Вольева рассматривала его в некотором отупении. «Меня хотят убедить, — думала она, — что Нагорный был способен на такое?»
— Юдзи-сан, — сказала она, — мне это совсем не по душе.
— Что ж, с тобой трудно не согласиться.
— Каким же надо быть безумцем, чтобы сделать для себя гроб!
— Законченным, надо полагать. Но гроб тут стоит, и, пожалуй, это единственное свидетельство, которое позволит нам заглянуть в глубину безумия Нагорного. Что скажешь об этих украшениях?
— Безусловно, это проекция его недуга, отражение его болезни. — Теперь, когда Садзаки успокоил ее, она была готова действовать. — Я могла бы заняться изучением барельефов — вдруг это наведет на какие-то мысли. — Глядя на гроб, она добавила: — Чтобы не повторять одни и те же ошибки.
— Здравое рассуждение, — сказал Садзаки, наклоняясь к гробу. Он погладил затянутым в перчатку пальцем неровную поверхность, чем-то напоминающую стиль рококо. — Нам повезло, что тебе не пришлось его убивать.
— Да. — Илиа настороженно покосилась на Садзаки. — Но что ты думаешь об украшениях, Юдзи-сан?
— Хотелось бы мне знать, кто такой Похититель Солнц… или что такое. — Он указал на слова, вырезанные на гробе кириллицей. — Тебе это что-нибудь говорит? В контексте психоза? Что это могло означать для Нагорного?
— Нет, я не понимаю.
— Давай все же попытаемся. Я бы предположил, что в воображении Нагорного Похититель Солнц должен представать кем-то, с кем он имел дело ежедневно, и тут я вижу два наиболее вероятных варианта.
— Он или я! — сказала Вольева, зная, что Садзаки увести от темы не удастся. — Да, очевидно, это так. Но это нам мало поможет.
— Ты уверена, что он никогда не упоминал при тебе о Похитителе Солнц?
— Уж такое я бы обязательно запомнила.
Вот это была чистая правда! И конечно, она запомнила: ведь именно эти слова Нагорный написал на стене ее каюты, написал своей собственной кровью. Вольевой словосочетание ни о чем не говорило, но это не означало, что она его никогда не слышала. По мере приближения крайне неприятного конца их не слишком долгих служебных отношений Нагорный почти ни о чем больше и не разговаривал. В его снах царствовал Похититель Солнц. Как и все параноики, он находил свидетельства злокачественной деятельности Похитителя в самых банальных эпизодах повседневной жизни. Если где-то погасла лампочка, если лифт завез его не на тот этаж, виноват Похититель Солнц. Не бывает случайных сбоев в работе техники, любая порча имущества — результат целенаправленных махинаций некоего существа, пребывающего за сценой, и это понимает только сам Нагорный. Вольева по наивности своей просто не замечает очевидных признаков!
Она надеялась — больше того, она молилась, хотя такое и было против ее убеждений, — чтобы фантом поскорее вернулся туда, где он возник, — в подсознание Нагорного. Но Похититель Солнц ни на минуту не оставлял беднягу в покое. И свидетельство тому — гроб посреди каюты.
— Уверен, что запомнила бы, — сказал Садзаки так, будто в его словах таился некий глубокий смысл, и снова всмотрелся в барельеф. — Думаю, первым делом надо сделать его компьютерную копию. Этот шрифт Брайля зрение воспринимает плохо. Как думаешь, что это? — Он провел ладонью по радиальным линиям. — Птичье крыло? Солнечные лучи, падающие сверху? — Почему ему на ум пришло птичье крыло? — И на каком это языке?
Вольева всматривалась, но картина действительно была чересчур сложна для зрительного восприятия. Да Илиа и не слишком усердствовала. Дело не в том, что ей не было интересно. Вовсе не в том! Но она хотела бы заняться Похитителем Солнц сама и чтобы Садзаки не путался под ногами. Уж очень многое тут говорит о тех невероятных глубинах, куда спустился разум Нагорного.
— Считаю, что он заслуживает самого внимательного изучения, — сказала Вольева осторожно. — Ты сказал «первым делом». А как собираешься поступить, когда мы сделаем компьютерную модель?
— Мне кажется, ответ очевиден.
— Уничтожим эту мерзость, — сделала вывод Илиа.
Садзаки усмехнулся:
— Или отдадим его Суджик. Лично я — за уничтожение. Знаешь ли, гробы на кораблях — плохая примета. Особенно самодельные.
Лестница, похоже, вела на самое небо.
Примерно ступенек через двести Ана потеряла им счет. Но когда у нее уже подламывались колени, лестница внезапно закончилась и открылся белый коридор, идущий сквозь длинную череду глубоких арок. У Хоури возникло ощущение, будто она стоит в портике, залитом лунным светом.
Она пошла вперед, прислушиваясь к громкому эху собственных шагов, и наконец оказалась перед двустворчатыми дверями, в которые коридор упирался. Они были покрыты черной резьбой по какой-то органике, обрамлявшей слабо окрашенные стекла. Сквозь них проникал голубоватый свет.
Видимо, Ана у цели.
