– Вот и Вольева так думает.
– Зачем же мы сюда пришли?
– Видимо, Илиа ждет подтверждения своих предположений.
Хоури сильным толчком отворила дверь, ведущую в лазарет из частично затопленного короткого коридора. Одновременно она успела отвесить ловкий пинок крысе, очутившейся на пороге. В клинике стоял необычный запах. Ана сразу насторожилась.
– Паскаль, что-то здесь не так.
– А что полагается говорить в таких случаях? «Иди, я прикрою»? – Паскаль держала маломощный лучевик наперевес, причем выглядела так, будто не была уверена в своем умении с ним обращаться.
– Да, – кивнула Хоури. – Прикрой меня. Совсем неплохая мысль.
Она двинулась вперед, водя перед собой стволом плазмобоя.
Когда Хоури вошла в лазарет, тот отреагировал на ее присутствие, усилив освещение. Хоури в свое время навещала здесь раненую Вольеву; она считала, что неплохо запомнила планировку.
Прежде всего она взглянула на кровать, где должен был лежать Садзаки. Над изголовьем висел набор шарнирных и откидных медицинских сервомеханизмов – этакая стальная рука с множеством когтистых пальцев. И все они были покрыты кровью. Успевшая загустеть, она напоминала восковые натеки.
– Паскаль, не надо сюда…
Но Паскаль уже успела увидеть то, что лежало на кровати под инструментами. Постель тоже была в крови. Разглядеть, где кончался Садзаки, а где начинались его выпотрошенные внутренности, представлялось почти невозможным. Он чем-то напоминал капитана, но вместо серебряного цвета здесь господствовал красный. Как будто художник нарисовал на одну и ту же тему две картины, но в разных тонах. Две половины одного страшного диптиха.
Грудь трупа была раздута, она высоко вздымалась над постелью, будто по телу Садзаки бежали гальванические токи. Но сама грудная клетка была разодрана. На дне рваной раны, тянувшейся от грудины до лобка, запекалась кровь; как будто чудовищная ручища разорвала Садзаки почти пополам и вытащила все внутренности. Скорее всего, так и было.
Возможно, это произошло, когда триумвир заснул. Пытаясь удостовериться в этом, Хоури вгляделась в его лицо. Но различить выражения не удалось – слишком много крови.
Нет, Садзаки почти наверняка не спал.
Хоури почувствовала, как сзади приблизилась Паскаль.
– Я уже видела смерть, – сказала та. – На моих глазах убили отца.
– Но такого тебе видеть не приходилось.
– Ты права, – ответила Паскаль.
И тут грудь Садзаки будто взорвалась. Из нее что-то вылетело, неразличимое в фонтане крови, – а миг спустя плюхнулось на окровавленный пол и помчалось прочь, волоча за собой похожий на червя голый хвост.
И тут же еще три крысы высунули из Садзаки острые морды, раздувая ноздри и злобно тараща на Хоури и Паскаль черные бусины глаз. Эти зверьки тоже выскочили из разверстой груди мертвеца, шлепнулись на пол и последовали за первой крысой. Все они моментально скрылись в темном углу комнаты.
– Давай-ка сматываться, – сказала Хоури.
Не успела она договорить, как что-то сдвинулось. Стальная рука со слепящей быстротой устремилась к ней и схватила парой кривых, как клешни, с алмазными резцами инструментов, да так ловко, что она успела лишь пронзительно взвизгнуть. Клешни терзали куртку, а Хоури, напрягая все силы, пыталась вырваться из стального капкана.
Ей удалось высвободиться, но машина успела вцепиться в плазмобой и мощным рывком выдернула из рук. Хоури рухнула на пол, в жидкую грязь, успев заметить, что ее куртка в крови Садзаки. А вот несколько пятен поярче – это уже ее собственная кровь.
Хирургическая машина держала плазмобой на виду, как бы хвалясь захваченным трофеем. Парочка наиболее ловких манипуляторов начала ощупывать клавиши управления и поглаживать кожу приклада; аппарат явно испытывал при этом садистское наслаждение. Манипуляторы наводили ствол на Хоури.
Паскаль подняла свой лучевик и разнесла всю установку. Измазанные кровью металлические фрагменты рассыпались по останкам Садзаки. Плазмобой Хоури шлепнулся в слизь обугленным, от него шел зловонный дым, из разбитого корпуса вылетали голубые искры.
Хоури поднялась с пола, всем телом ощущая кровь и грязь, в которой успела выпачкаться с головы до ног.
Безнадежно испорченный плазмобой злобно жужжал, искры сыпались все гуще.
– Сейчас взорвется! – крикнула Хоури. – Бежим!
Они повернули к двери и только спустя секунду сообразили, что путь к отступлению отрезан.
Их были тысячи. Они шли в три слоя, утопая в скользкой жиже. Причем каждой крысе была безразлична собственная судьба: уборщицы перли безумной массой в предчувствии близкой победы. А сзади нажимали новые крысы – сотни, тысячи. Они лезли друг на друга; они покрывали весь пол коридора в пределах видимости.
