112.
Для индивидов и групп, живущих внутри этих контуров, жизнь обладает качеством транслокальности: она пропитана идеями, словами, запахами, звуками и ощущениями каждого места и при этом все же подчинена структурным и материальным ограничениям телесности. Впрочем, порой транслокальность может и выходить за пределы отдельных тел благодаря аффективным процессам и циркуляции информации и коммуникаций. Таким образом, транслокальное пространство оказывается не просто неким опытом индивида или стационарной позицией, а частью сети множественных локальностей, общих для семей, городских районов, групп и сообществ. Для этнографов пространства и места эта концептуальная рамка дает еще одну «оптику», при помощи которой можно мыслить пространства (в особенности пространства будущего), а также исследовать способы преобразования традиционных городских пространств в мультикультурные места политических возможностей. В этой главе будут рассмотрены идеи, благодаря которым транслокальность представляется не просто перемещением между отдельными местами, а наложением и взаимосвязанностью мест в процессе пространственно-временного сжатия.
Одновременно с переживанием пространственно-временного сжатия посредством транслокальности происходит и расширение этого континуума, что делает еще более тяжким бремя бедных, а также семей рабочего и среднего класса, которые больше не могут трудиться и жить в одном и том же месте (Katz 2001). Социальное воспроизводство затрудняется в условиях структурной перестройки экономики, усиливающей миграцию на дальние расстояния для того, чтобы люди могли обеспечивать свои семьи, которые остаются дома. Например, жители муниципалитета Уэуэтенанго в высокогорной части Гватемалы в поисках наемной работы на плантациях в низинах встраиваются в постоянно расширяющиеся ежегодные циклы внутренней миграции, возвращаясь к своим семьям лишь на короткое время, что нарушает процессы воспитания детей, супружескую жизнь и уход за престарелыми родителями (Koizumi 2013).
В этой главе понятия глобального, транснационального и транслокального пространства рассматриваются с точки зрения их применения для этнографического изучения пространства и места. Будет отмечено, что транслокальность локализована в телах, пространственно-временных и социальных полях людей, живущих в различных транснациональных контурах, а не просто в границах того или иного места – на эту идею намекают, но не полностью раскрывают ее в своих работах Роджер Рауз (Rouse 1991), Майкл Питер Смит (M. Smith 2001), Майкл Кирни (Kearney 1991), Кэтрин Бран (Brun 2001), Макс Эндраки и Джен Дикинсон (Andrucki and Dickinson 2015). Политическая значимость концепции транслокальности заключается в том, что она возвращает агентность иммигрантам, беженцам, рабочим и путешественникам, у которых есть опыт включенной в различные сети транслокальной жизни, нашедшей пространственное воплощение.
Однако прежде, чем приступить к изложению идей, которые привели к появлению этой концептуальной «оптики», необходимо сделать одну оговорку. Транслокальность и транслокальное пространство возникают постепенно, а подобным опытом обладают либо отдельные люди у себя дома, либо большие группы, включенные в какую-либо транснациональную сеть. Общественные пространства наподобие тех, что представлены ниже в этнографических примерах рынка Мур-стрит в Нью-Йорке и нового главного автовокзала в Тель-Авиве, обладают огромным потенциалом для взаимодействий и активностей, которые способствуют развитию такого рода пространств. В то же время существуют и приватные пространства, формирующие отношения конвивиальности113, где может начать ощущаться и выражаться транслокальность.
Например, в Ист-Хэмптоне (штат Нью-Йорк) имеется небольшая сеть работающих навынос ресторанов «Золотая груша». Персонал этих ресторанов составляют преимущественно испаноговорящие иммигранты, которые привлекли дополнительную аудиторию любителей кофе, помимо давно сложившейся местной клиентуры и жителей Нью-Йорка, приезжающих в Ист-Хэмптон на выходные и летом. Когда посетители ресторана приветствуют друг друга, заказывая кофе, завтрак или обед, английский и испанский языки смешиваются. Несколько компаний пожилых женщин и мужчин, говорящих по-английски, встречаются здесь чуть ли не каждый день, чтобы пообщаться и посплетничать. В то же время есть и группы постоянных посетителей-латиноамериканцев, которые работают в этом районе или заходят в ресторан по дороге на работу, а также молодых профессионалов, заглядывающих за латте и эспрессо. Именно смешение испанского и английского языков, ритуальные приветствия на обоих языках и оживленное смешение латиноамериканцев, местных жителей и ньюйоркцев, чей рабочий график позволяет находиться здесь, свидетельствуют о том, что это место приобретает транслокальный характер. Не каждый посетитель включен в ту или иную транснациональную сеть, но по мере развития личных отношений семьи, живущие где-нибудь в Мексике или Эквадоре, становятся одной из тем разговоров местных агентов по недвижимости и учителей, а также юристов и архитекторов с Манхэттена. Жизнь приехавших из Доминиканской Республики, Колумбии, Эквадора и Мексики посетителей ресторана и разнорабочих уже определенно обладает качеством транслокальности, а благодаря совместному времяпрепровождению в «Золотой груше» ньюйоркцев, жителей Ист-Хэмптона и латиноамериканских иммигрантов возникает контактная зона, в которой также формируются новые идеи и транслокальные отношения.
