, районы делового развития, зоны редевелопмента, торговые комплексы и частные территории в центрах городов – рука об руку с этими явлениями идут надзор за общественными пространствами (улицами, парками, площадями и т. д.) и ограничение доступа в эти пространства, а также другие формы неравномерного глобального развития в рамках неолиберального режима капитализма (Smith 1984, Low and Smith 2006).
Эти глубинные политико-экономические процессы производства пространства обнажаются благодаря более пристальному вниманию к тому, «что стоит на кону в борьбе за ландшафт и внутри него» (Mitchell 2008: 33). Дон Митчелл делает акцент на том, каким образом происходит активное производство ландшафта посредством его политических, социальных, географических и реляционных функций внутри сохраняющихся властных механизмов, которые следует подвергнуть изучению. Выдвигаемые Митчеллом исследовательские аксиомы предполагают, что ландшафт должен быть понят с учетом регионального и глобального контекста как место для инвестирования, сформированное актуальным состоянием технологий и рассматриваемое в качестве пространственного выражения социальных отношений, а также основания для их формирования.
Во многих этнографических исследованиях политическая экономия используется в качестве отправной точки для изучения пространственного неравенства, возникающего из неравномерного освоения земли и ресурсов. В качестве одного из первых примеров таких работ можно привести исследование Лизы Редфилд Питти (Redfield Peattie 1970), посвященное району проживания низкооплачиваемых рабочих в Сьюдад-Гуаяна, промышленном городе, построенном в 1960‐х годах для улучшения доступа к нефтегазовым ресурсам во внутренних районах Венесуэлы. Питти подробно описывает, как возник этот город, как он был спланирован, на что тратились средства на его развитие и, наконец, как создавались привилегированные материальные условия для инженеров и менеджеров в ущерб рабочим и их семьям. Изображенная в этой работе борьба жителей города против несправедливой среды и социального неравенства представляет собой полезный в методологическом отношении пример того, как экономические и империалистические мотивы властей США и Венесуэлы совпали с аналогичными намерениями корпораций U. S. Steel и Bethlehem Steel в процессе создания этого города, построенного в соответствии с определенным планом.
В центре этнографических исследований на материале США часто оказываются классовые конфликты, связанные с ухудшением и уничтожением жилищной и торговой инфраструктуры, общественных центров и других сервисов в бедных районах, которые пострадали от деиндустриализации и финансовых кризисов (Susser 1982, Pappas 1989). Еще один аспект этого неравного баланса сил представлен в исследовании, посвященном приобретению Колумбийским университетом домов местных жителей и мелких бизнесов в прилегающей местности Морнингсайд-Хайтс при помощи санкционированного государством права на отчуждение частной собственности (Gregory 2013). Этнографическое исследование Джулиэна Брэша (Brash 2011), посвященное мэру Нью-Йорка Майклу Блумбергу, представляет собой аналогичный анализ пространственного воплощения классовых интересов представителей элит посредством создания города роскоши и отказа от предоставления жилья и общественных пространств для работающих бедняков и бездомных. В то же время в его этнографическом описании проекта застройки Хадсон-Ярдс, призванного трансформировать крайнюю западную часть Манхэттена в «суперпрестижный район», показано, каким образом этому начинанию в конечном итоге воспрепятствовали активисты и сложившиеся местные интересы.
Значительная часть этих этнографических исследований прямо или косвенно основана на марксистских или неомарксистских теоретических конструкциях, разработанных в книгах Дэвида Харви (Harvey 1976, 1998), Нила Смита (Smith 1984), Шарон Зукин (Zukin 1991), Дона Митчелла (Mitchell 1995, 2008) и других авторов, однако благодаря их культурному и политическому появлению в пространстве этнографии они получают дальнейшее развитие и проработку. Рассматривая отмеченные выше политико-экономические процессы сквозь призму реалий повседневной жизни, политэкономические теории пространства и места трансформируются в более детальные интерпретации и контекстуализированные методологии.
Хотя почти все теории социального производства используют политэкономический подход, основанный на марксизме или историческом материализме, некоторые их формулировки стоят особняком в плане внимания к таким принципиальным проблемам, как социальное воспроизводство и сопротивление. Понятие социального воспроизводства указывает на условия, необходимые для воспроизводства социального класса, и в данном контексте определяется тем, каким образом повседневные занятия, верования и практики, а заодно и социальные и пространственные структуры осуществляют передачу социального неравенства из поколения в поколение. Для процесса социального производства также характерно сопротивление этим пространственным условиям, структурам и видам деятельности при помощи пассивных действий, социальных движений и политических мобилизаций. Эти вопросы подхватили многие неомарксисты, которые включают феминистские, психоаналитические и прочие культурные рамки в отображение политико-экономических процессов в своих исследованиях. Однако явный акцент на роли пространства делают лишь немногие участники этой дискуссии, в том числе те, чьи исследования широко использовались этнографами.
