2018, Harvey 1985, 2003). Например, Дэвид Харви (Harvey 2003) переосмысляет попытку барона Жоржа Эжена Османа ослабить политические движения, возникшие на волне Французской революции 1848 года. Для этого Осман, в частности, построил в Париже три бульвара, которые пронзили кварталы и дома представителей рабочего класса и рабочей бедноты. Новые пространственные отношения, порожденные реализацией планов Османа в области транспорта и жилья, подчеркивают принципиальную роль в формировании городского пространства политико-экономической власти в сочетании с гегемонией государства, а при необходимости и с физическим насилием.
Постоянное обновление и реструктуризация, осуществляемые капиталистами, зачастую приводят к циклам экономического роста и сжатия. Являющееся следствием этого «созидательное разрушение» (creative destruction)21 производит впечатляюще разные пространственные эффекты в зависимости от того, выступает ли тот или иной ландшафт частью производственной и сервисной экономики или же одной из составных частей бума в таких секторах, как недвижимость, финансы и развлечения. Шарон Зукин (Zukin 1991) обнаруживает, что эта напряженность между «рынком» и «местом» порождает отличающиеся и отделенные друг от друга ландшафты22, такие как деиндустриализированный город, субурбия (suburban city), джентрифицированный городской центр и фасад парка Disney World23.
Однако нарастающая глобализация потоков рабочей силы и производственных мощностей, размывание государства и усиление конкуренции сигнализируют об изменении стратегий стимулирования прироста капитала. Эти трансформации практик капитала и труда, а также способов контроля над экономикой сопровождаются сокращением ответственности государства за благосостояние трудящихся и социальное воспроизводство (Brenner and Theodore 2002, Peck and Tickell 2002, Smith 2008 и Harvey 2005 / Харви 2007). Все эти процессы обычно рассматривались под рубрикой неолиберализма24. Пространственные эффекты неолиберализма оказались опустошительными для сообществ трудящихся (Susser 1982): городская беднота была изолирована в громадных гетто с ухудшающимся качеством жизни (Wacquant 2008), при том, что средние и высшие классы оказались под защитой в своих «крепостях» наподобие закрытых жилых комплексов (gated communities) (Low 2003). Недавние исследования в области политической экономии пространства в значительной степени сосредоточены именно на производстве таких неолиберальных ландшафтов, как «территориальные ассоциации бизнеса»25