– Шантерель, только не притворяйтесь, будто вы хоть что-то в этом понимаете.
Она зло тряхнула головой:
– В таком случае я бы усомнилась в состоянии своего рассудка. Но все же на кой черт вы прилетели сюда? Чтобы исполнить клятву? Ради этого идиотского принципа – кровь за кровь?
– А вам это кажется смешным?
– Нисколько, Таннер. Напротив, это трагично.
– Ну, для вас – может быть?
– Для любого, кто способен взглянуть на ситуацию со стороны. Вы хоть знаете, сколько времени пройдет, прежде чем вернетесь к себе на Окраину Неба?
– Не принимайте меня за ребенка, Шантерель.
– Ответьте на мой вопрос, черт побери!
Я вздохнул. Похоже, я слишком расслабился, и ситуация выходит из-под контроля. Или ее дружелюбие – еще одна аномалия, отклонение от естественного положения вещей?
– Минимум тридцать лет, – ответил я небрежно, как будто речь шла о паре недель. – И заметьте, я прекрасно понимаю, что за это время многое может измениться. Но главное не изменится, поскольку оно уже произошло. Погибла Гитта. И Дитерлинг. И Мирабель.
– Что?
– Кагуэлла погиб.
– Нет, вы сказали «Мирабель».
Я смотрел в окно, как мимо проплывают здания. Голова гудела. Черт побери, что со мной происходит, если я начинаю такое нести? Подобную оговорку не спишешь на усталость. Треклятый вирус… Похоже, он уже не ограничивается тем, что впихивает мне в голову картинки из жизни Небесного – не только во сне, но и в часы бодрствования. Он теперь вмешивается в важнейшие предпосылки, из которых складывается мое восприятие собственной личности. Тем не менее… нет, это еще полбеды. Нищенствующие сказали, что их терапия довольно скоро выгонит вирус, но сцены из жизни Небесного атакуют меня все настойчивей. А главное, зачем поклонникам Хаусманна впутывать в мое прошлое события, не имеющие никакого отношения к Небесному? Почему им нужно, чтобы я считал себя Мирабелем?
Мирабелем?! Кагуэллой!
В памяти против воли всплыл сон о белой камере, в котором я разглядывал человека без ступни. Отогнав видение, я попытался подхватить ускользающую нить разговора:
– Я просто хотел сказать, что…
– Продолжайте.
– …Я не рассчитываю по возвращении найти то, что оставил. Но хуже, чем сейчас, уже не будет. Людей, что-то для меня значивших, давно нет в живых.
Похоже, вирус сводит меня с ума.
Я уже отождествляю себя с Небесным, а Таннер Мирабель постепенно становится… кем? Неким второстепенным персонажем?
Это напоминало партию в шахматы, что приснилась мне у Зебры. Казалось, я то выигрываю, то проигрываю.
Но я полностью контролировал ход игры.
Должно быть, это только начало. Моя оговорка означает, что процесс вышел за пределы снов заодно с вирусом Хаусманна.
Стараясь не показать тревоги, я снова вернулся к разговору:
– Эти люди погибли до того, как я покинул планету.
– Наверное, вам просто надо получить удовлетворение, – сказала она. – Как в экспириенталиях по древней истории. Дворянин бросает недругу перчатку и требует сатисфакции. Очень похоже на то, что вы сейчас делаете. Поначалу это казалось мне абсурдным, даже смешным, хотя такое реально происходило в прошлом. Но я ошибалась. Это не история. Это живет и процветает, возродившись в Таннере Мирабеле.
Она снова опустила на глаза кошачью маску – нарочный жест, чтобы привлечь внимание к ее усмешке, к губам, которые мне внезапно захотелось поцеловать. Это был лишь миг, но он прошел навсегда. Если вообще был.
– Таннер требует удовлетворения. И готов получить его любой ценой. Его даже не волнует, что в конечном итоге он может оказаться в дураках.
– Прошу не оскорблять меня, Шантерель. Я верен своим убеждениям.
– Это не убеждения, напыщенный вы болван. Это всего лишь идиотская мужская гордость.
Ее глаза превратились в щелки, в голосе появилась мстительная нотка. До чего же мила, тихонько заметил из своего укромного уголка некий сторонний наблюдатель, все это время слушавший наш спор.
– Объясните мне только одно, Таннер. Одну маленькую деталь, которую вы так и обошли вниманием.
– Все самое лучшее только для вас, моя очаровательная богачка.
– Не ехидничайте, Таннер. Все эти выпады, уколы так утомляют… У нас с вами доверительный разговор, а не дуэль на шпагах…
– Вы хотели задать вопрос.
– Да, о вашем хозяине, о Кагуэлле. Он узнал, что Рейвич направляется на юг, в сторону – как вы это назвали? – Дома Рептилий, и решил на него поохотиться.
– Продолжайте, – буркнул я.
– Так почему Кагуэлла не захотел самостоятельно довести дело до конца? Рейвич убил Гитту, то есть второй раз бросил ему вызов. И дал еще один повод потребовать сатисфакции.
– Не тяните.
– Мне любопытно, почему я говорю с вами, а не с Кагуэллой. Почему Кагуэлла сам не прилетел сюда?
Непростой вопрос. Кагуэлла был мужественным человеком, но он не хлебнул солдатской службы. У него просто не было определенных навыков, которыми я обзавелся очень давно, – и ему бы понадобилось полжизни, чтобы их приобрести. Он разбирался в оружии, но не знал, когда его надо применять. Его познания в стратегии и тактике носили сугубо теоретический характер. Он хорошо усвоил правила игры и даже кое-какие ее тонкости. Но его никогда не швыряло в грязь ударной волной, ему не приходилось видеть в стороне кусок собственного тела, дрожащий, как выброшенная на берег медуза. Не факт, что от подобного ты станешь сильнее, но прежним тебе уже не быть. Впрочем, разве Кагуэлле это мешало? По большому счету это была не война – то, во что мы ввязались. Да и я оказался не на высоте… Подобные соображения отрезвляют, но мне было трудно полностью отказаться от мысли, что за это время Кагуэлла тоже мог бы добиться успеха.
