Иринка мигом ушмыгнула к себе в комнату, сообразив, что с мамой сейчас спорить нельзя.
Ляля раздвинула шторы, обнаружила, что погода переменилась, жара разрешилась проливным дождем, и достала из шкафа коричневые брюки. Собственно, что она так встревожилась? Простуда — дело житейское. Сейчас попоит Ирину молоком с медом, потом молоком с содой, потом молоком с винными ягодами, и все как рукой снимет. Только бы не ангина. С ангиной без антибиотиков не сладишь. А простуда — пустяк!
Ляля пошла на кухню, достала молоко из холодильника и поставила греть. Ирка терпеть не могла горячего молока, но на этот раз не отвертится.
По коридору затопали босые ножонки.
— Брысь в постель! — грозно крикнула Ляля, выглядывая из кухни.
Ответом ей было молчание, потом щелкнула задвижка в туалете.
— Ну, теперь начнется беготня в пижаме, — вздохнула Ляля. — И все по уважительной причине.
Она обрадовалась, что молоко выдержало испытание огнем и не свернулось, налила его в толстую фаянсовую кружку, пошарила по полкам, не нашла меда и насыпала соды.
— Смотри, какие дивные пузыри, — сказала она в утешение дочери, которая уже тихонько сидела под одеялом.
Но Иринку пузыри не утешили.
— Это гадость, — прошептала она.
— Зато ты умница, — возразила ей Ляля.
Ирка поддалась на лесть и отпила глоток молока, личико у нее тут же сморщилось, и она уже протянула руку, чтобы вернуть кружку, но мать грозно нахмурилась, и девочка покорно отпила еще несколько глотков.
— Ладно, хватит, — сжалилась Ляля, вспомнив совершенно отчетливо свои детские мучения. — Сама знаю, что молоко с содой не сахар.
Иринка, повеселев, быстро закивала головой.
— Если посидишь одна, я схожу в магазин за медом и винными ягодами.
Ирина не знала, какие такие винные ягоды, и представила себе что-то вроде крупного черного винограда. Надавишь языком, и в рот вино течет. В общем, что-то вроде конфет с ликером. Она опять торопливо закивала, давая понять, что охотно посидит одна и дождется винных ягод.
— И кашу съешь, а то никаких винных ягод!
Иринка опять закивала — она кашу и без ягод съест, с одним вареньем.
Устроив дочку поудобнее, надев на нее шерстяные носки и вручив тарелку с кашей, Ляля со спокойной душой отправилась по магазинам.
Дождь страшен только из окна. На улице он прибил пыль, помыл асфальт и сменил запах выхлопных газов на горький тополиный аромат. Даже в городе повеяло чем-то луговым и летним. «Отпуск-то на носу! Нужно поскорее книгу сдавать, а то не вырвешься никуда», — сказала себе Ляля. Она любила гулять под дождичком, он смывал с нее все печали. Аптеки попадались на каждом шагу, и она накупила против Иринкиного безголосия столько полезных и быстродействующих средств, что если они и вправду все помогут, то заголосит Ирина, как речное пароходство.
Когда нагруженная свертками Ляля появилась на пороге Иринкиной комнаты, та сиплым шепотом спросила:
— А где винные ягоды?
— Сейчас принесу, — отозвалась Ляля, — но их нужно непременно залить горячим молоком. А голосок-то у тебя от соды прорезался.
Через несколько минут она вернулась с чашкой, и Иринка торопливо заглянула в нее, потом перевела недоуменный взгляд на мать — где ягоды?
— Это они и есть, — объяснила Ляля.
Сморщенные желтоватые мешочки с носиками и есть винные ягоды? Не может такого быть. Иринка надкусила один мешочек и сморщилась — мешочек был набит мелкими косточками, и они захрустели на зубах. Да нет, мама пошутила, винные ягоды не могут быть такими!
Ляля улыбнулась недоумению дочки.
— Да-да, — подтвердила она. — Они еще называются инжир и фиги.
«Вот фиги им подходит, фиги и есть», — решила про себя Иринка, она уже знала, что фиги — это ругательное слово и ругаются им чаще всего мальчишки. Ну и ладно, она будет есть невинные ягоды, а вовсе не винную фигню.
— Да Бог с ними, не ешь, — поняла ее гримасу Ляля, — ты только молочка попей, и горлышку сразу станет легче.
Взгляд Ляли упал на лежащую на одеяле куклу, Иринка навертела на нее газовую косынку, которая должна была изображать бальное платье, и заколола ее брошкой. Но какой! Большой ослепительно синий камень переливался среди вспыхивающих разноцветными лучиками мелких прозрачных камешков.
— Батюшки-светы! — ахнула изумленная Ляля. — Откуда у тебя красота такая?
— Тетя Вера подарила, — прошипела Иринка, крепко прижимая к себе куклу. — А дареное не дарят, — прибавила она, повторив то, что так часто повторяла ей Ляля.
— Да я и не собираюсь ее никому дарить, — пожала плечами Ляля, — только посмотрю. Можно?
— Можно.
Иринка протянула ей куклу, и Ляля принялась рассматривать брошку. Брошка была тяжелая, старинная, посередине красовался скорее всего сапфир, а сияющая мелюзга — бриллианты. Ну и подарочек! С чего вдруг Вера сделала Ирине такой подарок? Да этой брошке цены нет!
— Ирин, а Ирин, — окликнула она дочку, — давай заколем платье твоей кукле другой брошкой, ты же видишь, эта по цвету не подходит.
— Не хочу, — уперлась Ирина. — Мне эта нравится.
— А может, другая еще больше понравится, — предположила Ляля.
— Не понравится, — упрямо просипела Иринка.
— Ты же не знаешь, какую я тебе предложу.
