— Клари, милая, — слова звучали мягко и неловко. — Это я.
В спине возникло неприятное чувство, подступило к щекам. Напряжение и обида. Тети Тилли здесь не должно быть. Она не имеет права здесь находиться. Тилли протянула руку, погладила ее по голове, словно кошку. Первое человеческое прикосновение с тех пор, как она пришла в себя. Первая ласка, которую она вообще помнила. И голос Тилли, низкий и тихий, был полон жалости.
— Твоего друга нашли.
«У меня нет друзей», — подумала она, и вдруг в груди что-то екнуло. Рен. Они нашли Рена. Она вытащила из-под себя руку, прижала ее тыльной стороной к губам. Слезы — теплые, непрошеные — хлынули ручьем. Они нашли Рена. Открыли ее чемодан и нашли кости, и теперь Соледад узнает. И Боб, и Станни. Узнают, что она натворила. Первый всхлип вырвался кашлем, а потом она безудержно зарыдала, и Тилли обняла ее. Помоги ей боже, она рыдала и лила слезы в плечо Тилли Фэган, а та гладила ее по голове и тихонько нашептывала что-то.
— Я не хотела, — рыдала она. Слова рвали горло, в каждом был острый крючок. — Я не хотела, не хотела!
— Я понимаю, милая, понимаю.
Она обхватила Тилли за талию, спрятала лицо у нее под мышкой, словно, стоило отпустить руки, ушла бы на дно. Утонула бы. Охранница что-то сказала, и она почувствовала, как Тилли отрицательно мотнула головой — движение передалось телу.
— Это я, — выговорила она. — Я его убила. Я не нашла другого выхода. Сказала, чтобы он проверил данные, чтобы он наклонился, и он наклонился… А я… я… ой, меня сейчас вырвет.
— Рвет простушек, — отозвалась Тилли. — Воспитанная девушка чувствует себя нездоровой.
Она рассмеялась. Вопреки всему, Кларисса рассмеялась, а потом опустила голову и снова расплакалась. В груди болело, словно что-то в ней порвалось. Аневризма аорты, легочная эмболия, что-то такое. Не может же быть, чтоб от горя действительно разрывалось сердце? Это просто фигура речи.
Ощущение продолжалось целую вечность. А потом вечность прошла, и все закончилось. Тело обмякло тряпочкой. У Тилли блузка промокла от слез, соплей и слюны, но она сидела, перебирая пальцами волосы Клариссы. Ее ноготь щекотал изгиб ушной раковины.
— Ты заминировала «Сунг-Ан», — сказала Тилли, — и свалила на Холдена.
Это был не вопрос и не обвинение. И от Клариссы она ждала не признания, а простого согласия. Кларисса кивнула в колени Тилли. Когда заговорила, голос хрипел, а горло саднило, словно обожженное:
— Он погубил папу. Надо было что-то делать.
Тилли вздохнула.
— Твой отец — первосортное дерьмо, — сказала она, и от нее это было не обидно слышать.
— Мне надо доложить шефу, — виновато подала голос охранница. — О том, что произошло. Он ждет рапорта.
— Я вас не задерживаю, — бросила ей Тилли.
— Идемте со мной, — сказала охранница, — я вас с ней оставить не могу, это опасно.
Ее охватила паника. Только не быть одной. Нет, не могут же они сейчас бросить ее одну взаперти!
— Не дурите, — велела Тилли. — Идите и займитесь своими делами. Я побуду с Клари.
— Мэм, эта девушка убила уже много народу.
Молчание продлилось всего мгновение, но Кларисса, и не видя, представила себе ледяной взгляд Тилли. Охранница откашлялась.
— Мне придется запереть дверь, мэм.
— Делайте, что положено, — разрешила Тилли.
Звякнула решетка, встал на место засов. Шаги удалились.
Кларисса плакала по Рену. Может быть, со временем она оплачет и других. Солдат, погибших на «Сунг-Ане». Изувеченную ею любовницу Холдена. Всех, кто погиб оттого, что последовал за Холденом сквозь Кольцо. Может, хватит слез и на них, но пока она плакала только по Рену и думала, что никогда не перестанет.
— Я хочу умереть, — сказала она. — Я выросла очень плохой.
Тилли не возразила, но продолжала укачивать ее.
— Надо бы тебе кое с кем поговорить, — сказала она.
ГЛАВА 32АННА
Сотрудники службы безопасности успели первыми: трое вооруженных солдат увезли на челноке связанную Мелбу. Или Клариссу. Намного позже появилась медицинская служба, эвакуировавшая команду «Росинанта». За Анной прибыли почти на сутки позднее — она явно не воспринималась здесь главной. Учитывая события последнего времени, Анна, пожалуй, радовалась, что не удостоилась особого внимания.
Очутившись на «Бегемоте», она готова была столкнуться с людьми из службы безопасности. Или Наоми и ее команда могли бы ее встретить, если достаточно пришли в себя.
Но в причальном отсеке челнока стоял Гектор Кортес. Он улыбнулся Анне и приветственно махнул рукой, напомнив ее одряхлевшего деда: движение было доброжелательным и немного неуклюжим. Ей подумалось, что Кортес за несколько дней постарел на десяток лет, и только потом Анна сообразила, что он мог пострадать при катастрофе.
— Анна, — заговорил он, — я так рад вас видеть!
