«…Сообщают о падении массивного астероида в Северной Африке. Оксфордская станция в Рабате, в пятистах километрах от эпицентра, оценивает силу удара в восемь и семьдесят пять сотых по шкале Рихтера».
Амос еще раз попытался откинуться на спинку стула. Неудобная, тесная мебель. Паршивый легкий пластик, отштампованный машиной, которая на нем сидеть не собиралась. Сперва сделали стул легким и неудобным на случай, если им вздумают драться. А потом еще и привинтили его к полу. В результате Амос незаметно для себя каждые пять минут упирался ногами в шершавый бетонный пол и толкался назад. Спинка немного подавалась под давлением, но удобнее не становилась, а как только он уступал, возвращался к прежней форме.
«…невиданное со взрыва Кракатау. Выброс пыли нарушил воздушное сообщение, угрожая как гражданским, так и коммерческим рейсам. За оценкой ситуации с места событий мы обращаемся к Киврин Альтасар, она сейчас в Дакаре. Киврин?»
Картинка на экране переключилась. Оливковокожая женщина в песочном сари облизнула губы, кивнула и заговорила: «Ударная волна дошла до Дакара около часа назад, и власти еще оценивают ущерб. Я вижу город в развалинах. Сообщают, что много, много местных строений не выдержали первого удара. Повреждена и энергетическая сеть. Больницы и пункты первой помощи переполнены. Сейчас идет эвакуация небоскребов Аль-Кашаба, опасаются, что северная башня может обрушиться. Небо… небо здесь…»
Амос навалился на спинку, вздохнул и выпрямился. Комната ожидания была пуста – кроме него, только старуха сидела в дальнем углу, кашляя в согнутый локоть. Роскошью здесь и не пахло. Окна выходили на неприглядный кусок Северной Каролины – голые двести метров от входа в здание до ворот. Два ряда мономолекулярной противоураганной пленки перегородили дорожку к бетонной стене двухэтажного дома. На каждом углу располагались гнезда снайперов, автоматическая защита и стволы орудий казались неподвижнее древесных стволов. Все строения были низкие – над землей поднимался один этаж с административными помещениями и массивной будкой служебного входа. Если здесь что и происходило, то только под землей. Именно в такие места Амос надеялся никогда не попадать.
Хорошо еще, что он может в любой момент уйти.
«Коротко о других новостях: сигнал о помощи от эскадры, сопровождающей премьер-министра Марса, считают подлинным. Группа неустановленных кораблей…»
За спиной Амоса распахнулась дверь. За нею громоздились сто кило лепных мускулов и столько же скуки.
– Кларк!
– Здесь! – Кашляющая старуха встала. – Я Кларк.
– Сюда, мэм.
Амос размял шею и снова принялся разглядывать тюремный двор. Дикторша новостей все волновалась по поводу разной фигни. Известия больше задели бы Амоса, не будь у него голова занята планами того, как он станет выбираться отсюда, если вдруг придется, и где именно его убьют при попытке к бегству. Судя по тем клочкам информации, которые пробились к его сознанию, у репортеров выдался удачный день.
– Бартон!
Он медленно подошел. Качок сверился со своим терминалом.
– Вы Бартон?
– Сегодня это я.
– Сюда, сэр.
Его провели в маленькое помещение, где и стулья, и стол были привинчены к полу. Стол, впрочем, казался солидным.
– Так. Посещение?
– Угу, – буркнул Амос. – Ищу Клариссу Мао.
Тюремщик глянул на него исподлобья.
– Мы здесь имен не знаем.
Амос открыл свой терминал.
– Мне нужен номер «сорок два-шестьдесят два-четыре тысячи сто тридцать один».
– Благодарю вас. Вам придется отдать все личные вещи, включая еду и напитки, ваш ручной терминал и всю одежду, содержащую более семи граммов металла! Никаких молний, металлических вставок и тому подобного. При нахождении на территории тюрьмы ваши гражданские права, согласно кодексу Гормана, урезаются. Копию кодекса вам предоставят по запросу. Вы запрашиваете копию кодекса?
– Да ну ее.
– Простите, сэр, я должен услышать «да» или «нет».
– Нет.
– Благодарю вас, сэр. Находясь в тюрьме, вы должны немедленно и без вопросов выполнять указания любого охранника или сотрудника. Для вашей же безопасности. При отказе повиноваться охрана и сотрудники тюрьмы вправе применять любые средства, какие сочтут необходимыми для обеспечения вашей безопасности и безопасности других людей. Вы понимаете и соглашаетесь?
– Конечно, – сказал Амос, – почему бы и нет?
Охранник подвинул к нему терминал, и Амос ткнул в экран большим пальцем, позволив считать отпечаток. Маленький индикатор на краю бланка загорелся зеленым. Терминал у него забрали – вместе с его собственным терминалом и ботинками. Вместо них выдали тапочки из клееной бумаги.
– Добро пожаловать в Яму, – сказал великан и в первый раз улыбнулся.
Лифт блестел сталью и титаном, лампы над головой моргали так часто, что мигание замечалось не сразу. Двое охранников, видимо, в лифте и жили, вместе с ним разъезжая вверх и вниз. На вид работенка казалась гнусной. На минус десятом уровне Амоса выпустили. Его уже ожидало сопровождение: седая широколицая женщина в легкой защите и с пистолетом в кобуре – марки он не опознал. Как только Амос шагнул в холл, что-то дважды прогудело, но стрелять никто не начал, и потому он рассудил, что ничего не нарушил.
