– А вы испытывали к врагу… личную ненависть?
– Я бы так не сказал. Для ненависти существует пропаганда… но, если разобраться, по ту сторону фронта про нас тоже рассказывали всякие небылицы. Ну конечно, кое-что было правдой. Не надо ничего придумывать – жестокости и грязи хватало и тем и другим.
– А война действительно началась из-за того, что случилось во Флотилии?
– В общем, да.
– Так, значит, проблема заключалась не столько в идеологии, сколько в территории?
– Меня это не интересует. Поймите, Квирренбах, все это давние дела.
– А что вы знаете о Небесном Хаусманне? Я слышал, на вашей планете до сих пор живут его почитатели.
– Ну, кое-что знаю.
Мне попался заинтересованный собеседник. Казалось, чуть напряги слух и уловишь, как он делает в голове записи, готовя материал для своей симфонии.
– Это входит в вашу систему воспитания?
– Не совсем так.
Мне действительно нечего терять. Я поднял руку и продемонстрировал Квирренбаху рану посредине ладони:
– Видите? Это знак того, что до меня добралась церковь Небесного. Я инфицирован индоктринационным вирусом. Теперь вижу сны о Небесном Хаусманне, даже когда мне этого не хочется. В конечном итоге вирус, естественно, распадется, но очень нескоро. Я получаю дозу Небесного каждый раз, когда закрываю глаза.
– Это ужасно. – Он изо всех сил старался держаться в рамках приличия, вот только глаза сияли от восторга. – Но полагаю, что вы, просыпаясь, хотя бы отчасти остаетесь…
– В своем уме? Да, безусловно.
– Я хотел бы узнать об этом побольше, – пробормотал Квирренбах. – Вы не против продолжить разговор?
Одна из громоздких труб рядом с нами с пронзительным свистом извергла струю едкого пара.
– Боюсь, он будет не слишком долгим.
– В самом деле? – Похоже, мой собеседник приуныл.
– Извините, Квирренбах… я предпочитаю работать в одиночку. – Мне хотелось, чтобы отказ прозвучал как можно мягче. – И вам тоже нужен покой, чтобы трудиться над вашими симфониями…
– Да, да… но это позже. К чему торопиться? Нам еще многое предстоит сделать, Таннер. Меня все же беспокоит плавящая чума. Вы действительно считаете, что здесь опасно?
– Говорят, она еще не ушла окончательно. У вас есть имплантаты, Квирренбах?
Он явно не понял, о чем речь, и я пояснил:
– Сестра Амелия, которая ухаживала за мной в хосписе, сказала, что иногда у иммигрантов удаляют имплантаты, но тогда я не понял зачем.
– Черт побери! – вырвалось у него. – Мне следовало удалить их еще на стоянке. Но я не решился – те, кто предлагал свои услуги, выглядели уж больно несимпатично. А теперь придется искать какого-нибудь живодера в Городе Бездны…
– Я уверен: в желающих помочь недостатка не будет. Мне, кстати, тоже придется поговорить с такими людьми.
Коротышка-композитор почесал свою жесткую щетину:
– Ах, и вам тоже? Но тогда есть смысл путешествовать вместе.
В тот миг, когда я подыскивал предлог, чтобы ему отказать, чьи-то руки сомкнулись вокруг моего горла.
Меня грубо стащили со стула и весьма чувствительно приложили об пол. Воздух вырвался из груди стайкой напуганных птиц. Я балансировал на грани обморока, не находя в себе сил отдышаться, тогда как все инстинкты вопили, что спасти меня может только движение.
Но Вадим уже склонился надо мной, уперев колено в мою грудную клетку:
– Сознайся, Мирабель, что не ожидал снова увидеть Вадима. Небось жалеешь теперь, что не убил.
– Я не… – прохрипел я, не в силах закончить фразу из-за нехватки воздуха в легких.
Вадим разглядывал свои ногти, делая вид, будто его одолела скука.
Поле зрения темнело по краям, но я видел Квирренбаха, который стоял со сведенными за спиной руками: какой-то тип крепко держал его. На заднем плане расплывчатыми пятнами маячили пассажиры. Никто не обращал на нас ни малейшего внимания.
Он ослабил хватку, и я глотнул воздух.
– Продолжай, – милостиво произнес Вадим. – Валяй, говори, я весь внимание.
– Ты должен быть благодарен мне за то, что я не убил тебя, Вадим. Но для такого подонка слово «благодарность» – пустой звук.
Он изобразил улыбку и снова надавил мне на грудь. Похоже, я ошибался на его счет. У него был напарник – тот тип, который держал Квирренбаха. Получается, широкая сеть помощников – это не просто байка.
– Это я-то подонок? Ха-ха, кто бы говорил. Вижу, ты не побрезговал моими часами, гадкий воришка.
Вадим повозился с браслетом на моем запястье и с победной ухмылкой стащил часы. Потом поднес их поближе и сощурил глаз с таким умным видом, будто изучал работу механизма:
– Надеюсь, ты их не поцарапал…
– Забирай на здоровье. Вообще-то я тут ни при чем.
Вадим надел часы и покрутил рукой, любуясь возвращенным имуществом:
– Хорошо. Хочешь сказать еще что-нибудь?
– Ага, имеется вопросик.
Одна рука оставалась свободной, но я не пытался пустить ее в ход, и он не обращал на нее ни малейшего внимания. Я не успел вынуть ее из кармана, когда меня стащили со стула. Ну что же… может быть, у Вадима богатый опыт, но профессионализма ему не хватает. Я понял это, когда мы сцепились в кают-компании.
