— Возникли сомнения? — оторвал чей-то голос Силвеста от размышлений. — Вам уже не кажется, что это была удачная мысль?
Силвест отвернулся от балюстрады, обращенной к Погребенному Городу:
— Похоже, мне уже поздновато высказывать сомнения.
— В день свадьбы? — Жирардо усмехнулся. — Отчего же, Дэн. Вы еще не сели крепко-накрепко на мель, в любой момент можете дать задний ход.
— И как бы вы к этому отнеслись?
— Полагаю, что очень плохо.
Жирардо был в накрахмаленной парадной одежде, щеки слегка покраснели от несомых ветром песчинок. Он взял Силвеста под локоть и увел от перил.
— Сколько лет мы дружим, Дэн?
— Я не назвал бы это дружбой. Скорее, взаимное паразитирование.
— Да бросьте, — как будто огорчился Жирардо. — Неужели считаете, что в последние двадцать лет я причинил вам хоть одно неудобство, которого не требовала железная необходимость? Думаете, я сильно радовался, держа вас под замком?
— Скажем так: вы взялись за это дело не без энтузиазма.
— Только потому, что заботился о ваших интересах.
Они сошли с балкона в низкий тоннель из тех, что пронизывали оболочку вблизи Города. Мягкое покрытие пола глушило шаги.
— А кроме того, — продолжал Жирардо, — если вы сами не в курсе, Дэн, я скажу, что в тот момент народ жаждал крови. Не окажись вы моими стараниями в каталажке, вас бы просто разорвали в клочья.
Силвест промолчал. Многое из услышанного было теоретически верно, но это вовсе не означало, что Жирардо руководствовался тогда исключительно благородными мотивами.
— Политическая ситуация была в те времена куда проще. Ведь тогда еще не было «Истинного пути», который сейчас причиняет нам столько неприятностей.
Они достигли шахты лифта и вошли в кабину, новую и чистую, как операционная. На стенах висели фотографии и рисунки, изображающие различные пейзажи Ресургема до и после природоохранных мероприятий, проведенных правительством. Среди прочих был и снимок Мантеля.
Столовая гора, на которой стоял поселок, утопала в зелени, с ее вершины низвергался водопад, на горизонте виднелось голубое, с перьями облаков небо. В Кювье возникла целая индустрия пиара будущего Ресургема, и в нее ринулись многие — от художников-акварелистов до специалистов по сенсорному моделированию и рендерингу.
— С другой стороны, — продолжал Жирардо, — среди ученых тоже есть радикальные элементы, приходящие в бешенство из-за пустяков. Не далее как неделю назад в Мантеле застрелили одного функционера «Истинного пути», и уверяю вас, это не наш агент постарался.
Силвест чувствовал, что лифт почти достиг уровня Города.
— Что вы сказали?
— Я сказал, что фанатики есть по обе стороны баррикады. И мы с вами уже кажемся наиболее умеренными. Грустно, не правда ли?
— Хотите сказать, радикализация идет с обоих концов?
— Что-то в этом роде.
Они вышли из источенной тоннелями оболочки Города к толпе журналистов, проверявших в последние минуты готовность аппаратуры. Репортеры в пестрых очках гоняли свои камеры по воздуху, как тусклые воздушные шарики. Кругами ходил генетически измененный павлин Жанекена, что-то склевывая на земле, и с шелестом тащил сложенный хвост. Вперед выступили два охранника с золотыми эмблемами увлажнистов на плече, окруженные нарочито грозными энтоптиками. За ними брели роботы-слуги. Охранники провели полное сканирование Силвеста и Жирардо, а затем жестом направили их к небольшому временному сооружению, поставленной неподалеку от похожего на гнездо скопления амарантийских жилых строений.
Внутри временного сооружения было пусто, если не считать стола и двух простых стульев. На столе стояла бутылка красного вина — наследие эпохи Американо — и два стеклянных бокала с инкрустированными матовыми пейзажами.
— Садитесь, — сказал Жирардо. Сам он обошел стол и наполнил бокалы. — Не понимаю, почему вы так страшно нервничаете. Не в первый же раз женитесь.
— В четвертый.
— И все по обычаям Йеллоустона?
Силвест кивнул. Он вспомнил два первых брака, женщин, которых даже трудно было различить в памяти. Обе они завяли под гнетом известности, которую принесла им фамилия Силвест. Наоборот, его женитьба на третьей, Алисии, с самого начала планировалась как общественно значимое событие. Она привлекла внимание к близящейся экспедиции на Ресургем и обеспечила этому мероприятию дополнительное денежное вливание, которого как раз и не хватало. Тот факт, что новобрачные были влюблены, почти не имел значения — приятный довесок к главным причинам.
— У вас в голове накопилось много лишнего багажа, — сказал Жирардо. — Вам никогда не хотелось, чтобы перед каждой женитьбой можно было избавляться от прошлого?
— Вам наша церемония покажется необычной.
— Возможно, — отозвался Жирардо, стирая красную жидкость с губ. — Видите ли, я никогда не принадлежал к йеллоустонской культуре.
— Но вы же вместе с нами прибыли с Йеллоустона.
— Да, но родился я не там. Моя семья происходит с Гранд-Титона. Я прибыл на Йеллоустон за семь лет до отправки экспедиции на Ресургем. Поэтому времени, чтобы приобщиться к тамошним традициям, у меня было маловато. А вот моя дочь Паскаль ничего, кроме йеллоустонского общества, не знала. Или, во всяком случае, кроме той его версии, которую мы сюда привезли. — Он понизил голос. — Я так понимаю, флакон должен быть при вас? Разрешите взглянуть на него.
