Глаза их встретились, и губы его уже начали растягиваться в улыбку, как вдруг он резко повернулся и направился к водительскому сиденью огромного, цвета синий металлик, «блейзера». Сьюзен секунду поколебалась, слегка смущенная, потом решительно взялась за ручку большой дверцы и села в машину.
— Ехать около часа, так что можем устроиться поудобнее, — сказал Эл, засовывая кассету в плеер.
Полилась негромкая классическая музыка. Это Моцарт, подумала она. Музыка была мягким аккомпанементом к вечному треску радио, торчащего из кармана куртки Эл.
— Все готовы? — спросил он.
— Поехали, Лайонел, — сказала Сьюзен.
Эл бросил на нее насмешливый взгляд, вывернул руль влево и направился на деловой хайвей, шумящий прямо перед редакцией газеты.
Сьюзен осмотрела кабину мини-грузовика. Она была аккуратной, не то что в ее машине, вечно, казалось, забитой всяким хламом. Ей никогда не удавалось привести ее в порядок. Никак не могла выкроить время. Он, должно быть, аккуратист, подумала Сьюзен. Дверные ручки сияли, стекло радио сверкало, и даже обивка, казалось, только что была обработана «Армор олл». Тут даже пахло чистотой, а не старыми обертками от чизбургеров из «Макдоналдса», как в ее автомобиле.
За задними сиденьями лежали каска, пара резиновых охотничьих сапог, одеяло, тяжелая парка и дождевик, все аккуратно сложенное.
— Вот это да, вы действительно готовы ко всему, да, — спросила она, мотнув головой назад. — Но для чего каска?
— Для стройплощадок и пожаров, — ответил он, выводя машину на рампу экспрессвея, ведущего из города. — Все это нужно, если хотите оказаться действительно рядом с событиями.
— О-о, — протянула она. Он вел машину и держал себя строго профессионально, хотя и оделся сегодня более небрежно, в джинсы, как и она. Сьюзен глянула на его ноги. Они были такими длинными, что колени доставали почти до приборной доски, хотя Эл и раздвинул их широко, чтобы они хоть как-то поместились под рулем. Ей вдруг представилось, как она проведет рукой по всей длине этой ноги, от колена вверх, и по изгибу твердой мышцы на бедре. Он казался таким близким на переднем сиденье трака, хотя и на другой стороне…
— Итак, — проговорил Эл, расслабившись и подстроившись под мягкий ритм высокоскоростной езды по шоссе. — Вы сказали, что проработали некоторое время в маленькой газете на Юге?
Сьюзен резко подняла голову. Захлопала ресницами. О чем это она думала?
— Да, это была совсем крошечная газетка, но я многому научилась там, — начала объяснять Сьюзен, обрадовавшись нейтральной теме разговора. — Каждый делал там все от начала до конца, начиная с поиска темы, написания статьи, верстки и иногда даже погрузки отпечатанных экземпляров на грузовик для доставки. Единственное, чего я не делала, благодарение Господу, это не фотографировала.
Он с улыбкой глянул в ее сторону.
— Почему? Не может быть, чтобы вы боялись камеры, — сказал он. — Хотя, мне показалось, вчера вы несколько нервничали во время съемки.
— Ну, не так чтобы боялась, просто в этой области у меня нет талантов. Думаю, мне недостает художественного видения, по крайней мере в отношении фотографии. Мои снимки всегда выглядят так, будто маленькие фигурки наклеены на фотобумаге в ряд. И потом, они всегда далеко. Понимаете, о чем я говорю? — Сьюзен поправила прическу.
Эл посмотрел на нее с удивлением.
— Да, понимаю, — медленно проговорил он. — Но мне редко доводилось встречать репортера с достаточной восприимчивостью, чтобы заметить, что для хорошей фотографии требуется изрядная доля искусства. Нет художественного видения, ага? У вас хорошее видение, иначе вы бы даже не заметили, в чем ваша проблема. Возможно, просто никто вас не научил, как делаются хорошие снимки.
— Что ж, может статься, вы и правы. — Сьюзен пожала плечами. — Меня так захватил процесс оттачивания стиля письма, что, честно говоря, даже времени не было, чтобы подумать всерьез о фотосъемке.
— Итак, вы говорили, что бросили свою маленькую газетку и теперь оказались в «Курьере» Ороры.
— Да, и я так взволнована, что оказалась в ежедневной, — сказала Сьюзен. — Мне удалось сделать следующий шаг.
— Следующий шаг куда? — с недовольной гримасой спросил он, прекрасно зная, куда именно это ведет.
Сьюзен безучастно взглянула на него.
— Ну, естественно, к большой ежедневной столичной газете, — ответила она.
Эл нахмурился еще больше, помрачнел, и Сьюзен почувствовала, как резко изменилась атмосфера внутри автомобиля — от теплого, дружеского настроения к внезапному враждебному холодку. И это происходило каждый раз, когда она упоминала большую газету.
Эл протянул руку к кассетнику и увеличил громкость.
— Нам долго ехать, — резко заявил он, глядя прямо перед собой. — Можем просто музыку послушать.
Сьюзен откинулась на спинку сиденья и смотрела из бокового окна на фермерские поля, пролетающие по ее сторону шоссе. Она не возражала, если они не будут разговаривать. Это та самая дистанция, в которой она нуждалась, и он сам позаботился о том, чтобы ее создать. Она взглянула на Эл. Его лицо застыло в маске глубокой задумчивости, правая рука сжимала рулевое колесо, глаза направлены вперед, на дорогу, будто он сконцентрировался на том, чтобы не смотреть на сидящую рядом Сьюзен.