— Какую? — наконец-то заинтересовалась Иринка.
— Подожди немного, увидишь.
Ляля ушла к себе в спальню и стала искать достойную замену. Она перебрала в шкатулке все драгоценности, и свои, и мамины, пока наконец не выбрала лилию из искусственного жемчуга. Лилия и в самом деле смотрелась на кукольном вечернем платье гораздо красивее.
— Ну что? — спросила она. — Скажешь, я не права?
Иринка одобрительно закивала.
— А что тетя Вера тебе сказала, когда дарила? Поздравляю с днем рождения?
Иринка беззвучно захихикала, она оценила мамину шутку, день рождения у нее будет еще не скоро.
— Ничего, дала брошку, и все.
— Значит, не подарила, а дала поиграть, — сделала вывод Ляля. — Ты уже поиграла, и теперь пусть она поживет в коробочке, ладно?
— А коробочка где поживет?
— Вот в этом ящичке.
Ляля показала самый маленький из ящиков секретера, она понимала, что просто так забрать у дочки украшение не может. Но и оставить его среди игрушек тоже нельзя, потому что это совсем не игрушка.
Иринка согласно закивала: да, пускай в ящичке лежит.
— А когда захочу, опять возьму?
— Конечно, — вздохнула Ляля, ей только чужих фамильных драгоценностей не хватало! Мало у нее головной боли! — Я тебе сейчас красивых тряпочек принесу, и ты наделаешь для своей Марго много-много бальных платьев, — пообещала она дочке и вышла из комнаты.
Пока Ляля рылась в шкафу, разыскивая лоскуты для кукольных платьев, в голове у нее вертелся один-единственный вопрос: почему вдруг Вера ни с того ни с сего, не сказав ей ни слова, подарила Ирине такую брошь? Она думала, думала, и наконец ей показалось, что она поняла, в чем дело. И чем дольше думала, тем отчетливее убеждалась: да, так оно и есть.
Все просто — Санька подарил Вере прабабкину брошь. Потом нахамил, набедокурил или даже загулял. Вера решила от него уйти. Рассказывать о своих бедах не захотела. Ляля прекрасно ее понимала. Стоит открыть рот — все сразу начинают ахать, охать и отговаривать. А брошь вернуть надо. Вот она и нашла самый идеальный способ вернуть семейную драгоценность. Все вы тут родня, сами разбирайтесь, а я пошла! Ох, Санька, Санька! Что же ты там такого наворотил? И сама она хороша! Толковала Вере о квартире, о симпатии к ней Саниных родителей… Нечего сказать, нашла время! Теперь Ляля видела всю ситуацию совершенно отчетливо. И стало яснее ясного, с какой радости Александр Павлович прискакал к ним с утра пораньше. Хотел попросить Лялю помирить их с Верой. А Вера взяла и сама приехала, но совершенно с другой целью. Санька понадеялся, что у них и без его просьбы сложится женский разговор, и смылся. Вот и видно, что Веру он знает плохо. Вера — молчунья, слова лишнего о себе не скажет. Но она-то, друг детства называется! Нет чтобы спросить сразу: «Саня! С чем ты ко мне приехал?» Нет! Ей такое в голову не пришло. У нее на уме один Миша! А с Верой они никогда не обсуждали сердечных дел. И потом она настолько была уверена в их благополучии! Болтала себе и болтала. Вера не хотела ее разочаровывать, встала, простилась и ушла. И вполне возможно, навсегда. С молчуньи станется.
Ляля и ругала себя, и корила, и винила, а потом принялась утешать. Нечего себя грызть. Глупости какие! Хотел бы Санька от нее помощи, дождался бы и все рассказал. Но скорее всего расхотел. И вообще, слава Богу, не маленький, сам способен во всем разобраться. А Вера и не собиралась ничем делиться, она — человек скрытный, один раз уже поставила Лялю на место, когда она заговорила об их с Санькой семейной жизни. Ляля вообще ничего о Вере не знает, кроме того, что она — избранница ее друга детства, можно сказать, брата, и помогла ей сделать ремонт. Брошку Ляля Саньке вернет, и пусть сам улаживает свои отношения. Третий, как известно, лишний. Теперь Ляля совсем по-другому смотрела на разлуки. Она не видела в них трагедии. Собственный опыт подсказывал, что иной раз разлуки полезны. А как иначе поймешь, что потерял свою половину? Поймешь, что потерял, и кто тебе мешает опять с ней соединиться? Так что ссорьтесь, дорогие, на здоровье, горевать и отчаиваться рано. Глядишь, и для Иргунова разлука только прелюдия.
Ляля приложила брошку к платью, ее синие глаза заиграли еще ярче. Красивая, только слишком уж дорогая.
— Мы с тобой поняли друг друга, да, брошка? — сказала она. — Но с Веруней вы тоже друг друга понимаете, потому что и у нее голубые глазки.
Ляля нашла лоскуты, разыскала коробочку для брошки, заняла Иришку кукольными платьями, убрала брошку в ящик и внезапно поняла, что ни слова не скажет Мише о Тамаре. Впервые в жизни она почувствовала, что не должна вмешиваться в сложное и прихотливое плетение жизни, что-то обрывать в нем, пресекать, нарушать. Жизнь их совместилась, стала общей и требовала к себе особой бережности. Кому, как не Мише, знать, что ему нужно… Она доверяет Мише. Полностью. Глубинно. Он пусть и решает. А она согласна с его решениями. Какими бы они ни были. Она не просто доверяет ему, она ему доверяется. Оказалось, что дело совсем не в том, есть в Мишиной жизни Тамара или нет, а в том, что Ляля не упрекнет Мишу за то, что ему нужна еще и Тамара. Нужна — пусть будет.