«Война, – размышлял Советер, перебираясь в командную рубку, – давно ведется не за обладание территориями. Работа военных – разделять врагов. Не одно поколение мелкие войны в Поясе велись не за контроль над станцией Веста или Церера, не за какой-нибудь плавающий в безграничном пространстве пузырек с провизией. Речь всегда шла единственно о том, чтобы ни АВП, ни иная сила среди астеров не стала организованной. Так было, пока времена не переменились, пока не появилась точка приложения организованной силы. Свободный Флот возник бы десятки лет назад – если б позволили такие, как Дуарте. Теперь, когда астеры наконец им обзавелись, им предстоит убедиться, насколько этот флот бесполезен. Его единственная задача – на несколько лет оттянуть на себя силы Земли и того, что осталось от Марса. А потом… Награда отважным – право стоять у руля истории».
В рубке все оказалось в порядке. Все вахтенные лежали в амортизаторах, дисплеи были протерты, панели управления блестели. «Баркейт» прибудет на станцию Лакония в парадной форме, словно только что с Марса. И без всяких браслетиков. Капитан подтянулся к командному посту и пристегнулся в кресле.
– Мистер Тейлор, стартовое предупреждение. Мистер Когома, уведомите флот и «Медину», что мы приступаем.
– Сэр, – обратился к нему офицер с оружейного поста, – позвольте открыть порты орудий?
– Ожидаются боевые действия, мистер Кюн?
– Не ожидаются, сэр. Избыточная предосторожность.
Кюн тоже не доверял головастикам. Разумно. Банда гангстеров и ковбоев, вообразивших, что у кого стволы, за теми и власть. Советер не ожидал, что Свободный Флот так скоро решится заступить дорогу Дуарте, но астеры глупы и импульсивны. Не следует ожидать от дилетантов решений, какие принял бы профессионал.
– Разрешаю. И предупредите заодно пост ОТО. Мистер Когома, прошу рекомендовать тот же образ действий флоту.
– Есть, сэр, – отозвался Когома.
Прозвучала сирена, и Советера на несколько секунд прижало к креслу. Переход через кольцо Лаконии был коротким. Пространство между кольцами после простора настоящего, открытого вакуума вызвало клаустрофобию. И оно было темным. Беззвездным. Чокнутые физики твердили, что за кольцами нет пространства. Что пузырь, в котором они существуют, ограничен не барьером, а чем-то более основательным, чего капитан и вообразить не мог. Да и не пытался.
Врата Лаконии приближались, за ними уверенно и ясно горели звезды. По мере движения их становилось больше. Дюзовые следы авангарда флота при проходе через кольцо вспыхивали ярче. По ту сторону – новые созвездия. Галактика будет видна под другим углом, а это совсем новое небо.
– Подходим к кольцу, сэр, – доложила навигатор Келлер. – Проход через три… два…
Келлер рассыпалась. Нет, не так. Келлер осталась на месте, сидела, где сидела. Но стала облаком. Все они стали облаками. Советер поднял руку. Он видел все: границы своих пальцев, пространство между атомами, вихри и токи своей крови. Он видел молекулы воздуха – азот, кислород, углекислый газ плясали, сталкивались, загораживая глубочайшую пустоту между ними. Пронизывающий все вакуум.
«У меня удар, – подумал капитан. И еще: – Нет, беда с чем-то другим».
– Вырубить тягу! – крикнул он. – Разворот!
Волны его слов проходили сквозь видимый и невидимый воздух расширяющимися кругами, отражались от стен, вздрагивали, пересекаясь с криками ужаса и ором сирены. Это было прекрасно. Облако, которое раньше звалось Келлер, шевельнуло рукой и почему-то не проскользнуло в пустоты панели управления.
Он услышал шорох летящих молекул прежде, чем они достигли его и стали слышны слова:
– Что это? Что происходит?
Он не видел образов на экране и не знал, видны ли на нем звезды. Он воспринимал только атомы и фотоны – не вещи, которые они составляли. Кто-то вопил. Кто-то что-то еще.
Он развернулся и увидел движение. Это было что-то иное – не облако, подобное ему и другим. Нечто твердое, но затемненное пустотой материи, как туманом. Множество форм – не светлых и не темных, иных, как третья сторона монеты, – проходило в пространство между пространствами. Неслось на них. На него.
Советер не заметил своей смерти.
Благодарности
Хотя написание любой книги – не столь одинокий процесс, как может показаться, за последние пару лет в «Экспансию» во всех ее проявлениях оказалось вовлечено множество людей. Эта книга не существовала бы без труда и преданности Дэнни и Хизер Бэрор, Уилла Хинтона, Тима Холмана, Энн Кларк, Эллен Райт, Алекса Ленчицкого и всей блестящей команды «Orbit». Особая благодарность причитается бета-риде-рам Донвону Суну и Кэрри Воган, а также Бену Джонсу и Жордин Кэйр за помощь в выяснении последствий перекоса маневрового двигателя и всей банде с Сэйкривер: Тому, Сэйк-Майку, нон-Сэйк-Майку, Портеру, Скотту, Радже, Джеффу, Марку, Дэну, Джо и Эрику Слэйну, который не позволял мячику останавливаться.
Группа поддержки «Экспансии» теперь включает Шэрон Холл и Бена Робертса, Билла Макголдрика, Хоука Остби и Нарен Шанкар, а также многих-многих других с «Alcon Television», из «Sean Daniel Company» и «Syfy». Особое спасибо Алану за «Бум-кофе» и Кенету – практически за все остальное.