— Вряд ли я могу вам в этом отказать.
Силвест вынул стеклянный цилиндрик, который носил с собой весь день, и протянул Жирардо. Тот нервно повертел флакон в руках, наклоняя в разные стороны, следя за пузырьками, перемещавшимися, как в ватерпасе. Что-то темное висело в этой жидкости, волокнистое и раскидистое.
Он осторожно поставил флакончик, и тот тонко звякнул, будто ударился о хрустальную столешницу. Жирардо смотрел на него с плохо скрываемым ужасом.
— Это больно?
— Конечно нет. Мы же не садисты, как вам известно. — Силвест улыбнулся, втайне радуясь, что Жирардо не по себе. — Может, вы предпочли бы обменяться со мной верблюдами?
— Уберите.
Силвест положил флакон в карман.
— Ну а теперь скажите, Нильс, кто тут нервничает.
Жирардо налил себе еще вина.
— Извините. Охранники в последнее время очень беспокоятся. Не знаю, что их волнует, но это передается и мне.
— Я ничего такого в поведении охраны не заметил.
— А вам и не положено. — Жирардо пожал плечами; движение начиналось где-то от живота. — Говорят, что все в норме, но за двадцать лет я изучил их куда лучше, чем им кажется.
— Зря беспокоитесь. Ваши милиционеры — ловкие ребята.
Жирардо мотнул головой, будто надкусил ужасно кислый лимон.
— Не думаю, Дэн, что отношения между нами когда-нибудь станут нормальными. Но почему все свои сомнения вы трактуете против меня? — Он кивнул на открытую дверь. — Разве я не дал вам сюда полный доступ?
Да, но это привело лишь к одному результату: заменило десяток вопросов тысячью других.
— Нильс, — спросил Силвест, — в каком состоянии сейчас ресурсы колонии?
— Вы о чем?
— Я знаю, что положение изменилось после того, как прилетал Ремиллиод. То, что в мое время было бы немыслимо… сейчас это можно сделать, была бы политическая воля.
— Что, например? — подозрительно спросил Жирардо.
Силвест снова полез в карман, но вместо флакона вынул листок бумаги и развернул перед Жирардо:
— Вы узнаете этот чертеж? Мы нашли его на обелиске, а здесь он встречается по всему Городу. Это схема солнечной системы амарантийцев, сделанная ими же.
— После того как я увидел этот Город, мне почему-то легче верится в то, во что раньше не верилось совсем.
— Отлично. Тогда выслушайте меня. — Силвест провел пальцем по самой большой окружности. — Это орбита нейтронной звезды — Гадеса.
— Гадеса?
— Это имя было дано, когда мы впервые картировали систему. Вокруг звезды мотается еще один здоровенный кусок камня, планетоид размером с типичную луну. Его назвали Цербером. — Он ткнул пальцем в сплетение линий, изображавших систему «нейтронная звезда — планетоид». — Почему-то это было очень важно для амарантийцев. Я думаю, все это имеет отношение к Событию.
Жирардо театральным жестом схватился за голову. Потом искоса поглядел на Силвеста:
— Вы это серьезно?
— Да. — Тщательно, не отводя взгляда от Жирардо, тот сложил бумагу и спрятал в карман. — Нам надо исследовать эту систему и узнать, что именно уничтожило амарантийцев. Пока оно не уничтожило и нас.
Войдя в каюту Хоури, Садзаки и Вольева велели ей одеться потеплее. Хоури заметила, что они и сами были одеты плотнее обычного. Вольева была в застегнутой на молнию летной куртке, Садзаки — в костюме из термоткани, с высоким воротом и нашитыми кусками гипералмазной пленки.
— Я что-то напортачила? — спросила Хоури. — Набрала мало баллов при имитации боя? Вы хотите выбросить меня в шлюз?
— Не говори глупостей. — У Садзаки только лоб и нос выглядывали из мехового воротника. — Если бы мы собирались тебя убить, стали бы мы заботиться, чтобы ты не простудилась?
— Кроме того, — сказала Вольева, — твое обучение уже давно закончилось. Ты теперь у нас ценный ресурс. Убить тебя — значит самим себе хуже сделать.
Из-под опущенного козырька ее ушанки виднелись только нос и подбородок. Вольева как бы дополняла Садзаки — они вдвоем составляли одно непроницаемое лицо.
— Как приятно, что вы обо мне заботитесь.
Все еще не вполне успокоившаяся — возможность того, что товарищи по экипажу задумали какую-то подлость, продолжала казаться весьма вероятной, — Хоури порылась среди своих вещей и нашла термокуртку. Она была изготовлена на корабле и походила на клоунский наряд Садзаки, только Ане почти доставала до колен.
Хоури отвезли в ту часть корабля, которую она не знала совершенно. Пришлось несколько раз пересаживаться с лифта на лифт и ехать по узким пересекающимся тоннелям. Это, как объяснила Вольева, было связано с тем, что вирус разрушил большие участки внутренней транспортной системы. Отсеки, по которым пришлось идти, слегка отличались декором и уровнем технологии, будто вся эта часть корабля была брошена на разных стадиях строительства сотни лет назад. Хоури все еще нервничала, но что-то в поведении Садзаки и Вольевой подсказывало: следует ждать скорее какой-нибудь церемонии посвящения, чем хладнокровного убийства. Больше всего они напоминали пару детей, задумавших шалость, — во всяком случае, ребенка напоминала Вольева, а Садзаки действовал и говорил куда более взвешенно, будто чиновник, выполняющий неприятную, но необходимую обязанность.