– Базука? – уточнил я. – Ну да, ну да. Убойная штуковина. Но я бы не назвал это охотой.
– Тут ты прав, – согласился Кагуэлла. Его настроение менялось непредсказуемо. – Ты тоже неплохо поработал. – Он положил руку мне на плечо. – Мы получили ценный опыт. Приедем сюда снова – пригодится.
Я видел, что Кагуэлла абсолютно серьезен. Он твердо решил заполучить почти взрослую гамадриаду.
– Чудесно. – Я резким движением высвободил плечо. – Но только в следующий раз я доверю руководить экспедицией Дитерлингу. А сам останусь в Доме Рептилий и буду выполнять работу, за которую вы мне платите.
– Я плачу за то, чтобы ты был здесь, – сказал Кагуэлла.
– Да. За то, чтобы прикончил Рейвича. Но отстрел гигантских змей не входит в условия моего контракта, насколько мне известно.
Он вздохнул:
– Рейвич по-прежнему наша главная цель, Таннер.
– В самом деле?
– Разумеется. Все остальное просто… бутафория.
Он кивнул и исчез в своей палатке.
– Послушай, братишка… – пробормотал Дитерлинг.
– Я знаю. Тебе незачем извиняться. Ты был прав, что схватил базуку, а я ошибся.
Дитерлинг кивнул и отправился к стойке, чтобы выбрать лучевик. Проверил прицел, повесил оружие за спину.
– Куда ты идешь?
– Проверю еще разок территорию.
Я заметил, что инфракрасные очки-бинокль он не взял.
– Уже темнеет, Мигуэль. – Я кивком указал на свои очки, лежащие на столе рядом с картой, где были отмечены перемещения Рейвича.
Но Мигуэль Дитерлинг лишь улыбнулся и отвернулся.
Позже, гораздо позже, уже после того, как я установил примерно половину ловушек (остальными решил заняться на рассвете, чтобы они не создавали проблем нам самим), Кагуэлла позвал меня к себе в палатку.
– Да? – осведомился я, ожидая очередного приказа.
– Мне нужен противник.
Я увидел подготовленную к партии шахматную доску на складном столике, рядом стулья с брезентовыми спинками и пожал плечами. Шахматист я совсем неплохой, но не сказать что заядлый. Эта игра входила в число обязанностей, которыми не стоит пренебрегать.
А еще не стоит в ней выигрывать.
Кагуэлла навис над столиком. Он был экипирован по-боевому: крест-накрест патронташи, пояс с целым арсеналом кинжалов и метательных ножей, на шее брелок с дельфином. Когда его рука потянулась к доске, мне вспомнились генералы былых времен, расставлявшие флажки и фигурки танков и пехотинцев на широченном песочном макете местности. На лице шефа застыло безмятежное спокойствие, зеленоватое сияние электрических ламп странным образом отражалось в его глазах – как будто эти глаза вносили свою долю в освещение.
Все это время Гитта находилась с нами. Иногда она подливала мужу «Писко», но редко произносила хоть слово.
На этот раз партия выдалась непростая из-за необходимости постоянно прибегать к тактическим уловкам. Я смыслил в шахматах побольше Кагуэллы, но ему не очень нравилось проигрывать. С другой стороны, он был достаточно умен и мог обнаружить, что противник играет не в полную силу. Так что мне приходилось удовлетворять его самолюбие на обоих фронтах. Я действовал жестко, загоняя Кагуэллу в угол, но непременно создавал в своей позиции слабое место – нечто едва уловимое, но чреватое сокрушительным поражением. И в тот момент, когда положение казалось для него безнадежным, я позволял увидеть эту слабину, подобную тончайшей трещине на гладкой поверхности. Впрочем, иногда он не замечал подсказки, и тогда ничего не оставалось, как допустить его поражение. В этой ситуации мне приходилось делать вид, что победа была вырвана почти чудом. «Снова ты побил меня, Таннер». – «Но и вы заставили меня попотеть. Иногда и мне улыбается победа».
Гитта бесшумно появилась рядом с мужем и капнула ему в рюмку спиртного.
– Таннер всегда играет хорошо, – заметила она, пристально глядя на меня. – Он достойный противник, и ты это знаешь.
– Стараюсь, – пожал плечами я.
Кагуэлла смахнул фигуры с доски, словно в приступе раздражения, но его голос оставался спокойным.
– Еще разок?
– Почему бы и нет? – устало отозвался я, понимая, что теперь мне обязательно придется продуть.
Партия была закончена. Мы с Кагуэллой допили «Писко», затем обсудили план операции, хотя уже делали это десятки раз и как будто предусмотрели любые мелочи. Это уже стало чем-то вроде ритуала, который мне порядком надоел. Напоследок проверили оружие, и Кагуэлла проговорил мне на ухо:
– Я ненадолго выйду, Таннер. Хочу потренироваться в последний раз. Позаботься, чтобы меня не беспокоили.
– Рейвич может заметить вспышки.
– Погода портится. Он решит, что это молнии.
Я кивнул, но настоял на личной проверке его оружия, прежде чем позволил ему уйти. Не взяв с собой фонаря, повесив за плечо небольшой лучевик, он шагнул в темноту и вскоре исчез из виду. Ночь была темная. Я надеялся, что ему знакомы окрестности нашей поляны. Как и Дитерлинг, Кагуэлла был уверен, что весьма неплохо видит в темноте.