И, как всегда, ничего этого бы не было без поддержки и компании Джейн, Кэт и Скарлет.
Джеймс Кори«Пепел Вавилона»
Мэтту, Хэлли и Кенн,
сделавшим все возможное
ПрологНамоно
Через три месяца после падения метеоритов Намоно увидела в небе клочки синевы. Удар по Лагуату – первый из трех разбивших мир камней – взметнул в воздух большую часть Сахары, на много недель скрыв и Луну, и звезды. Даже багровое солнце с трудом пробивало мутные облака. Песок с пеплом сыпались на Великую Абуджу, скапливались барханами, перекрашивая город в желтовато-серый цвет – в тон небу. Еще разбирая с волонтерской командой обломки, занимаясь ранеными, Ноно поняла: раздирающий ей грудь кашель с черной мокротой – оттого, что надышалась смертью.
От кратера, оставшегося на месте прежнего Лагуата, Лабуджи отделяли три с половиной тысячи километров. Ударная волна повыбивала окна, обрушила часть зданий. Двести погибших, если верить новостям, и четыре тысячи раненых. Больницы переполнились. Если вы не на краю смерти, просим вас оставаться дома.
Электрическая сеть вскоре рухнула. Солнечным батареям не хватало освещения, а наполненный песком воздух разъедал ветряки – их не успевали очищать. Пока из Киншасы везли термоядерный реактор, город пятнадцать суток сидел без света, да и потом все, что было, направлялось на гидропонику, больницам и правительству, поэтому жить светлее не стало. Выйти в сеть с ручных терминалов удавалось не всюду, да и то ненадежно. Иногда они на сутки оставались без связи с миром. Следовало ожидать, твердила себе Намоно, – если бы такое вообще можно было предвидеть.
И все же через три месяца в огромном бельме неба появился просвет. Красноватое солнце соскальзывало на запад, и на востоке засветились лунные города – самоцветы на синем поле. Да, грязноватая и клочковатая, но синева. Ноно утешалась, глядя в нее на ходу.
Международный квартал возник, по историческим меркам, недавно. Редкое здание насчитывало больше ста лет. Этот район запомнил любовь прошлого поколения к широким проездам между лабиринтами узких улочек и мягким изгибам квазиорганической архитектуры. Главным ориентиром оставался монолит Зума-рок. Пыль и пепел, засыпая скалу, не сумели ее изменить. Для Ноно здесь была родина. В этом городе она росла, сюда, покончив с приключениями, перевезла свою маленькую семью. Здесь надеялась на тихую жизнь.
Она зашлась в горьком кашле – потом просто откашлялась.
Вот и центр помощи пострадавшим: фургон на краю общественной парковки. На боку трилистник – эмблема гидропонной фермы. Не ООН и даже не городская администрация. Чрезвычайное положение сплющило слои бюрократии в тонкую лепешку. Спасибо и на том – не всюду найдешь даже такой фургон.
Пологий холм, поросший прежде травой, скрылся под коркой пыли и пепла. Тут и там змеились борозды и изломанные трещины – дети все равно пытались здесь играть, но сейчас никто не катался по склону. Люди собирались в очередь. Ноно тоже встала. У всех здесь были такие же пустые взгляды. Шок, истощение, голод. И жажда. В международном квартале проживало много норвежцев и вьетнамцев, но пепел и несчастье сбили всех, независимо от цвета кожи, в одно племя.
Борт фургона поехал вниз, очередь шевельнулась, предвкушая. Еще один недельный паек, пусть даже скудный. Дожидаясь своей очереди, Ноно со стыдом вспомнила, что никогда в жизни не нуждалась в базовом пособии. Она была из тех, кто заботится о других, а не из нуждающихся в поддержке. Но вот теперь и ей понадобилась помощь.
Она дошла до фургона. Человека, протянувшего ей пакет, она уже видела. Круглолицый, с черными веснушками на смуглой коже. Он спросил адрес, она назвала. После мимолетной заминки он с четкостью автомата протянул ей белый пластиковый пакет. Ноно взяла. Ужасно легкий. Раздатчик взглянул ей в глаза, только заметив, что женщина не отходит.
– У меня жена, – сказала Намоно. – И дочь.
В его глазах вспыхнула ярость, жесткая, как пощечина.
– Если они могут ускорить рост ячменя или создать рис из ничего, присылайте их к нам. Если нет… вы нас задерживаете!
Глаза у нее защипало от слез.
– По одному на дом, – отрезал раздатчик. – Проходите.
– Но…
– Проходи! – рявкнул он, щелкнув пальцами. – Люди ждут!
Ноно отошла, слыша за спиной непристойные ругательства. Слезы уже высохли – можно не утирать. Вот только глаза щиплют.
Зажав пакет под мышкой, она дождалась, пока прояснится зрение, и пошла к дому. Задерживаться нельзя – есть другие, более отчаявшиеся или менее принципиальные, чем она: они поджидают неосторожных за углами и в подворотнях в надежде раздобыть фильтры для воды и пропитание. Надо идти твердым шагом, чтобы не сочли за добычу. Несколько кварталов она занимала изголодавшийся, измученный ум фантазиями о схватке с ворами. Как будто катарсис насилия сулил ей мир.