рмой сознательной жизни и уже одним этим вызывают отвращение. Зато в динамике мышления они куда ближе к людям, чем можно было ожидать, учитывая различия в строении тел.
Какое-то время эта дихотомия беспокоила Силвеста… но потом тревога прошла. А как же иначе жонглеры смогли бы переналадить его мозг, чтобы он думал подобно затворникам, если бы базовые принципы мыслепостроения не были сходны?
Затем он припомнил и созревающий нарыв их общения, и падающие на него брызги памяти — беглые взгляды на историю затворников. Миллионы лет эти существа рыскали по всей Галактике — по той, давней, не похожей на нынешнюю, — выискивая и собирая опасные игрушки, брошенные народами еще более древними, чем их собственная цивилизация. Теперь все эти сказочные вещи лежали совсем рядом с ним. За границей завесы… Он уже почти проник туда с помощью хитрости.
И вдруг…
Будто на миг раздвинулся театральный занавес или тучи образовали просвет, и там мелькнуло нечто мимолетное, то, о чем он почти забыл и вспомнил только сейчас. Оно должно было оставаться скрытым, замаскированным пластами личности… Личности и памяти давно исчезнувшей расы… Но то и другое успело истлеть, как старый армейский камуфляж.
И еще нечто, прячущееся в завесе… и еще один довод — в пользу его существования…
Но это воспоминание было настолько трудноуловимым, оно так ловко ускользало от Силвеста, что, пока он не остался наедине с Паскаль, оно ощущалось лишь как осадок сомнения.
— Обещай, что ты никуда не пойдешь, — молила Паскаль.
— Поговорим об этом утром, — ответил он.
Силвест проснулся в своей каюте. Поспать удалось совсем чуть-чуть, и этого, конечно, не хватило, чтобы прогнать из крови усталость.
Он не мог ни увидеть, ни услышать того, что нарушило сон. Вдруг заметил, что голографический экран возле кровати бледен — так зеркало отражает лунный свет.
Силвест передвинулся, чтобы активировать связь, не разбудив при этом спящую Паскаль. Впрочем, он напрасно опасался — жена спала очень крепко. Спор, который они вели перед сном, казалось, дал ей необходимое успокоение.
На экране появился Садзаки, позади была видна медицинская аппаратура.
— Вы один? — тихо спросил Садзаки.
— Здесь моя жена, — прошептал Силвест. — Она спит.
— Тогда буду краток. — Садзаки показал изуродованную руку: влажная корочка вернула запястью прежнюю форму, хотя все еще продолжала светиться, свидетельствуя, что интенсивное лечение далеко не окончено. — Я чувствую себя достаточно сносно, чтобы покинуть лазарет. И вовсе не собираюсь идти по стопам Хегази.
— Тогда перед вами серьезная проблема. Вольева и Хоури прибрали к рукам все стреляющее и приняли меры, чтобы вам не удалось вооружиться. — Силвест еще больше понизил голос. — Вряд ли будет трудно убедить Вольеву, чтобы и меня посадила под замок. Мои угрозы насчет судьбы корабля особого впечатления на нее не производят.
— Она просто уверена, что вы не посмеете зайти так далеко.
— А если она права?
Садзаки покачал головой:
— Теперь все это уже не имеет значения. Через несколько дней — самое большее через пять — «Плацдарм» начнет сдавать позиции. Но пока еще есть окошко, сквозь которое вы можете пролезть внутрь планеты. Только не говорите, что сведения, поступающие от роботов-разведчиков, удовлетворяют вас.
— Хорошо, не скажу.
Паскаль зашевелилась.
— Тогда принимайте мое предложение, — сказал Садзаки. — Я сам проведу вас в эти недра. Мы вдвоем, и никого больше. Возьмем скафандры — помните, как вас сюда доставили с Ресургема? Нам не понадобится даже шаттл. До Цербера доберемся меньше чем за день. Еще два дня понадобятся на проникновение внутрь, день — чтобы там осмотреться, и еще день — на возвращение тем же путем. К тому времени вы будете знать дорогу.
— А вы?
— Пойду с вами. Я уже сказал, как нам следует поступить в отношении капитана.
Силвест кивнул:
— Рассчитываете найти в Цербере что-нибудь пригодное для лечения Бреннигена.
— Надо же с чего-то начинать.
Силвест огляделся. Голос Садзаки был похож на шорох листьев, колеблемых ветром, и это подчеркивало тишину, придавало ей таинственности — каюта скорее походила на спроецированную волшебным фонарем картинку, нежели на обыкновенное жилое помещение. Он подумал о битве, кипящей в недрах Цербера в эту самую минуту, о яростно сталкивающихся механизмах, хотя большинство их размерами лишь немного превосходит бактерию. Грохот этого сражения неуловим для человеческих чувств, но оно тем не менее бушует вовсю, и Садзаки прав: осталось всего несколько дней, а потом неисчислимые полчища чужих нанороботов начнут стремительно разрушать могучую осадную машину Вольевой.
Каждая секунда, на которую он отложит свое проникновение в недра Цербера, означает, что в этих недрах он проведет на секунду меньше, и на ту же секунду приблизится срок его неизбежного возвращения на корабль. А ведь рубка к тому моменту может оказаться наглухо закрытой.