И все же почему сюда прилетел я, а не он?
– Ему было бы трудно покинуть планету, – сказал я. – Он считался военным преступником. И был ограничен в передвижениях.
– Он мог бы что-нибудь придумать, – заметила Шантерель.
Беда в том, что она, пожалуй, права. И размышлять над этим мне хотелось меньше всего на свете.
– Приятно было познакомиться, Таннер.
– Шантерель, не…
Когда дверца разделила нас непреодолимой преградой, она качнула головой – ее скрытое под кошачьей маской лицо по-прежнему казалось бесстрастным. Фуникулер устремился вверх, двигаясь шумными толчками. Тросы, за которые цеплялись его рычаги, мелодично позванивали, то натягиваясь, то провисая.
По крайней мере, она не поддалась искушению и не высадила меня в Мульче.
Шантерель это сделала в незнакомом районе Полога. Впрочем, чего я ожидал? Наверное, меня подвела таившаяся в закоулках мозга мысль о том, что мы могли бы встретить утро в одной постели. Такое продолжение знакомства, которое началось с похищения под дулом пистолета и обмена угрозами, трудно назвать неожиданным. Она была достаточно красива, пусть эта красота и не была такой экзотической, как у Зебры. Возможно, не столь самоуверенна, но подобное неизбежно приводит к тому, что во мне просыпается покровитель. При этом она не побоялась посмеяться над пресловутой мужской гордостью – и была права. Ну и что с того? Шантерель мне понравилась, и, если я нуждался в оправдании этой своей слабости, не имело значения, насколько она иррациональна.
– Черт бы тебя побрал, Шантерель, – не слишком уверенно произнес я, сойдя на посадочную площадку вроде той, что находилась снаружи Эшер-Хайтса, но менее людной.
Машина Шантерели была здесь единственной, а теперь исчезла и она. Мелкий дождь походил на пар из пасти гигантского дракона, витающего где-то в вышине над Пологом.
Я двинулся к краю платформы, чувствуя, как вместе с дождем ко мне снова нисходит Небесный.
Глава двадцать девятая
Это был обычный обход «спящих».
Небесный и Норкинко шли по железнодорожному тоннелю вдоль корабельного «хребта», грохоча башмаками по подвесному настилу. Время от времени мимо по рельсам с шумом проносилась цепочка автоматических вагонеток. Эти составы везли запчасти и продовольствие небольшой группе техников, которые обитали в дальнем конце корабля, – они денно и нощно обхаживали двигатели с энтузиазмом идолопоклонников. Сейчас навстречу, мигая оранжевыми сигнальными огнями, двигался один из таких поездов. Он почти заполнил собой тоннель. Небесный и Норкинко вошли в нишу, чтобы подождать, пока вагонетки не проползут мимо. При этом Небесный заметил, как его друг что-то спрятал в карман рубашки – кажется, листок бумаги, исписанный рядами цифр, частью зачеркнутых.
– Давай быстрее, – сказал Небесный. – Я хочу быть на третьем узле до того, как придет следующий состав.
– Без проблем, – отозвался Норкинко. – Следующий будет здесь через… семнадцать минут, не раньше.
Небесный поглядел на него с подозрением:
– Ты точно знаешь?
– Конечно. Они же ходят по графику.
– Само собой. Мне просто непонятно, как ты умудряешься держать в голове все расписание.
После этого ни один не проронил ни слова, пока они не дошли до ближайшего узлового пункта. Здесь, вдали от главных жилых отсеков, стояла непривычная тишина, почти не нарушаемая шумом воздушных насосов и прочих систем жизнеобеспечения. Хотя мониторинговые устройства непрерывно контролировали состояние «спящих», на это расходовалась лишь ничтожная часть энергии корабля. Системы охлаждения тоже были не слишком прожорливы: момио намеренно разместили почти в открытом космосе. Пассажиры лежали в анабиозе и не ведали, что от абсолютного межзвездного вакуума их отделяет лишь несколько дюймов. Небесный и Норкинко были одеты в термокостюмы, при выдохе изо рта вырывался белый клуб. Небесный то и дело накидывал капюшон, чтобы согреться, а Норкинко вообще ни разу не обнажил голову.
Они давно не общались. Их отношения почти прекратились после смерти Бальказара. Все время и силы Небесный тратил на укрепление своего авторитета среди экипажа. С поста главы службы безопасности – третьего человека на корабле – он сделал еще один шаг наверх. Теперь лишь Рамирес стоял между ним и абсолютной властью на «Сантьяго». Несомненно, определенные проблемы создавала Констанца, правда, сейчас он перевел ее на незначительную должность в охране. Ни ей, ни кому-либо другому он не позволит сорвать свои планы. Положение капитана оказалось весьма шатким. Корабли пребывали в состоянии холодной войны друг с другом, на борту царила атмосфера подозрительности, доходящей до паранойи. Любое неосторожное слово могло повлечь за собой самое беспощадное наказание. Достаточно будет одного скандала, тщательно спланированного, чтобы устранить Рамиреса, в то время как убийство может вызвать ненужные подозрения. Небесный уже начал действовать в этом направлении. Скандал, который уничтожит Рамиреса, одновременно обеспечит надежное прикрытие его собственным планам.