Вольева подняла автомат. Соблазн выпустить в этих придурков всю обойму был нестерпим. Убить их, конечно, нельзя, зато можно повредить проецирующую технику.
Но боеприпасы надо беречь. Арсенал теперь недоступен.
— Отстаньте! — завопила она. — Убирайтесь куда подальше!
Один за другим мертвецы смолкали и исчезали. А перед тем как исчезнуть, каждый укоризненно качал головой, будто ему было стыдно находиться рядом с Вольевой.
И вот наконец Илиа полностью отвоевала рубку. Она дышала резко и часто; надо было успокоиться. Медленно выкурила сигарету, стараясь дать отдых мозгам. Пальцы поглаживали автомат. Вольева радовалась, что не выпустила весь магазин, хотя, ее бы воля, она с наслаждением разгромила бы рубку. Прикосновение к оружию было необычайно приятно. Хоури подобрала ей отличную стрелялку. На ложе золотом и серебром горели китайские драконы.
И тут заговорил дисплей.
Вольева подняла глаза и увидела лицо Похитителя Солнц.
Паскаль открыла Вольевой значение этого имени, так что никем иным он быть и не мог. Но эта сущность оказалась гораздо страшнее, чем представляла себе Илиа. Потому что она не просто видела Похитителя Солнц. Она видела его таким, каким он видел себя сам, и, похоже, с рассудком у него обстояло неблагополучно. Вольева вспомнила Нагорного и только теперь поняла, почему тот сошел с ума. Ничего удивительного — попробуй поживи с этаким чудищем в голове да попытайся понять, как оно туда попало и чего от тебя хочет. Можно только пожалеть погибшего артиллериста! А что, если и у самой Вольевой развился психоз в контакте с этим привидением, маячащим в каждом ее сне, стоящим за первой утренней мыслью?
Наверное, некогда Похититель Солнц был амарантийцем. Но он изменился — возможно, по собственной воле — благодаря генной инженерии, вылепив из себя и своих отлученных совершенно новый биологический вид. Они приспособили собственное анатомическое строение для полетов в условиях нулевой гравитации. Вырастили огромные крылья. Сейчас эти крылья были видны — возвышались над круглой лысой головой, а та, казалось, стремительно приблизилась бы к Вольевой, если бы не упиралась в невидимое препятствие.
Пожалуй, правильнее было бы назвать это голым черепом. Глазницы, правда, не пустовали, их до краев заполняла кромешная мгла, такая же черная и бездонная, какой Вольева представляла себе завесу затворников. Кости Похитителя Солнц испускали мертвенное сияние.
— Что бы я ни говорила раньше, — сказала Вольева, когда первый шок от увиденного прошел, а вернее, понизился до переносимого, — думаю, что ты уже придумал способ убить меня. Если, конечно, твоя цель заключается в этом.
— Ты не можешь знать, чего я хочу.
Когда он говорил, слова не звучали, но смысл удивительным образом доходил до Вольевой — как будто ее рассудок выхватывал его из молчания. Сложные челюсти Похитителя Солнц вообще не двигались. Ей вспомнилось, что устная речь не была у амарантийцев важным средством общения. Эта цивилизация развивалась на базе визуальных изображений. И эта база, надо полагать, была достаточно мощной, чтобы сохраниться даже после того, как Похититель Солнц покинул Ресургем и подверг свой народ трансформации столь радикальной, что по возвращении на родную планету они были приняты за крылатых богов.
— Зато я знаю, чего ты не хочешь, — сказала Вольева. — Ты не хочешь допустить, чтобы кто-нибудь помешал Силвесту достигнуть Цербера. Поэтому и решил нас уничтожить.
— Его миссия для меня исключительно важна, — признал Похититель Солнц, но тут же поправился: — Для нас. Для тех, кто выжил.
— Выжил после чего? — Может, это последний шанс достичь перемирия с ним. — Нет, постой-ка… Что еще вы могли пережить, кроме гибели амарантийского мира? Или речь о другом? Неужели ты нашел способ не умирать?
— Теперь ты знаешь, где я вошел в Силвеста. — Это был не вопрос, а скорее бесстрастное утверждение.
«Интересно, — подумала Вольева, — многое ли из наших рассуждений стало известно Похитителю Солнц?»
— Должно быть, в Завесе Ласкаля, — сказала она. — Только в этой версии я вижу хоть какой-то смысл.
— Там мы обрели убежище на девятьсот девяносто тысяч лет.
Совпадение было слишком явным, чтобы не придавать ему значения.
— То есть с того времени, как на Ресургеме погибло все живое?
— Да. — Это прозвучало в мозгу как зловещее шипение. — Завесы сделаны нами. Последняя отчаянная попытка нашей стаи, предпринятая уже после того, как оставшиеся на планете амарантийцы превратились в пепел.
— Не понимаю… Ласкаль рассказывал, да и сам Силвест обнаружил…
— От них скрыли истину. Ласкалю представили вымысел, вместо нас он увидел древнюю культуру, нисколько не схожую с нами. Настоящее предназначение завес осталось для него тайной. Ему показали приманку, которая могла пробудить интерес у других и привести их к нам.
