Если его мать беспокоилась, что соседи подумают о моей машине, то сегодняшнее представление запросто вызовет у нее сердечный приступ. Я видела ее лицо в окне гостиной: она смотрела на меня с нескрываемым осуждением.
Я пыталась не замечать этого и смотрела только на окно Райдера, которое – поскольку дом был одноэтажный – находилось прямо передо мной.
Я знала, что он дома. Видела, как шевельнулась штора, и теперь с замиранием сердца и страхом ждала, когда он откроет окно.
Но Райдер превзошел мои ожидания. Он вышел на улицу.
– Сонни? Что ты делаешь?
Я повернулась и увидела, как он спускается по ступенькам крыльца.
– Красивый жест. – Сердце рвалось из груди. Я улыбнулась и чуть опустила бумбокс. Руки немилосердно ныли.
Он медленно направился ко мне:
– Ты знаешь, что мне нравятся подростковые мелодрамы девяностых, – сказал он. – Джон Кьюсак с бумбоксом над головой из «Скажи что-нибудь»[54] – это восьмидесятые.
– Да, ну тогда попробуй найти хоть один приличный культовый романтический жест в фильмах девяностых. Во всяком случае, я не промахнулась с саундтреком.
– Ты доросла до «Козлов»?
– Не дождешься. Мне просто нравится эта песня. И к счастью, в традициях тупой хипстерской моды они выпустили этот альбом на кассете. Чудики.
Его губы стали расползаться в улыбке, но он тут же спохватился.
– Что ты здесь делаешь? – снова спросил он.
– Вчера в изостудии я не успела сказать тебе все, что хотела.
– Уверена? – спросил он. – Ты наговорила немало.
Я поморщилась:
– Возможно, я перегнула палку.
– Ну, кое в чем ты не ошиблась. – Но он не стал развивать тему. – Это что, та самая рубашка, которую я подарил Эми?
Я оглядела красную клетчатую фланель.
– О да. Это она. Эми не увлекается гранжем. Это моя тема, поэтому она отдала ее мне.
– Тебе идет, – сказал он.
– Спасибо. – Мелодия закончилась, и я опустила допотопный механизм на лужайку. – Послушай, Райдер, мне нужно сказать тебе одну вещь…
Дверь гаража открылась, оттуда появилась мисс Таннер на своей машине и остановилась посреди подъездной дорожки. Она посигналила, а потом уставились на нас из окна.
– Ты куда-то уезжаешь? – удивленно спросила я.
– В аэропорт, – ответил он.
– О! И куда летишь?
– В Ди Си.
Мое лицо расплылось в улыбке, которую я не смогла сдержать:
– Ты летишь к отцу?
– Да. Мама не в восторге, но… Так что ты хотела сказать, Сонни?
– Да. Верно. – Я сделала глубокий вдох. – Я знаю, что вчера наговорила всякого о твоих недостатках… Нет, я не отказываюсь от своих слов. Ты выпендрежник и упрямец и порой доводишь меня до белого каления, но… Я люблю тебя. Мне просто нужно, чтобы ты это знал.
Ну вот, я сказала это. Теперь мне хотелось провалиться сквозь землю. Но я это сказала.
Я не ожидала ответного признания. Честное слово. На мгновение, пока мы стояли на лужайке перед домом, мне показалось, что все возможно. Я подумала, что мой красивый жест, моя честность помогут мне снова завоевать его.
Он открыл рот, но, прежде чем успел произнести хоть слово…
– Райдер!
Мы оба повернули головы и увидели его мать, высунувшуюся из открытого окна машины.
– Нам пора ехать, – крикнула она.
– Да, – сказал он, оглядываясь на меня. – Мне надо идти.
Он сделал шаг в сторону, но в панике я схватила его за руку, едва не споткнувшись о бумбокс.
– Подожди, – взмолилась я. – Просто подожди. А ты… не можешь полететь более поздним рейсом?
– Нет, – сказал он. – Так бывает только в кино.
Я отпустила его руку, снова чувствуя себя побежденной.
– Сонни, я… – Он замолчал, качая головой. – Я должен идти, – повторил он.
– Ладно, – сказала я.
И стояла, провожая его взглядом.
Он сел на пассажирское сиденье, и его мама закрыла окно. Она вела себя так, будто не замечала меня, убитую горем девчонку с допотопным бумбоксом, застывшую посреди ее лужайки.
Я почувствовала, как задрожала нижняя губа, и с трудом проглотила подступивший к горлу ком. Я не хотела, чтобы кто-нибудь, а уж тем более она, видел мои слезы. Я стояла, убеждая себя в том, что именно такой развязки и ожидала. Ведь ничто не указывало на то, что он может передумать и простить меня. В конце концов, я пришла сюда только за тем, чтобы признаться ему в своих чувствах, закончить свою исповедь.
Но обет честности означал, что я должна быть честной и с собой. А правда заключалась в том, что какая-то частичка моей души все-таки не теряла надежды. Она верила, что красивый романтический жест и признание в любви растопят лед в его сердце. И возможно, он увидит, что я и есть та девушка, в которую он влюбился. Дважды.
Машина его матери уже выезжала со двора, аккуратно объезжая Герт и сворачивая на улицу. Увозя его в аэропорт, откуда самолет унесет его еще дальше от меня.