Вполне возможно, что это ловушка, что войти внутрь равносильно самоубийству. Но и повернуть обратно нельзя — Манукян, несмотря на свой шарм, дал понять это достаточно недвусмысленно. Поэтому Хоури взялась за ручку и вошла. И сморщила нос от сильного аромата духов — в других пройденных ею частях дома ничем похожим не пахло. Из-за этого запаха у Хоури возникло такое чувство, будто она давно не мылась, хотя прошло лишь несколько часов с тех пор, как Нг ее разбудил и отправил убивать Тараши. Впрочем, потом было столько пота и страха, что их запахи теперь и за месяц не сойдут.
— Вижу, Манукяну удалось доставить вас сюда целой и невредимой, — произнес женский голос.
— За него тоже можете порадоваться.
— Я рада за вас обоих, милочка, — сказала Мадемуазель. — У вас одинаково внушительные репутации.
За спиной щелкнула дверь. Хоури уже попривыкла к обстановке, хотя это и было трудновато из-за необычного розового освещения. Комната как будто имела форму чаши с двумя окнами в виде глаз, проделанных в изогнутой стене.
— Милости прошу в мое обиталище, — сказала женщина. — Чувствуйте себя как дома.
Хоури подошла к закрытым окнам. Сбоку от них стояли две капсулы для криосна, сверкая хромированной оболочкой. Од на — была заперта и подключена, другая — открыта. Гусеницы готовы превратиться в бабочек.
— Где я?
Ставни распахнулись.
— Там же, где и были.
Вид на Город Бездны. Вот только с такой высоты Ана еще ни разу не смотрела на него. Она находилась сейчас даже выше Москитной Сетки — метрах в пятидесяти от ее грязной поверхности. Город покоился под этой Сеткой как фантастическое шипастое чудовище, сохраняемое в формалине. Хоури не понимала, где она очутилась. Может, в одном из высоченных зданий, которые привыкла считать необитаемыми? Мадемуазель сказала:
— Я называю его Шато де Корбо — Замок Воронов, — пояснила Мадемуазель. — За черный цвет. Вы его видели снаружи.
— Чего вы от меня хотите? — спросила Хоури, обдумывая услышанное.
— Нужно, чтобы вы сделали одно дело.
— Только и всего? Значит, меня привели сюда под дулом пистолета только для того, чтобы предложить заказ? Неужели этого нельзя было сделать, воспользовавшись обычными каналами?
— Это не тот заказ, о котором вы думаете.
Хоури кивнула на открытую капсулу:
— А это здесь для чего?
— Только не надо говорить, что боитесь ее. Вы прибыли в наш мир точно в такой же штуковине.
— Я просто спросила, что это значит.
— Все узнаете в свое время.
Хоури услышала слабое движение за своей спиной — будто выдвинули ящик картотеки.
В комнату въехал паланкин герметика. А может быть, он находился тут с самого начала, прячась за какой-нибудь скульптурой. Был он угловатый, без всякой отделки, с грубо сваренным из черных листов корпусом: ни манипуляторов, ни видимых датчиков. Единственный объектив, вмонтированный в переднюю стенку, был черен, точно глаз акулы.
— Вы, разумеется, знакомы с такими, как я, — сказал голос из паланкина. — Не надо бояться.
— Я не боюсь, — ответила Хоури.
Она лгала. Паланкин внушал тревогу, от него веяло чем-то таким, с чем Ана еще не сталкивалась. Возможно, своим суровым обликом ящик создавал впечатление, что он никогда не бывает пустым. И почему у него крошечное смотровое окошко? Такое чувство, что за ним прячется чудовище.
— Я сейчас не могу ответить на все ваши вопросы, — продолжала Мадемуазель. — Но ведь очевидно, что я не организовала бы ваш визит только для того, чтобы продемонстрировать переносимые мною неудобства. Может быть, вот это облегчит дело.
Рядом с паланкином возникла человеческая фигура, причем так неожиданно, что можно было подумать, ее породила сама комната.
Конечно, это была женщина. Молодая, но в архаичной одежде — такую тут не носили со времен плавящей чумы. Она была в мерцающей мантии. Черные волосы зачесаны с высокого лба назад, их удерживает диадема, в которой горят огоньки. Вечернее платье цвета электрик обнажало плечи, грудь была открыта смелым декольте. Там, где платье касалось пола, бурлила тьма — ткань как будто погружалась в бездну.
— Вот такой я была, — сказала женщина. — До прихода этой мерзости.
— И вы не можете снова стать такой же?
— Слишком велик риск погибнуть, если я покину паланкин, даже если это произойдет в контролируемой среде обитания. Я этим средам не доверяю.
— Зачем вы доставили меня сюда?
— Разве Манукян не объяснил?
— Он лишь дал понять, что я очень пожалею, если не подчинюсь.
— Как неделикатно! Но следует признать, это очень точно отражает суть. — Улыбка чуть тронула бледные губы женщины. — Так какова же, по вашему мнению, причина нашей встречи?
Хоури понимала: как бы ни развивались дальше события, она слишком многое увидела, чтобы спокойно вернуться к прежней жизни.
— Я профессиональный убийца. Манукян узнал о моей репутации, а теперь увидел меня в деле. Дальше… Тут уж мне придется фантазировать. Сдается, вы кого-то хотите убить.
— Отлично, — кивнула дама. — Но разве Манукян не сказал вам, что этот контракт не будет похож на ваши обычные?
— Манукян упомянул о существенных отличиях.