Для завсегдатаев автовокзала и людей, которые приходят сюда за покупками, опыт прослушивания музыки всегда сопровождается физическим движением: либо прочь от звука, либо в его направлении в качестве реакции на его репрезентационное значение. Как отмечает Хэнкинс, мигранты конструируют пространство и его социальность, когда движутся в направлении определенных звуков или прочь от них, собираются вместе или что-то покупают в определенных местах и не делают это в других точках. Самое главное, утверждает Хэнкинс, что именно благодаря этим звуковым репрезентациям и «звуковому пейзажу покупатели и посетители автовокзала фактически перемещаются во времени и пространстве в другую часть таханы, чтобы реализовать собственные культурные особенности» (Hankins 2013: 298). Все это выглядит так, будто своими телодвижениями люди создают врéменную транслокальность, которая может быть преходящей или постоянной в зависимости от стабильности социальных отношений, устойчивости культурной группы и прочности их транснациональных сетей.
Звук в этом контексте способен не только воздействовать на людей и приводить в движение их тела, но и изменять их сознание, указывает Хэнкинс. Этот анализ аффективной и телесной силы музыки в создании нового типа пространства, которое обеспечивает этническую солидарность и в то же время используется для выражения ощущения израильской идентичности, добавляет еще один аспект к концептуальному осмыслению феномена транслокального пространства. Подобно тому как музыкальное соревнование сальсы и кумбии на рынке на Мур-стрит вносит свою лепту в конструирование латиноамериканской идентичности, звуковая этнография, описанная Хэнкинс, дает детализированное объяснение того, как музыка может притягивать и отталкивать слушателей и задавать контуры их перемещений.
Тахана Мерказит как транслокальное пространство
Главный автовокзал Тель-Авива является для многих его посетителей транснациональным социальным и когнитивным полем, а заодно выступает в качестве транслокального пространства, которое одновременно воплощает различные культурные пространства для множества людей, проводящих время в этом месте. Однако окончательное суждение о том, является ли автовокзал транслокальным пространством, зависит от восприятия и опыта, а также от воплощенных практик тех, кто здесь обитает и работает. Хэнкинс в своем анализе звуковой среды представляет этнографические свидетельства наличия еще одной важной нити, которая одновременно привязывает людей и к израильскому контексту, и к тем многочисленным местам, откуда они приехали. Понимание роли, которую играет музыка в создании транслокального пространства, дополняет выводы, сделанные в исследовании рынка на Мур-стрит, о том, что еда, язык, материальная культура и социальные отношения имеют решающее значение для производства такого типа пространства. Данные, полученные в ходе исследования автовокзала Тель-Авива, демонстрируют, что громкие звуки сальсы и кумбии на рынке на Мур-стрит также выступают одним из аспектов формирования солидарности латиноамериканских мигрантов.
С другой стороны, случай рынка на Мур-стрит подчеркивает, что телесные перемещения посетителей включены в транслокальность этого места. Хэнкинс также считает, что движения людей являются одной из составляющих витальности главного автовокзала Тель-Авива, уделяя особое внимание тому, как музыка воздействует на маршруты перемещений и местá, где собираются люди. Спонтанно возникающие группы представителей израильских меньшинств и неграждан, а также израильтян, не принадлежащих к меньшинствам, играют важную роль в производстве транслокальности, поскольку они преодолевают этнические, языковые и «паспортные» барьеры. Вопросы о том, помогают ли завсегдатаи автовокзала друг другу в поиске работы, оказывают ли они взаимную поддержку в части финансов и других социальных и экономических ресурсов, остаются без ответа. Роль торговцев в организации этих процессов, в особенности при помощи музыки, продажи предметов, обладающих культурной спецификой, и других символических практик, представляется очевидной. Однако непонятно, включены ли торговцы, работающие на автовокзале (на «сером рынке» или в постоянных точках), в сетевые социальные связи, которые осуществляют сбор и распределение агентов (Hankins 2013). Играют ли отношения между торговцами и покупателями некую роль в социальной солидарности работников и покупателей на вокзале, сопоставимую с тем, как такие же отношения укрепляют социальные связи и транснациональные сети на рынке на Мур-стрит? Для ответа на этот вопрос необходимо дальнейшее исследование.
Выводы
Основное внимание в этой главе было уделено особенностям глобализации, связанным со сжатием времени и пространства, и возможностям, которые открываются благодаря транслокальному пространству. Однако с самого начала важно не делать допущение, что силы, создающие транслокальность, являются благотворными или непременно позитивными, что эти силы неспособны на физическое уничтожение мест, наделенных смыслом и жизненным потенциалом. Например, многие никарагуанцы, собиравшиеся в парке Сентраль в Сан-Хосе, о котором шла речь в главе 3, были вынуждены покинуть его из‐за насилия, войны и экономических лишений. Пространство парка Сентраль, как и рынок на Мур-стрит для латиноамериканцев Бруклина, стало для никарагуанцев средоточием их социальности, обменов, языка, ностальгии и музыки. Взятое во временном и пространственном аспектах, оно представляет собой транслокальное пространство, где происходят семейные встречи (нередко при посредничестве смартфонов и текстовых сообщений), участники которых вспоминают, объединяют и проживают локализованные множеством способов биографии никарагуанцев.