Она знала, это ее заявление о желании работать в крупной газете снова произвело тот же эффект — отпугнуло его. Сьюзен не могла понять этого отношения. Каждый хотел работать в большом ежедневном издании. Что в этом такого? Именно этому ее учили в журналистской школе с самого первого дня. Профессор Логан говорил, что те, кто действительно хочет, добиваются работы в больших газетах самых крупных городов. Она всегда думала, что об этом мечтают все репортеры, и все фотографы, кстати, тоже. Это было и ее целью. И все окружающие ждали от нее именно этого, особенно отец и профессор. Старый учитель провел с ней немало времени, натаскивая, обнадеживая и поощряя.
Ей никак не удавалось понять этого фотографа, и она не собиралась больше терять время на эти попытки. Она и так уже слишком много его потратила на размышления об Эл Стивене Коулсоне, и это прекрасная возможность выбросить его из головы. Ей совершенно не хочется, да и не нужно сейчас увлекаться мужчиной.
Устроившись на сиденье с максимальным удобством, Сьюзен наслаждалась теплом яркого осеннего дня, золотистыми красками кукурузных полей и деревьев вдоль дороги.
Часом позже показались первые признаки туристского городка, и вскоре они добрались до центральной части, где тенты окружали большую каменную яму для костра.
Эл остановил машину, выключил зажигание и повернулся к ней. Лицо его было лишено всякого выражения, и он сказал безразличным тоном:
— О’кей, мисс Репортер-Влезу-на-Самый-Верх. Пойдем за нашим репортажем.
Она открыла было рот, чтобы ответить, но он уже отвернулся, вылез из кабины и одним легким движением достал с заднего сиденья свою камеру. А ей снова пришлось смотреть на его спину, когда он неторопливо двинулся вперед.
Заявление прозвучало несомненным оскорблением, хотя и не было в нем остроты. Она совершенно определенно различила капельку горечи в его тоне, будто он жалел ее. Сьюзен ощутила, как кровь прилила к лицу. Как он смеет говорить с ней так снисходительно? Она выбралась из трака и с силой захлопнула дверцу.
Покопавшись в сумке в поисках блокнота и ручки, Сьюзен направилась к кемпингу.
«Я позволяю ему задеть меня, — думала она. — Я вся напряжена, и руки, и плечи. Мне надо расслабиться, сконцентрироваться и выбросить его из головы. Это репортаж о детях, детях с ослабленным зрением. Сейчас важно быть восприимчивой и сделать все правильно».
Под ногами шуршали опавшие осенние листья, покрывавшие землю плотным цветастым ковром. Она подошла к костру, у которого сидели несколько детей. Они услышали приближающиеся шаги и подняли головы. Женщина, должно быть директор, прошла вперед и протянула руку:
— Привет, вы репортер от «Курьера»?
— Да, и я привезла с собой фотографа, — ответила Сьюзен, махнув рукой в сторону Эл, который стоял на краю лагеря и прилаживал объектив камеры.
— О, замечательно, — сказала леди, беря Сьюзен под руку.
Она провела ее по лагерю, знакомя с детьми, которые занимались каждый своим делом — собирали хворост, приносили воду, развешивали на веревках стираное белье.
Ребята смеялись и шутили друг с другом. Было очевидно, что они развлекались вовсю, и Сьюзен почувствовала, как напряжение начало ослабевать и вскоре окончательно спало.
Она присела у большого рабочего стола, где несколько ребят расшивали плетеными шнурами кожаные бумажники. Потом они все отправились на прогулку. Сьюзен шла в середине стайки ребятишек, слушала, как они беззлобно поддразнивают друг друга.
Эл замыкал шествие. Сьюзен пыталась забыть о его присутствии, но он время от времени появлялся в поле ее зрения, и ей никак не удавалось полностью выкинуть его из головы.
Она слышала, как он шутит с детьми.
— Эй, ребята! — закричал он. — Почему черепаха переходит дорогу?
— Чтобы оказаться на другой стороне, — завопили они в ответ, заливаясь радостным смехом.
— Нет, чтобы попасть на заправку, глупые!
Дети заулюлюкали и расхохотались, подначивая его, чтобы он продолжал развлекать их своими дурацкими шуточками.
Когда они вернулись, все собрались вокруг костра петь песни. Сьюзен с удивлением обнаружила, что помнит многие со времен собственного детства, и с удовольствием присоединилась к хору ребятишек.
Ребята казались такими естественными и развлекались от души. И для них не имело большого значения, что они не все видят. Сьюзен могла сказать, что они ощущают аромат воздуха, влажность опавших листьев. Они наслаждались каждым мгновением.
Сьюзен смеялась и шутила вместе с ними во время обеда, а ее угощали жарким и печеньем. И именно тогда она снова начала обращать внимание на Эл. Он появлялся и исчезал, как поплавок на волнах, постоянно щелкая камерой. Все знали, что Эл где-то здесь, но он занимался своим делом так виртуозно, что это казалось совершенно естественным. Будто ему и полагалось быть рядом, внезапно появляться в нескольких дюймах от чьего-то лица, придвигаться, щелкать камерой, снова отодвигаться на задний план, поворачиваться к другому, снова щелкать, снова отодвигаться, как постоянно набегающая на берег волна.