Анри Лефевр (Lefebvre 1991 [1974] / Лефевр 2015) обращается к вопросу о том, за счет чего капиталистическая система продолжает расти в условиях недовольства и спонтанного сопротивления ей. По мнению Лефевра, капиталистический способ производства стал столь успешен не только благодаря тому, что капиталисты владеют средствами производства, но и за счет присвоения и производства пространства. Кроме того, Лефевр рассматривает, как происходит трансформация избыточного капитала путем инвестирования в недвижимость и объекты инфраструктуры (Merrifield 2002, Brenner and Elden 2009). Его догадка заключается в том, что социальное пространство является не только объектом потребления, но и политическим инструментом контроля над обществом и воспроизводства отношений собственности.
Работы Лефевра стали источником вдохновения для многих этнографов, которые используют его теоретический каркас для решения задач своей дисциплины. Например, Стюарт Рокфеллер в своем исследовании одной из высокогорных деревень в Боливии для того, чтобы подчеркнуть, как намеренные действия людей приводят к появлению неожиданных для них пространств, использует следующую интерпретацию Маркса у Лефевра: «Производство является неотъемлемой частью человеческой деятельности и подразумевает действие, преследующее некую цель» (Rockefeller 2009: 23). Полезными находит идеи Лефевра и Адриана Премат, рассматривающая, каким образом создаются пространство и социальное действие: по ее мнению, Лефевр не подразумевает антагонистических отношений между теми, кто регулирует пространство, и теми, кто в нем обитает (Premat 2009). Ли Чжан (Zhang 2010) в своем этнографическом исследовании пространственного воплощения социальных классов в китайском Куньмине опирается на представления Лефевра об основополагающих отношениях между производством пространства и новыми социальными формациями.
Архитектура и планирование служат неосознаваемым идеологическим и экономическим целям в воспроизводстве городского пространства и структур классового неравенства. Однако Мануэль Кастельс (Castells 1983, 1996 / Кастельс 2000) сосредотачивается не на производстве пространства посредством государственного аппарата и планировочных документов, а на изучении общественных движений арендаторов и юристов по недвижимости, а также на процессах сохранения жилых районов и политической консолидации, описывая, какую роль в распределении пространства района и контроля над ним играют жители. С точки зрения Кастельса,
пространство, вопреки возможным возражениям, является отражением не самого общества, а его принципиальных материальных измерений… Поэтому пространственные формы… производятся человеческими действиями точно так же, как и все прочие объекты, и выражают и осуществляют интересы господствующего класса в соответствии с тем или иным способом производства и специфическим способом развития… В то же время для пространственных форм характерно сопротивление эксплуатируемых классов, угнетенных субъектов и подвергаемых насилию женщин… Наконец, время от времени возникают социальные движения, бросающие вызов смыслу пространственной структуры, а следовательно, апробирующие новые функции и формы (Castells 1983: 312)26.
К этнографическим исследованиям городского дизайна и планирования как способов социального производства, воспроизводства и сопротивления относится ряд важных антропологических работ (см. Abram and Weszkalnys 2013). Гэри Макдонох в статье по истории городской политики в Барселоне (McDonogh 1999) и Эмануэла Гуано в исследовании нарративного переосмысления историй городских районов и планирования в Буэнос-Айресе (Guano 2003) подтверждают тезис Кастельса о том, что социальные движения оказывают сопротивление пространственной тирании колониальных и современных планировочных схем и задают ей новую интерпретацию. В фокусе работы Джеймса Холстона (Holston 2008) о мятежных обитателях фавел Рио-де-Жанейро находится влияние рабочих движений на установление прав на жилье и городское пространство.
Эти этнографические исследования предоставляют методологические стратегии для изучения пространственного воспроизводства и сопротивления, основанные на включенных наблюдениях на базе городских районов, интервью с лидерами сообществ и пожилыми людьми и активном участии в организации жителей. Подобно Кастельсу (Castells 1983) и Хейден (Hayden 1995), авторы этих исследований восстанавливают и открывают зачастую стертые материальные свидете