Снова шевельнулась Паскаль, но Силвест знал, что она крепко спит. Она выглядела не более реальной, чем мозаичные птицы, которые украшали стены каюты, — разбудить ее не легче, чем этих птиц.
— Слишком уж неожиданно, — сказал Силвест.
— Но ведь вы ждали этого момента едва ли не всю жизнь, — повысил голос Садзаки. — Не говорите, что вы не готовы воспользоваться таким шансом. Не говорите, что боитесь того, что можете там обнаружить!
Силвест знал: надо решать немедленно, пока на него не обрушился подлинный смысл и ужас происходящего.
— Где мы встретимся?
— За бортом, — ответил Садзаки и тут же объяснил почему: он хочет свести к минимуму риск случайной встречи с Вольевой, Хоури или даже с женой Силвеста. — Они считают меня больным, — добавил Садзаки, поглаживая запястье. — Но если встретят за пределами лазарета, то поступят так же, как с Хегази. Отсюда мне проще добраться до скафандра, обойдя отсеки, где мое присутствие может быть зафиксировано.
— А я?
— Идите к ближайшему лифту. Я прикажу ему доставить вас к скафандру. Вам не придется ничего делать, скафандр сам обо всем позаботится.
— Садзаки, я…
— Через десять минут вы должны покинуть корабль. Скафандр привезет вас ко мне. — Перед тем как отключиться, Садзаки добавил с усмешкой: — И настоятельно советую не будить жену.
Садзаки сдержал слово. Лифт и скафандр знали совершенно точно, куда надо доставить Силвеста.
По пути он никого не встретил. Никто не помешал скафандру обмерить его, адаптироваться к его параметрам и наконец мягко, даже ласково окутать собой нового хозяина.
Не было никаких признаков того, что корабль заметил открытие люка или выход Силвеста в космос.
Вольева проснулась. Черно-белый сон с армиями каких-то воинственных насекомых прервался совершенно неожиданно.
Хоури лупила кулаком в дверь каюты и кричала, но спросонья Вольева не разобрала ни слова. Когда же она открыла дверь, прямо в лицо ей уставился плазмобой. Хоури заколебалась, а потом неохотно опустила оружие, как будто не была уверена, что за дверью никто не прячется.
— Что случилось? — спросила Вольева.
— Паскаль подняла тревогу, — ответила Ана. Пот крупными каплями выступил у нее на лбу, на ложе ружья мокрые ладони оставили темные пятна. — Она проснулась, а Силвеста и след простыл.
— Исчез?
— Но кое-что оставил! Она жутко переживает, но все же отдала это, чтобы я показала тебе. — Плазмобой повис на ремне, Хоури вынула из кармана какой-то клочок.
Вольева протерла глаза и взяла бумагу. Прикосновение осязательных бугорков на пальцах активировало скрытое послание, и на фоне переплетающихся птичьих силуэтов нечетко проявилось лицо Силвеста.
«Боюсь, я солгал тебе, — зазвучал его голос с бумаги. — Паскаль, мне будет очень жаль, если ты возненавидишь меня, но я надеюсь, этого не случится, ведь мы столько пережили вместе. — Голос стал еле слышен. — Ты умоляла меня отказаться от затеи проникнуть внутрь Цербера. И все же я ухожу. В ту минуту, когда ты услышишь эти слова, я уже буду в пути, и меня никто не сможет остановить. Мне ничем не оправдать свой поступок, кроме того, что я должен его совершить, и, думаю, ты всегда понимала это. Тем более что волей судьбы мы оказались так близко от этого места. — Он замолк, чтобы перевести дух или обдумать дальнейшее. — Паскаль, ты единственная, кто догадался о том, что на самом деле произошло у Завесы Ласкаля. И ты знаешь, как я восхищаюсь тобой. Вот почему я не побоялся признаться тебе. Клянусь, то, что я рассказал, мне тогда казалось истиной. Это ни в коем случае не было очередной ложью. И вот теперь эта женщина, которую Хоури считает Кариной Лефевр… Она подослала Хоури, чтобы убить меня, чтобы не подпустить к Церберу!»
На несколько секунд бумага смолкла. Затем опять зазвучал голос Силвеста:
«Паскаль, я вел себя так, будто не поверил ни единому ее слову. Возможно, я и в самом деле тогда не верил. Я гнал призраков прошлого, я хотел убедить себя самого, что происходящее ныне не имеет никакого отношения к тому, что случилось там, у завесы.
Ты понимаешь меня, правда? Я обязан дойти до конца, иначе призраки не умолкнут. Может быть, я должен поблагодарить Хоури. Она дала мне толчок, хотя я никогда еще не испытывал такого страха перед своей возможной находкой. Я не думаю, что она, даже все они, плохие люди. И уж конечно, это никак не относится к тебе, моя Паскаль. Я знаю, они убедили тебя, и ты пытаешься отговорить меня, потому что любишь. И, делая выбор, я предаю твою любовь. Невозможно выразить словами, какую боль я испытываю при этом.
Поймешь ли ты меня? И сможешь ли простить, когда я вернусь? Разлука не будет долгой — каких-нибудь пять дней. А может, и гораздо меньше. — Он опять помолчал, прежде чем добавить постскриптум. — Я беру с собой Кэлвина. И сейчас, когда записываю эти слова, он во мне. Я бы солгал, если бы сказал, что мы не пришли к… новому равновесию. Думаю, он будет полезен».
Изображение на бумаге померкло.