В пространстве главного автовокзала Тель-Авива точно так же отражаются насилие, страх, нищета и этническая дискриминация, которые заставили многих беженцев и людей, просящих о предоставлении убежища, а также гастарбайтеров из Африки и Азии приехать в Израиль в поисках крова и работы. «Домашняя» атмосфера и общая идентичность людей в пределах автовокзала в совокупности с его транслокальным потенциалом формируют место для передышки, признания и заботы. Между отдельными группами возникают новые отношения, даже несмотря на то что их жизнь по-прежнему проходит на расстоянии друг от друга в собственных пространственных и социальных границах. Разумеется, этот транслокальный потенциал может восприниматься как временное решение проблемы фрагментации повседневных практик и привычных занятий этих семей, а также проблемы насилия, нарушившего их жизнь. В то же время, как утверждается в исследовании Бран (Brun 2001) о перемещенных лицах, транслокальное пространство содержит момент агентности и нахождения в обоих мирах, поэтому оно имеет конкретное место, воплощено и в момент нахождения в нем является безопасным. В нашем все более глобализированном и фрагментированном мире транслокальные пространства играют важную роль, однако их предназначение заключается не в том, чтобы скрывать трудности и неравенство, порождаемые транснациональной миграцией, а в том, чтобы представлять образ будущего. Транслокальность и транслокальное пространство являются концептуализациями, которые потенциально способны выражать преемственность социальной и культурной идентичности, ощущение личной власти, появление новых политических практик, расширение публичной сферы – и способствовать всему этому.
9. Заключение
Цель этой книги заключалась в том, чтобы сделать шаг вперед в области исследований пространства и места при помощи анализа и интерпретации двух уже сложившихся концептуальных рамок (социального производства и социального конструирования) и четырех новых (воплощенного пространства, языка и дискурса, эмоций и аффектов, транслокального пространства). Мы рассмотрели, как эти концептуальные рамки функционируют в этнографическом контексте и во взаимосвязи друг с другом. Еще одна цель состояла в рассмотрении взаимного наложения социального конструирования и социального производства пространства и обнаружении точки пересечения этих подходов, что позволяет находить новые концепции и эвристические модели, способные их объединить. Это обращение к множественности концептуальных перспектив ставит под сомнение эссенциализм и допущения об их постоянстве и стабильности – вместо этого отдается предпочтение многомерному детализированному погружению в проблемы исследований пространства и места и такому же подходу к их описанию. Напоследок мы сделаем акцент на том, как все эти различные подходы задействуются в этнографическом контексте.
Рамка социального производства пространства обеспечивает материалистический каркас и теоретические «строительные леса» для дальнейшего использования этнографических данных. Эти «строительные леса» существуют во множестве форм знания наподобие культурной истории и политической экономии, и каждая из них предоставляет различные объяснительные модели и способы выявления социальных, экономических и политических процессов социального производства и властных механизмов, которые наполняют эти процессы и управляют ими. Неотъемлемыми аспектами любого анализа социального производства остаются критика навязанных или несправедливых пространственных решений и сопротивление им при помощи политической организации и непрекращающейся борьбы. В главе 3 были рассмотрены различные подходы к социальному производству, включая социальное развитие антропогенной среды, политэкономический анализ пространства как формы накопления капитала, стратегии управления пространством и социального контроля, а также производство пространства при помощи повседневных пространственных практик и социального сопротивления.
Многие из этих подходов связываются воедино в этнографическом исследовании парка Сентраль в Сан-Хосе, где переплетаются сюжеты, связанные с историей столицы Коста-Рики, от превращения этой территории из испанской колонии в независимое государство до становления демократии всеобщего благосостояния и далее к зависимому от США неолиберальному государству. Именно эта политэкономическая траектория задавала замысел, городской контекст и пространственную форму парка Сентраль, несмотря на попытки горожан противостоять планировочным изменениям, правилам, ограничивающим доступ в это место, и полицейскому контролю над ним уже в наши дни. Решающую роль в эволюции этого социального пространства и материальной среды играли глобальный капитал, классовые формы социального контроля и конфликты между муниципальными градостроителями и местными жителями, посещавшими парк. История и развитие парка Сентраль отражают властные отношения в колониальный период, элитаризм и демократические импульсы при переходе к республике, глобальную реструктуризацию эпохи неолиберализма – все эти социально-политические силы оставили неизгладимые следы в материальной среде (Stoler 2013).