Хоури выхватила оставшееся у нее оружие – маломощный иглострел, который она ценила только за точность боя. Ана водила стволом вдоль фронта крысиной волны, а Паскаль палила из лучевика, тоже не сказать что самого подходящего оружия в данной боевой ситуации. Крысы вспыхивали и взрывались, но каждую погибшую спешили заменить десятки живых. Первые ряды грызунов уже подступили вплотную к лазарету.
Внезапно коридор вдали залился ослепительным светом, а затем раздалась серия взрывов, таких частых, что они сливались в сплошной рев. Гром и вспышки приближались, ударные волны подбрасывали крыс в воздух. Вонь от горящих грызунов казалась невыносимой.
Постепенно крысиный натиск ослабел, а затем и вовсе прекратился. В дверях возникла Вольева. Ее автомат плевался дымом, дуло приобрело цвет свежей лавы. За спиной у Хоури вдруг прекратил шипеть ее испорченный плазмобой, и наступившая тишина казалась зловещей.
– Самое время убраться отсюда, – проговорила Вольева.
Паскаль и Хоури бросились к ней, давя крыс – и дохлых, и в панике ищущих укрытие. А потом на Ану обрушилась сзади раскаленная волна чудовищной силы, и она почувствовала, что летит.
Глава тридцать вторая
На этот раз ощущение амнезии прошло быстрее, хотя виды, открывшиеся Силвесту, были для человеческого глаза не просто дикими, а невообразимыми.
– Мы спускаемся к «Плацдарму», – проинформировал его скафандр лишенным всякой аффектации голосом, как будто это было самое заурядное событие в мире.
По визору скафандра бежали какие-то изображения, но глаза Силвеста не успевали сфокусироваться на них, и он приказал проецировать изображения прямо в мозг. Стало лучше: ложные контуры поверхности – теперь уже огромные, занимающие половину неба, – рисовались в сиреневых тонах, и этот мир казался еще более складчатым, еще более похожим на мозг, чем раньше. Естественное освещение практически отсутствовало, если не считать два слабых красных маячка: Гадес и Дельту Павлина. Скафандр это компенсировал, смещая почти инфракрасные фотоны в видимый спектр.
Что-то торчало над горизонтом, мигая в зеленых тонах.
– «Плацдарм», – сказал Силвест, желая хотя бы услышать человеческий голос. – Я его вижу.
Отсюда «Плацдарм» казался совсем маленьким – будто шальной осколок изувечил статую бога. Цербер имел в диаметре около двух тысяч километров, «Плацдарм» – всего четыре километра в длину, но бóльшая его часть утонула в коре. Малая величина этого сооружения в сравнении с огромной планетой лучше всего говорила об искусстве Илиа, ухитрившейся загнать ядовитый шип в бок исполина. Даже отсюда поверхность вокруг «Плацдарма» выглядела воспаленной, даже гангренозной; к такой ране планета явно не была готова. Кора в радиусе нескольких километров от корабля больше не пыталась выглядеть реальной. Там Силвест видел гексагональную сетку, которая по периферии расплывалась, превращаясь в «камень».
Через несколько минут он должен был оказаться над открытым основанием конуса. Силвест уже ощущал, как гравитация потягивает за внутренности, хотя он по-прежнему находился в гель-воздушной среде. Сила тяготения составляла тут четверть земной, но падение с той высоты, на которой сейчас находился Силвест, закончилось бы плохо. Даже скафандр не спас бы.
Теперь, в конце пути, новый объект появился в непосредственной близости от Силвеста. Он затребовал увеличение и миг спустя увидел скафандр – точно такой же, как его собственный, серебряный на фоне черного неба и чуть-чуть опережающий его в полете. Скафандр тоже направлялся к «Плацдарму», вернее, к круглому отверстию в его корме. «Мы как планктон, – подумал Силвест, – который море несет в глотку кальмара, застрявшего между зубами кита».
«А пути-то назад нет», – мелькнуло в мозгу.
Три женщины бежали по коридору, выстланному ковром из крысиных трупиков и каких-то черных скорлупок – наверное, тех же крыс, только сгоревших. У них был один исправный автомат на всех, но он вполне мог уничтожить любого робота, высланного им наперерез. Впрочем, для такой задачи сгодится и пистолет, хотя к нему нужна опытная рука и немного удачи.
Время от времени под ногами дергался пол, и это здорово действовало на нервы.
– Что все это значит? – Хоури прихрамывала – ей серьезно досталось при взрыве в лазарете.
– Это значит, что Похититель Солнц экспериментирует, – ответила Вольева. После каждых двух-трех шагов ей приходилось останавливаться, чтобы перевести дыхание. У нее мучительно болел бок, как будто открылись все раны, полученные на Ресургеме. – До сих пор он пытался покончить с нами простейшими средствами, вроде роботов и крыс. А потом сообразил: если научится управлять ускорением, находясь в безопасном месте, то сумеет убить нас резкими колебаниями тяги. – Задыхаясь, она преодолела еще несколько метров. – Именно так я избавилась от Нагорного. Но Похититель Солнц еще плохо знаком с кораблем, хоть и сумел завладеть контролем. Он меняет скорость постепенно, стараясь понять, как работает двигатель. А когда поймет…
– Неужели нет места, где бы мы могли чувствовать себя в безопасности? Куда не проникнут ни крысы, ни механизмы? – спросила Паскаль.