– Сюда, сэр, – сказала сопровождающая.
– Ага, понял, – отозвался Амос.
Их шаги гулко отдавались в коридорах, эхо металось между твердым полом и потолком. Забранные в металлические клетки светильники покрывали все сеткой теней. Амос поймал себя на том, что сжимает руки в кулаки, обдумывая, как стукнуть сопровождающую головой о стену и отобрать у нее пистолет. Всего лишь старая привычка, но обстановка ее всколыхнула.
Впервые внизу? – спросила женщина.
– Заметно?
– Есть немного.
В глубине коридора кто-то басовито взревел. На Амоса снизошло знакомое спокойствие. Когда сопровождающая подняла бровь, Амос ей улыбнулся. Она в ответ раздвинула уголки губ, но за ее улыбкой скрывалась другая мысль.
– Ничего с вами не случится, – успокоила она посетителя. – Нам сюда.
Серо-зеленые металлические двери тянулись двумя рядами по грубым бетонным стенам коридора. Во всех дверях были одинаковые окошки из толстого зеленого стекла, сквозь которые камеры казались аквариумами. В первой из них четверо в таком же снаряжении, как у седой, прижимали к полу мужчину. Старуха из приемной, зажмурившись, скрючилась в углу. Кажется, она молилась. Заключенный – высокий худой человек со струящейся бородой стального цвета – снова взревел.
Рука его выстрелила неуловимо быстрым движением, ухватила чью-то щиколотку и дернула. Пойманный завалился, но двое других прибегли к орудиям, похожим на электрокнут для скота. Один ткнул пленника в спину, другой – в основание черепа. Тот грязно выругался напоследок и обмяк. Упавшая охранница поднялась, из носа у нее текла кровь. Остальные посмеивались над неудачницей. Старуха, шевеля губами, стояла на коленях. Сделав долгий дрожащий вздох, она заговорила, потом завыла. Голос доносился словно за много километров.
Сопровождающая Амоса равнодушно прошла мимо, и он последовал ее примеру.
– Ваша здесь. Ничего не передавать. Если почувствуете угрозу, поднимите руку. Мы будем наблюдать.
– Вот спасибо, – сказал Амос.
Пока он не увидел девушку, он не сознавал, насколько все это напоминает бесплатную лечебницу. Дешевая пластиковая больничная кровать, стальной туалет встроен в стену и не огорожен даже ширмой, облупленная медико-диагностическая система, светящийся равномерным серым цветом настенный кран – и Кларисса с тремя длинными пластиковыми трубками, змеящимися из вен. Она похудела с тех пор, как он увозил ее со станции «Медина», которая тогда еще не была станцией «Медина». Локти стали толще плеч. Глаза на лице казались непомерно большими.
– Привет, Персик, – поздоровался Амос, усевшись на стул у кровати. – Выглядишь ты как дерьмо на палочке.
– Добро пожаловать в Бедлам, – улыбнулась она.
– Я думал, это называется Вифлеем.
– Бедлам тоже называли Вифлеемом. И что же привело тебя в мою оплаченную государством квартирку?
За дверным окошком охранники протащили по коридору железного человека. Кларисса проследила взгляд Амоса и криво усмехнулась.
– Это Конечек, – сообщила она. – Он доброволец.
– Это как?
– Мог бы уйти, если б захотел. – Она подняла руку, показав ему трубки. – Мы здесь все на модификантах. Позволил бы убрать моды – и мог бы перевестись в Анголу или в Ньюпорт. Не свобода, но там хоть небо есть.
– А без позволения их убрать не могут?
– Право на неприкосновенность тела прописано в конституции. Конечек – гнусная обезьяна, но закон распространяется и на него.
– А на тебя? У тебя тоже… эти?..
Кларисса склонила голову, захохотала так, что затряслись трубки.
– Не считая двух минут рвоты и распускания соплей после каждого применения, у них имелись и другие недостатки. Если их удалить, я не умру, по будет не лучше, чем сейчас, а хуже. Оказывается, неспроста та дрянь, что я принимала, не попала на открытый рынок.
– Паршиво. Не повезло тебе.
– Кроме всего прочего, это значит, что мне здесь оставаться, пока… Ну, пока я вообще есть. Каждое утро принимаю блокаторы, завтракаю в кафетерии, полчаса на разминку, а потом могу сидеть у себя в камере или в садке на десятерых заключенных – три часа. Сполоснуть и повторить. Это справедливо. Я сделала много плохого.
– А все те проповеди насчет искупления и преображения…
– Не все можно искупить, – сказала Кларисса так, что стало ясно – она об этом не раз думала. В ней сейчас была и усталость, и сила. – Не все пятна отмываются. Случается сделать такое, что последствия несешь до конца жизни и с раскаянием уходишь в могилу. Вот тебе и счастливый финал.
– Хм, – сказал Амос. – Думаю, я понимаю, о чем ты.
– Надеюсь, что не понимаешь, – возразила она.
– Жаль, что не всадил тебе пулю в голову, когда был шанс.