Тяжелый барабан «Бегемота» уже раскрутили, создав искусственную силу тяжести, от которой кружилась голова. Ноги Анны уверяли тело, что надежно стоят на земле, а внутреннее ухо твердило, что она заваливается набок, и норовило качнуть тело в обратную сторону. Все это было не настолько плохо, чтобы сбить ее с шага, но сбивало ощущение реальности. А когда Гектор Кортес, знаменитость и духовник правителя, поцеловал ее в щеку, Анна почти поверила, что видит сон.
— Я тоже рада, — сказала она. — Не знала, что вы на «Бегемоте».
— Мы все перебрались, — объяснил Гектор. — На «Принце» оставили минимальную команду, так что почти все — здесь. Все, кто остался. Мы слишком многих потеряли. Я сам отслужил вчера по павшим. Отец Мишель, рабби Блэк, Паоло Седон.
— А Алонсо Гусман? — со страхом спросила Анна.
Кортес покачал головой.
— Ни жив, ни мертв. Его держат в коме, но надежды нет.
Анна вспомнила умоляющий взгляд поэта. Если бы она раньше прислала помощь…
— Жаль, что не успела на службу, — сказала она.
— Понимаю, — кивнул Кортес. — Поэтому и хотел вас встретить. Можно проводить?
— Конечно, — ответила Анна, — но я сама не знаю, куда.
— Я покажу главные ориентиры. — Старик повернулся, задев рукой челнок. — Идите за мной, и вы узрите величие лифтовой системы.
Анна хихикнула и пропустила Гектора вперед. Он тоже шел неуверенно. Не то чтобы семенил, но и широко шагать не решался. Он очень отличался от того Гектора, который призвал три партии человечества вместе пройти через Кольцо в неизвестность. Изменилась сама манера держаться.
— Я думал, что на службе должны выступить те из нас, кто подписывал петицию, — сказал он. — Хотел, чтобы наше раскаяние обрело голос.
— Раскаяние?
Он кивнул.
— Ваше, мое… всех, кто советовал сделать этот шаг во тьму. За нашу гордыню поплатились невинные. Послушались безрассудного совета — и погибли. Бог дал нам урок смирения.
Его отточенный годами голос был по-прежнему звучен, но в нем появились новые ноты. Под возвышенными интонациями проскальзывала беспомощная детская жалоба. Вместе с сочувствием в Анне шевельнулась беспощадная злость.
— Я, кажется, смотрю на это иначе, — сказала она. — Мы не ради славы сюда пришли, а чтобы удержать людей от войны. Чтобы напомнить себе и другим, что мы здесь вместе. Я не считаю это дурным мотивом. И не расцениваю случившееся как наказание. Время и судьба…
— Правят всеми, — закончил Гектор. — Да.
Позади взревела и затихла маневровая ракета челнока. К отсеку рванулись двое астеров с инструментами в руках. Кортес оскалился.
— Но, пусть даже так, — что проросло из того семени? Вы и теперь думаете, что это не наказание? Что нами правила не гордыня?
— История помнит множество людей, восстававших после жестокого поражения, — напомнила Анна. — То, что случилось, ужасно. Но я не вижу в этом Господней кары.
— А я вижу, — сказал Кортес. — Я верую, что мы впали во зло. И более того, доктор Воловодова, я боюсь, мы и сами теперь несем в себе это зло.
— Не понимаю…
— Дьявол здесь! — провозгласил Кортес и покачал головой, увидев несогласие на лице Анны. — Не демон из комиксов — я не такой дурак. Тот дьявол, что вечно обитает в людях, вознесшихся свыше меры, в людях, которые забывают спросить, должны ли они сделать что-то, лишь потому, что могут. История не вспомнит нас добром.
Анна знавала очень немногих служителей Церкви святых последних дней.[109] Те сходились с методистами в некоторых мелочах вроде запрета на спиртное, и это сближало их при встречах на межконфессиональных конференциях. Расходились они в важных вопросах вроде природы Бога и его замысла, но этому придавалось, на взгляд Анны, слишком мало значения. Мормоны обычно бывали благодушны, дорожили семьей и не многого требовали от жизни.
Оглядывая огромное чрево «Бегемота», Анна не могла поверить, что эти люди оказались в силах построить столь величественный корабль. Такой большой, такой необыкновенный. Он был подобен мятежному крику в пустоту Вселенной. «Мир слишком велик, чтобы наши корабли преодолели его за разумный срок? Ну что ж, мы устроим собственный мир в корабле и двинемся своим ходом».
Внутренние стены вращающегося барабана изгибались вдали, сила Кориолиса притворялась массой, металл и пластик — земной корой, дожидающейся почвы, посевов, скота. По центру барабана, в полукилометре над головой Анны, светилась узкая полоса желтого сияния, освещавшего здесь все. Солнце, растянувшееся по небу. Сама мысль об этом была надменной, отчаянной и грандиозной.
Анну она восхищала.
Проходя по широким стальным пластинам, так и не покрывшимся плодородными полями, она размышляла, что за последние пару столетий человеческий род утратил способность дерзать. Когда моряки древности, забившись в скрипучие деревянные скорлупки, искали путь через земные океаны — разве это было менее опасно, чем путешествие, задуманное мормонами? Разве цель их представлялась менее таинственной? И одних, и других влекло желание узнать, что лежит по ту сторону, узреть невиданные никем берега. Покажите человеку закрытую дверь, и он, забыв об остальных, что уже открыты, будет упорно доиски