Вольева поняла, как сработала ловушка. Ласкалю дали понять, что завесы представляют собой склады опасных технологий, которые человечество было бы совсем не прочь прибрать к рукам. Разве отказались бы люди от двигателей, позволяющих преодолевать скорость света, и тому подобного? Когда Ласкаль рассказал об этом Силвесту, тот, естественно, еще сильнее захотел проникнуть в завесу. Ему удалось получить поддержку всей демархистской общины Йеллоустона — в случае успеха экспедиции эта группировка получила бы невообразимое преимущество.
— Но если это ложь, — сказала Вольева, — то каково же настоящее предназначение завес?
— Триумвир Вольева, завесы нам нужны для того, чтобы прятаться за ними. — Казалось, Похититель Солнц играет с нею, наслаждаясь ее непониманием. — Это убежища. Области реконструированного пространства-времени, где мы можем жить не боясь.
— Не боясь кого?
— Тех, кто пережил Войну Рассвета. Тех, кого прозвали ингибиторами.
Вольева кивнула. Многого она еще не понимала, но одна вещь была вполне ясна. То, что рассказала Хоури — фрагменты странного сна, увиденного в ЦАПе, — очень походило на правду. Стажер запомнила далеко не все, многое она изложила не в правильной последовательности, но теперь стало очевидным: все это потому, что от Хоури ожидали понимания чего-то слишком огромного, слишком чуждого, слишком апокалиптического, — того, что ее разум был просто не в силах понять и сохранить. Ана сделала все от нее зависящее, но одного старания тут мало.
Теперь же Вольевой предлагали самой сложить фрагменты картины, вот только подход к этой задаче подразумевался совершенно другой.
О Войне Рассвета Хоури узнала от Мадемуазели, которая не хотела, чтобы Силвест добился успеха. А Похититель Солнц, напротив, всеми силами пытается этот успех обеспечить.
— Так что же происходит? — спросила Вольева. — Я догадываюсь, чем ты тут занимаешься. Задерживаешь меня. Знаешь, что я ужасно хочу получить ответы на кучу вопросов. Что ж, будь по-твоему.
Похититель Солнц молча ждал, когда Вольева начнет спрашивать. Задав множество вопросов и получив ответы, Вольева решила, что трата одного патрона будет оправданной. Она выстрелила в дисплей, и огромный стеклянный шар разлетелся на миллиард осколков. В этом же взрыве исчезло и лицо Похитителя Солнц.
Хоури и Паскаль шли кружным путем к лазарету, избегая лифтов и недавно отремонтированных коридоров, по которым легко могли передвигаться роботы. Обе держали оружие на изготовку, предпочитая палить во все, что казалось хоть немного подозрительным; доставалось и невинным теням, и пятнам на стенах.
— И что, он совсем никак не предупредил, что хочет отправиться на Цербер? — спросила Хоури.
— Нет. Он не собирался уходить так внезапно. Вернее, вчера мне что-то показалось, но я постаралась его отговорить.
— А что теперь ты о нем думаешь?
— Что ты хочешь услышать? Он мой муж, и мы любим друг друга. — Сказав это, Паскаль чуть не упала; Хоури едва успела ее подхватить. Паскаль смахнула слезы с покрасневших глаз. — Ненавижу его за то, что он сделал. На моем месте и ты ненавидела бы. И я не понимаю его… но все равно люблю. Постоянно думаю: а вдруг он уже умер? Это ведь возможно, да? А если и нет, то где гарантия, что я его увижу?
— Там, куда он отправился, не слишком безопасно, — произнесла Хоури и тут же подумала: но намного ли опаснее, чем сейчас на корабле?
— Да, я знаю. Думаю, он даже не подозревает, какой опасности подвергает и себя, и всех нас.
— Твой муж — не какой-нибудь безвестный обыватель. Это сам Силвест! — Хоури напомнила спутнице, что до сих пор жизнь Силвеста представляла собой череду невообразимых удач. — Было бы странно, если бы фортуна покинула его в тот час, когда до цели всей его жизни рукой подать. Вдобавок он ловкач каких поискать — есть шанс, что и на этот раз выкарабкается.
Панегирик хоть и немного, но успокоил Паскаль.
Только после этого Хоури рассказала ей о гибели Хегази и о том, что корабль, по всей вероятности, вознамерился уничтожить всех, кто еще остался на борту.
— Садзаки здесь не должно быть, — сказала Паскаль. — Я хочу сказать, что у него есть дело поважнее, чем валяться в лазарете. Ведь Дэн не знает, как добраться до Цербера. Поэтому он нуждается в помощи кого-то из вас.
— Вот и Вольева так думает.
— Зачем же мы сюда пришли?
— Видимо, Илиа ждет подтверждения своих предположений.
Хоури сильным толчком отворила дверь, ведущую в лазарет из частично затопленного короткого коридора. Одновременно она успела отвесить ловкий пинок крысе, очутившейся на пороге. В клинике стоял необычный запах. Ана сразу насторожилась.
— Паскаль, что-то здесь не так.
— А что полагается говорить в таких случаях? «Иди, я прикрою»? — Паскаль держала маломощный лучевик наперевес, причем выглядела так, будто не была уверена в своем умении с ним обращаться.
— Да, — кивнула Хоури. — Прикрой меня. Совсем неплохая мысль.
Она двинулась вперед, водя перед собой стволом плазмобоя.
Когда Хоури вошла в лазарет, тот отреагировал на ее присутствие, усилив освещение. Хоури в свое время навещала здесь раненую Вольеву; она считала,