Все кончено, подумала я.
Но вдруг…
Может быть, у меня просто разыгралось воображение или я поддалась самообману, но мне показалось, что я увидела, как Райдер, обернувшись, смотрит на меня из окна удаляющейся машины.
32
Он не давал о себе знать.
Да я и не ждала, в отличие от Эми.
– Я думала, он позвонит, – сказала она. – Была просто уверена.
– Видишь, вот почему тебе нужен кто-то вроде меня, – усмехнулась я. – Ты слишком оптимистично смотришь на вещи, Эми Раш.
Она села рядом со мной на кровать:
– Может, после весенних каникул… Может, он просто занят со своим отцом в Ди Си.
А что? Возможно. Судя по новостным сводкам, они действительно были очень заняты. Райдер и сенатор Кросс позировали для фото с иностранными дипломатами, а Грег Джонсон даже сделал об этом целый репортаж.
Хотя сенатор Кросс и не представлял наш регион, это не помешало Райдеру стать кем-то вроде местной знаменитости.
Как ни тяжело мне было видеть Райдера на экране, я все равно радовалась за него. На фотографиях рядом с отцом он выглядел по-настоящему счастливым. Я надеялась, что они смогли восстановить отношения.
Эми обняла меня за плечи и уткнулась в мои волосы:
– Если он смог простить своего отца, может, и…
– Не надо, – сказала я. – Не давай мне повода надеяться. Я сама все испортила, Эми. У него нет причин прощать меня… Я призналась ему в любви, Эми. И он ничего не сказал в ответ.
– Вот идиот, – выпалила она.
– Он не идиот, но все равно спасибо.
Так же сильно, как я страдала от того, что потеряла Райдера, я радовалась тому, что Эми снова со мной. Правда, когда я думала о том, сколько боли причинила ей в последние месяцы, меня по-прежнему мучила совесть. Без сомнения, она была самым важным человеком в моей жизни. И самым бескорыстным другом, о котором только можно мечтать.
Я знала, что она еще не полностью доверяет мне, но не сомневалась, что у нас все наладится. И, что бы ни случилось, я никогда не позволю чему-то – парню, лжи или моим собственным страхам – снова встать между нами.
– Кстати, спасибо тебе, – сказала я, когда она отлепилась от меня. – За то, что заперла нас в классе и помогла найти бумбокс. Не думаю, что смогла бы заставить его выслушать меня до конца, если бы не ты.
– Всегда пожалуйста, – ответила она. – Жаль только, что результат оказался не таким, как хотелось. Я действительно думала, что, если он тебя выслушает…
– Все равно это очень помогло, – заверила я подругу. – Дело ведь не только в том, чтобы получить его прощение. Мы же говорим о честности. Я над этим работаю.
– Мне нравится Честная Сонни.
– Это хорошо, потому что она такой и останется. – Я нахмурилась. – И хочешь начистоту? Честная Сонни не одобряет твою фиолетовую помаду.
– Честная Сонни это переживет.
Я усмехнулась:
– Надо же. Воинственная Эми тоже ничего.
Она покраснела, но улыбнулась.
Я гордилась Эми. Она все еще оставалась застенчивой и такой же милой, но больше никому не позволяла манипулировать собой. Даже мне.
Особенно мне.
Эми снова посмотрела на мой телефон:
– Он позвонит, – сказала она.
– Почему ты так уверена? – спросила я.
– Не знаю. Просто чувствую, и все. Между вами какая-то особенная связь, ты это знаешь?
– Да, знаю. – Я покачала головой. – Ты слишком добра даже для самой себя. Верни Воинственную Эми. Срочно.
Она отбросила за спину каштановые кудри и усмехнулась:
– Она перед тобой. И со всей воинственностью заявляет, что он позвонит.
Я рассмеялась и, спрыгнув с кровати, протянула ей руку:
– Вставай, Воинственная Эми, – сказала я, потянув ее за собой. – Если честно, Честная Сонни умирает от голода.
– Пицца? – предложила Эми, направляясь к двери спальни.
– Черт возьми, да!
– Кому пишешь? – спросил меня Уэсли, увидев разбросанные по обеденному столу бледно-голубые листки почтовой бумаги. Он приехал домой в первый же вечер весенних каникул с чемоданом, полным грязного белья, и с широкой улыбкой на лице. Как и положено студенту колледжа. Но неделя пролетела как один день, и завтра он опять уедет в Нью-Йорк.
Я уже вручила ему последнюю выплату за ремонт Герт – спасибо моей новой работе в «Дафне». Свой долг перед ним я погасила. По крайней мере, финансовый.
На самом деле я была в неоплатном долгу перед Уэсли и его семьей. Я знала, что никогда не смогу отблагодарить их за все, что они сделали для меня в эти последние несколько месяцев. Раши никогда бы не позволили мне предложить им деньги, даже если бы они у меня были.
– Отцу, – сказала я, тряся затекшей рукой. – Мы начали переписываться.
Уэсли сел напротив с миской хлопьев для завтрака. Его серые глаза оглядели стол, оценивая, сколько страниц я уже накатала. Румянец вспыхнул на моих щеках. Я хотела написать всего несколько страниц, но это письмо растянулось на целый роман.
– Почему бы тебе не печатать? – спросил он. – Получится быстрее.