Пример ночного рынка Шилинь в Тайбэе представляет иную точку зрения на механизмы производства пространства: здесь в фокусе исследования оказываются неформальные системы присвоения пространства нелегальными уличными торговцами, их покупателями и муниципальной полицией. На рынке Шилинь заметен тщательно срежиссированный набор социальных взаимодействий между нелегальными торговцами и полицией. Драматическая хореография продавцов, скрывающихся при появлении полиции и почти волшебным образом появляющихся вновь после того, как правоохранители уходят, создает текучесть пространства, которая позволяет рынку функционировать даже в ситуации, когда торговцам необходимо реагировать на постоянный надзор и выписывание штрафов. Неписаные договоренности между нелегальными уличными торговцами, владельцами магазинов, представителями местной власти и муниципальной полиции по поводу регулирования пространства улиц и тротуаров без ущерба для витальности и экономической ценности рынка показывают, как социальное производство пространства включает материальные и пространственные эффекты социальных отношений, персональных историй и групповых взаимодействий.
Социальное конструирование пространства представляет собой дополняющий подход к материальности социального производства, основанный на смысловых аспектах. В подходе социального конструирования делается акцент на концептуальной силе конструктивизма и семиотики в расшифровке скрытых механизмов власти, воспоминаний и смыслов в отдельных местах и пространствах. Если социальное производство представляет собой основу и «строительные леса» для изучения пространства и места, то социальное конструирование осуществляет сборку и доработку этой структуры при помощи «кирпичей» и «раствора», необходимых для создания мест. Данный процесс обычно оказывается в фокусе внимания тех исследователей, которые обращаются к внутреннему опыту и феноменологическим интерпретациям пространства и места. Чувство принадлежности к пространству или ландшафту может возникнуть благодаря различным сенсорным, лингвистическим и образным стратегиям формирования места. К значимым социальным конструкциям пространства относятся вписывание в ландшафт расовых, классовых и гендерных маркеров (inscription) и идеологические преобразования пространства при помощи воспоминаний, предъявления претензий на историческое наследие и изобретения традиций134.
Признаки социального конструирования пространства присутствуют повсеместно, поскольку в облике и форме антропогенной среды и ландшафта всегда запечатлены индексальные и референтные значения. В частности, в антропологии и социологии широко распространено (и считается основополагающим для этнографической практики) предположение о том, что культура и культурные системы социально конструируются и воспроизводятся при помощи процессов социализации и аккультурации. Использование в анализе социального конструирования пространства этнографических методов, таких как включенное наблюдение, глубинные интервью и другие качественные методы, позволяет выявить явные и скрытые элементы ценностных установок и мировоззрений той или иной группы.
В примерах стирания памяти об исторических местах афроамериканцев на территории Национального исторического парка Независимости в Филадельфии и уничтожения исторического центра Бейрута корпорацией Solidere подчеркивается значение практик консервации исторических памятников для сохранения воспоминаний о том или ином месте и культурной преемственности. В обоих случаях процессы джентрификации, вписывающие в ландшафт смыслы и представления элит, разрушают социальные конструкции места, сложившиеся у местных жителей. Это «переписывание» становится возможным благодаря неравным позициям во властных отношениях между местными жителями с их расовой спецификой и лицами, принимающими решения на государственном уровне. Решения о стирании афроамериканских построек с территории Национального парка Независимости для создания «колониального пространства» и о реконструкции исторической части Бейрута с целью ее превращения в современный международный центр состоялись почти без учета мнений людей, живших в этих местах. В ситуациях, когда пространственные маркеры локальной истории удается настолько легко разрушать и игнорировать, на первый план выходит хрупкость локальных смыслов, контекстов и отдельных мест.
Концептуальная схема воплощенного пространства применяется для отхода от исключительной зависимости исследования от социально-конструктивистской перспективы и макроанализа социального производства. Концепция воплощенного пространства предполагает, что тела и их пространственные и временны́е поля являются основой материалистического подхода, который включает агентность человеческих и прочих (nonhuman) тел, а также аффекты и перемещения этих тел в процессе создания обитаемого пространства. Фокус на телесности позволяет объединить в рамках этого подхода социальное производство и конструирование пространства, но в то же время он может выступать в качестве противоположной и альтернативной теоретической перспективы, помещающей в центр анализа тела и воплощенность (bodies and embodiment).