Прошло несколько минут, и я услышал голос лучевика. Раздавалось несколько выстрелов с интервалом в секунду-другую, потом следовала долгая пауза – Кагуэлла регулировал оружие или выбирал новую цель. Каждый выстрел освещал верхушки деревьев ослепительной вспышкой, вспугивая крылатых обитателей леса, и они черными пятнами метались на фоне звездного неба. Потом я увидел еще одно пятно, до того большое, что заслонило рой звезд на западе. Это была гроза, предсказанная Кагуэллой. Она подкралась с океана, готовая обрушить на Полуостров ливень. Словно в подтверждение моей догадки, теплый неподвижный воздух отяжелел, а по верхушкам деревьев пробежал ветер.
Я вернулся в палатку и нашел фонарь, а потом зашагал по тропе, которую выбрал мой хозяин, – там, точно маяк в ночи, полыхало его ружье. Пробираться через заросли было небезопасно, но скоро я вышел на небольшую поляну, где уже несколько минут упражнялся в стрельбе Кагуэлла. Я махнул в его сторону фонарем, объявляя о своем присутствии.
– Просил же не мешать, – буркнул он, не опуская лучевика.
– Гроза идет. Я боялся, что вы ее не заметите, пока не хлынет, а тогда будет трудно найти дорогу в лагерь.
– Разве я не говорил тебе, что погода портится? – возразил Кагуэлла, не поворачиваясь ко мне, – он был слишком увлечен стрельбой.
Лазерные импульсы вспарывали темноту, устремляясь к невидимым целям и, как я заметил, находя их с безукоризненной точностью. Время от времени хозяин менял позу или перезаряжал оружие.
– Да вообще-то, поздно уже. Нужно поспать. Если Рейвич где-нибудь застрянет, завтрашний день будет долгим. Вам понадобятся силы.
– Ты прав на все сто, – согласился он, выдержав подобающую паузу. – Просто хочу убедиться, что сумею изувечить этого гада.
– Изувечить? А я думал, мы его ликвидируем, и дело с концом.
– И какой в этом смысл?
Я шагнул к Кагуэлле:
– Убить его – это одно. Наверняка он хочет убить вас, так что намерение покончить с ним не лишено смысла. Но искалечить? Чем он заслужил подобную ненависть?
Кагуэлла снова прицелился и пальнул.
– А кто сказал, что ее нужно заслужить?
Резким движением он перевел приклад и прицел в нерабочий режим и повесил оружие за спину, где оно казалось частью хлипкой корабельной оснастки, случайно прицепившейся к китовой туше.
Мы возвращались молча. Беременная молниями туча вздымалась над нами подобно скале из обсидиана. Когда мы достигли лагеря, первые капли дождя уже провалились сквозь кроны деревьев. Проверив, надежно ли укрыто от непогоды оружие, и включив выставленные по периметру датчики, которые должны были оповестить нас о вторжении, мы спрятались в своих герметичных палатках. Дождь забарабанил по материи, словно нетерпеливые пальцы по столешнице; где-то на юге прокатился гром. Все было готово. Мы улеглись в походные койки, чтобы отдохнуть, прежде чем отправимся на поиски нашего недруга.
– Выспись как следует, – посоветовал напоследок Кагуэлла, просунув голову в мою палатку. – Завтра будет драка.
Было еще темно, буря не утихала. Я проснулся и прислушался к дроби, которую отбивал дождь по натянутой ткани палатки.
Что-то встревожило меня настолько, что я проснулся. Иногда такое случается. Мозг трудится над проблемой, которая кажется очень сложной при свете дня, – трудится, пока не найдет ключ к решению. Именно таким образом я расставлял самые изощренные ловушки в Доме Рептилий – воображал себя диверсантом, затем придумывал способ обойти преграду, которая казалась абсолютно надежной. С этим ощущением я и проснулся, словно мне вдруг открылось очевидное: я по самонадеянности допустил ужасную ошибку. Но в первую минуту я не мог вспомнить подробности сна, не мог понять, что за тайну открыло мне прилежное подсознание.
Через секунду я понял: на нас напали.
– Нет… – пробормотал я.
Но было слишком поздно.
Одна из непреложных истин войны, которые мне в свое время пришлось усвоить, заключается в том, что большинство стереотипов не слишком далеки от реальности. Война состоит из скучных, бедных событиями сцен, перемежаемых пронзительными интерлюдиями, которые и принято называть военными действиями. Во время этих интерлюдий события сменяются с головокружительной быстротой. А само время при этом растягивается, как во сне, и каждый миг клеймом выжигается в памяти. Особенно в такой жестокой, острой ситуации, как засада.
Нет, никакого предупреждения не было. Возможно, что-то потревожило мой разум, точно сторожевая нить, и вырвало меня из сна – понимание того, что на нас напали, понимание собственной ошибки. Быть может, сработал датчик на периметре, хрустнула ветка под ногой или закричал напуганный зверь.
Это не имело значения.
Нас было восемь, их трое, но они положили нас с безжалостной легкостью. Все трое были с головы до пят упакованы в бронированные костюмы-хамелеоны, способные менять не только цвет, но и форму, и текстуру. Разумеется, о таких доспехах местные ополченцы могли только мечтать. Либо обратиться за помощью к ультра – больше никто не продал бы им подобную технику или технологию. Значит, я не ошибся: Рейвич тоже сносился с экипажем субсветовика. Возможно, щедро заплатил, чтобы ультра обманули Кагуэллу, предоставив ложную информацию о местонахождении отряда. Кстати, не исключено, что именно эта догадка, родившаяся в моем полуспящем сознании, стала причиной пробуждения.