Теперь пора вынуть руку из кармана.
Движение было быстрым и плавным, словно атака гамадриады. Понятно, что Вадим оказался к такому совершенно не готов.
Одна из его черных палочек-экспириенталий сама легла в кулак. Получилось просто идеально. Когда моя рука пошла вверх, Вадим оказался как раз на таком расстоянии, чтобы я смог дотянуться до его физиономии. И изумленно раскрытый глаз – легкая цель, словно Вадим мне подыгрывал.
Именно туда я воткнул палочку.
Помню, я засомневался, уж очень этот глаз смахивал на искусственный. Но когда увидел, как блестящий кончик экспириенталии вошел в глазницу, то убедился: это не стекло.
Вадим грохнулся навзничь и завопил, кровь хлестала из его глаза гаснущим закатным протуберанцем. Он безумно размахивал руками, но не смел даже коснуться инородного тела, которое сидело в его глазнице.
– Черт! – проговорил его напарник.
Пока я с трудом поднимался на ноги, Квирренбах внезапно пнул его, а в следующий миг уже удирал прочь.
Мыча, Вадим повалился на наш столик. Напарник поддерживал раненого и лихорадочно нашептывал что-то на ухо – похоже, втолковывал, что пора смываться.
Мне тоже было что сказать:
– Я в курсе, Вадим, что это чертовски больно, но тебе необходимо кое-что узнать. Эту штуку я мог бы всадить тебе прямо в мозг. Для меня это пара пустяков. Но не всадил. Какой из этого вывод?
Он ухитрился поднять голову, обратив ко мне похожее на окровавленную маску лицо:
– Какой?
– А такой, что ты опять у меня в долгу.
Я осторожно снял у него с руки часы и застегнул браслет на своем запястье.
Глава тринадцатая
Возможно, среди лабиринта паровых труб в чреве Нью-Ванкувера скрывались какие-то силы охраны правопорядка. Но они делали это чрезвычайно искусно и ничем не выдавали своего присутствия. Вадим и его помощник, пошатываясь, удалились с места происшествия, так и не дождавшись вопросов. Я задержался, поскольку честь обязывала меня дать объяснения, но никто так и не появился. Стол, за которым мы с Квирренбахом лишь несколько минут назад пили кофе, выглядел весьма плачевно – а что поделать? Конечно, можно оставить чаевые для робота-уборщика, он наверняка вот-вот притащится. И заодно полюбоваться, как тупая машина будет оттирать кровь и содержимое глазного яблока с тем же безмозглым усердием, что и кофейные пятна.
Я ушел, и никто не пытался меня остановить.
Заглянув в уборную, я побрызгал на лицо ледяной водой и смыл кровь с кулака. На всякий случай я двигался подчеркнуто спокойно и неторопливо.
Однако в уборной никого не было. Дверцы длинного ряда кабинок были украшены загадочными рисунками. При желании в них можно было узнать инструкцию, объясняющую, каким образом включать слив.
Я тщательно простучал и прощупал свою грудную клетку. Похоже, удалось отделаться синяками. Теперь можно пройти в зону посадки.
Не знаю, кому пришло в голову назвать шаттл «бегемотом». Корабль по форме напоминал ската, а тем, как он «присосался» к оболочке анклава, вращаясь вместе с ним, – миногу. Вблизи эта штуковина оказалась далеко не столь гладкой и обтекаемой, как издали. Ее корпус был испещрен вмятинами и шрамами, а между ними красовались угольно-черные разводы.
С противоположных сторон на борт «бегемота» медленно проникали два потока пассажиров. Мой поток выглядел унылой тускло-серой массой, которая ползла вниз по спиральному тоннелю, будто толпа осужденных на казнь. Другой двигался чуть бодрее. За прозрачной оболочкой соединительной трубы я увидел клерков, прислуживавших им роботов, домашних любимцев невероятного размера и даже людей, чьи фигуры напоминали животных. Среди них скользили паланкины герметиков; эти высокие темные ящики напоминали метроном.
Позади меня поднялась суматоха: кто-то пытался пробиться вперед.
– Таннер! – донесся театральный шепот. – Вам тоже удалось бежать! Когда вы исчезли, я боялся, что эти головорезы вас нашли!
– Он лезет без очереди, – вяло возмутился кто-то за моей спиной. – Вы видели? Я, право же…
Еще не успев обернуться, я уже знал, кого увижу.
– Он со мной. Если вам это не нравится, давайте разбираться. А пока что заткнитесь и встаньте где стояли.
Квирренбах втиснулся в очередь следом за мной:
– Благодарю…
– Ладно. Только говорите потише и не поминайте Вадима.
– Так вы считаете, у него здесь действительно полно друзей?
– Ничего я не считаю. Просто хочу немного отдохнуть от приключений.
– Понимаю. Особенно после… – Он побледнел. – Даже думать об этом не хочу.
– Ну так и не думайте. Если повезет, это вам не понадобится.
Очередь ринулась вперед, проходя последний виток спирали, и ввалилась в шаттл. Просторный, ярко освещенный, его холл сделал бы честь фешенебельному отелю. Лестница совершала еще несколько витков вверх и выходила к небольшой площадке. Повсюду прогуливались люди с бокалами в руках, носильщики катили багаж, а контейнеры побольше перемещали лебедками. Огромные арочные иллюминаторы образовали почти непрерывный ряд, стена повторяла очертания части крыла. Кажется, нутро «бегемота» было почти полым, но с того места, где я стоял, мне было видно не более десятой доли его внутренности.