Интерес к концепциям, в которых тело и воплощенность становятся неотъемлемыми аспектами пространственного анализа, отвечает потребности в теоретических формулировках, сочетающих эмпирическое обоснование повседневного опыта (включая аффективные и дискурсивные феномены) с материалистической моделью. К этой рамке также относятся исследования и теории мобильности, траекторий, путей и проектов, помогающие объяснению тех способов, которыми пространственно-временные единицы перемещаются в пространстве, создавая различные узлы и места. Для фиксации воплощенных аспектов пространства особенно эффективны такие методологические подходы, как автоэтнография, феноменологические описания, запись ощущений, карты перемещений и жизненных историй.
Анализ воплощенных пространств проливает свет на то, как телесные практики трансформируются в различные виды политического действия и политического сознания. Например, траектории велосипедистов движения «Критическая масса» в Нью-Йорке и Будапеште преобразуют город при помощи использования навыков езды на велосипеде и других телесных практик. Эти практики отражают «право на город», принадлежащее его жителям, выступая зримой метафорой демократического политического действия. Этнографические примеры ретреты и корсо не столь убедительны с политической точки зрения, однако они демонстрируют, как воплощенные ритуалы прогулок воспроизводят, населяют и трансформируют город при помощи ходьбы: участники подобных действ присваивают пространство тротуаров и улиц ради собственных социальных целей и личных желаний.
Социальное конструирование пространства опосредовано языком как семиотической системой, которая прямо и косвенно связывает пространство с индивидуальными, социальными, культурными и политическими смыслами и воспоминаниями. Центральная роль языка в создании места требует большего внимания к способам его функционирования при идентификации, производстве и трансформации пространства. Язык сигнализирует о пространстве, измеряет и именует его при помощи географических наименований и нарративов, а также трансформирует пространство посредством метафор, синекдох и других разновидностей образной речи. Анализ языка является важной составляющей любого пространственного исследования в силу той роли, которую он играет в оформлении опыта места, в изменении конфигураций социальных отношений, в стимулировании и ограничении материальных перспектив.
Лингвистический анализ пространства и места принимает разнообразные формы – от описательной топонимики и фиксации языковых ландшафтов до сложного декодирования дискурса и текста, включающего анализ «обволакивающего текста», нексус-анализ и дискурсивный анализ. Критический дискурс-анализ выступает важным исследовательским и методологическим инструментом, поскольку он выявляет и расшифровывает умолчания и референциальные неопределенности языка. Обращаясь к изучению повседневных разговоров людей о жизни в тех или иных местах, такой анализ способен уловить и идентифицировать стереотипы расового, классового и гендерного характера, лежащие в основе пространственных отношений и искусственной среды. Например, в исследованиях жилищных кооперативов сравнение двух дискурсов принадлежности их участников – мы обозначили их формулами «семья» и «такие же люди, как и мы» – демонстрирует, каким образом использование языка, создание метафор и различные формы включения создают в двух рассмотренных многоквартирных домах особые аффективные атмосферы и социальные отношения.
Лингвистика и социолингвистика предлагают множество методологических подходов, которые характеризуют пространство и место, деконструируют их, придают им смысл и осуществляют их производство. К этим методологиям относятся различные формы дискурсивного анализа, в том числе «большой» дискурс-анализ, где рассматривается использование языка для репрезентации и конструирования мира и идеологии, и «малый» дискурс-анализ, в котором изучаются структура и организация языка. К другим методологиям относятся анализ разговорной речи, отслеживание траекторий использования местоимений, анализ чередования коммуникативных ролей в формальных и неформальных речевых событиях, текстовый анализ и исследования взаимосвязи мобильности и языка. Социолингвистика располагает множеством специализированных методов для интерпретации и деконструкции глубинных смыслов «повседневных разговоров» и языковых практик гегемонии. Масштаб и сложность имеющих языковую основу исследований пространства и места также расширяются за счет этносемантического анализа, языковой диффузии, лингвистического картографирования на базе ГИС (географических информационных систем), таксономических исследований различных типов пространств и их использования.
Изучение взаимосвязи эмоций и антропогенной среды также исходит из социально-конструктивистской перспективы. Как и язык, эмоции представляют собой социальную практику и телесный опыт, играющие решающую роль в интерпретации событий и окружающей среды и реакции на них. Эмоции имеют преимущественно культурный характер, они встроены в эмоциональные ландшафты и институты, которые управляют социокультурным закреплением эмоций в отдельных людях и местах. К методологии изучения эмоций как формы социального конструирования пространства относятся традиционные этнографические методы с добавлением феноменологических техник. Чтобы вызвать людей на разговор о чувствах, предчувствиях и ощущениях, испытываемых в определенном пространстве или месте, используются дополнительные методы – можно попросить информантов вести журнал или дневник, писать рассказы о местах, где они побывали, ходить гулять, а затем делать аудиозаписи об увиденном в процессе, делать зарисовки, фотографии или видео.