В последующих разделах будут даны определения понятий глобального, транснационального и транслокального пространства и рассмотрено, как они способствуют моему пониманию транслокальности. Термин «транслокальный» я использую для обозначения как процесса глобализации, происходящего на нескольких географических и культурных уровнях – глобальном, национальном и местном, – так и для указания на один из этих уровней – собственно транслокальный.
Глобальное пространство
Глобализация пространства происходит благодаря стремительным потокам капитала, труда и информации, которые трансформируют различные локации посредством пространственно-временного сжатия, создавая еще более фрагментированные, дифференцированные и лишенные признаков территориальности пространства. Исследователи глобализации делают акцент на возникновении глобальных городов, неравномерном развитии различных регионов и неравномерном распределении ресурсов, большей гибкости труда и заработной платы, маргинализации пространств социального воспроизводства (Sassen 1999, Castells 1996 / Кастельс 1999, Harvey 1990 / Харви 2021, Katz 2001).
Теоретические основы подобного подхода заложил Эрик Вольф в своей новаторской работе «Европа и люди без истории» (Wolf 1982), где показано, как перемещения капитала и труда трансформировали глобальные отношения начиная еще с 1400‐х годов, – тем самым развеивается миф, что глобализация представляет собой недавнее явление. В исследовании Фрэн Ротштейн, посвященном сельскому региону Сан-Косме в Мексике, утверждается, что «значимые связи между различными общинами существовали на протяжении тысячелетий, но структурную основу для понимания современного мира обеспечивают связи, возникшие с подъемом и распространением капитализма в конце XVIII века» (Rothstein 2007: 4). Модель, описывающая, каким образом глобальные связи выражаются в культурных категориях, была разработана еще более полувека назад Джорджем Фостером (Foster 1960), который определял культуру завоевания как многослойный и противоречивый набор верований, властных отношений и практик. Однако в недавних исследованиях ставится вопрос о том, чем сегодняшний этап глобализации, начавшийся после 1970 года, отличается от прежних потоков капитала и труда, связанных с рабством, маршрутами торговли товарами, колонизацией, восхождением и падением империй. Ответ отчасти кроется в скорости и масштабах этих потоков, а также в размахе структурной перестройки экономики и проникновения капитализма, охватившего даже отдаленные общества и уголки мира.
В постколониальный период для глобализации было характерно стремление к взаимосвязям новых товаров (products) в мировом масштабе и исполнению вселенских мечтаний, но чаще глобализация приводила к сбоям и нарушениям. Представлялось, что потоки товаров, идей и людей должны перемещаться без помех, но вместо этого в системе возникли трения – «неуклюжие, неравномерные, нестабильные и неординарные особенности взаимосвязей поверх различий» (Tsing 2005: 4). Эти трения между обитателями конкретных мест и потоками капитала заодно реструктурируют пространство при помощи неравномерного глобального развития городов и локализованной борьбы за сохранение доступа к местным землям и ресурсам.
Многие этнографы, например Анна Цзин (Tsing 2005)114, оспаривают мнение о том, что глобализация представляет собой всеобъемлющий процесс, и вместо этого изучают сочленения глобального и локального в конкретных местах, в разных локациях и регионах (Ong 1999, Mazzarella 2006, Smart and Lin 2007, Leggett 2003)115. Эти исследования «глокализации» дают более тонкое и сложное понимание возникающих разновидностей глобального пространства (Pries 2005).
Еще одним важным пространственным аспектом является влияние детерриториализации отдельных пространств и мест, которая происходит как побочный продукт глобализации и пространственной реструктуризации (Sassen 1999, 2006; Susser 1996). Мануэль Кастельс (Castells 1996 / Кастельс 1999) зафиксировал эту трансформацию в анализе информационного города, в котором «пространство потоков» вытесняет локальное значение отдельных мест. Ульф Ханнерц (Hannerz 1989) также представляет образ общества, основанного на культурных потоках, которые организуются отдельными странами, рынками и перемещениями, и критикует исследования гл