— А когда? — только и смог спросить Саня.
— Скоро. Точно не скажу. Еще кое-что улаживаем. У нас же груз, сам понимаешь. А так визы получим и поедем. Но сейчас бегаем как наскипидаренные.
— Неужели есть возможность прямо на днях в Париж? — не мог поверить Саня.
— На днях не на днях, но возможность такая есть. Когда, не скажу, но ясно, что вот-вот двинемся.
— И что для этого надо?
— Паспорт и деньги. Паспорт-то у тебя заграничный есть? А то предложение мимо кассы.
Паспорт Саня сделал как-то под горячую руку, поверив, что непременно поедет к своим в Австралию, потом понял, что дурь в голову заскочила, не видать ему Австралии как своих ушей. Но вот поди ж ты, и паспорт пригодился.
— Есть. А деньги какие? Не бешеные?
— По нашим временам минимальные.
Сева назвал сумму, и Саня вздохнул с облечением — не только поехать, но и жить после поездки будет можно. И сразу перешел к делу.
— А насчет корреспонденций ты всерьез? — спросил он.
— Ко-о-нечно-о, — в свойственной ему медлительной барственной манере протянул Всеволод Андреевич. — Ты что ж, меня за шутника принимаешь?
— И не думал! Какой из тебя шутник? — быстро отозвался Александр Павлович. — А ты знаешь, что с корреспонденциями все не так просто? Не газета же посылает, личная инициатива. Нужно все самому организовать.
— Зачем просто? Чем сложней, тем лучше! Организовывай! Да ты только представь себе! Первая выставка русских художников в Париже! Сенсация!
— Ну уж и первая? — не поверил Саня.
— Первая! — убежденно заявил Сева. — За последние несколько лет.
— А ты что везешь? — Сане стало интересно, что же увидит Париж у русских художников.
— Старух! Ты же знаешь, я — график. Старухи твои посадские у меня классные вышли. Нигде в мире таких старушек трансформаторных нет, любое дерьмо на живую жизнь переработают. Картошку, внуков — все вырастят. Характеры! На иную посмотришь — божий одуванчик, приглядишься, послушаешь, какую жизнь прожила, — Сталь Алмазовна. Так что и мы давай равняться на старшее поколение. Пробивай собственную колонку в еженедельнике — и вперед. В Париже освежишься, новых мыслей тьма набежит, и пошла писать губерния. В первый раз, что ли?
Александр Павлович слышал Севины рассуждения как сквозь сон, Париж надвигался на него с неимоверной скоростью. Нет, не глянцевыми картинками с изображениями Эйфелевой башни и Триумфальной арки, а чарующими названиями кварталов — Марэ, Монмартр, Монпарнас, которых он и в глаза не видел, но где столько раз бродил с разными героями. Господи! Неужели Париж? Он вспомнил, как мучился, переводя Саган, — целая страница о Париже — столице женской стихии. Красавица Париж — Мадлен, Николь, Мирей, — страстная и сладострастная, дышала летним жаром любви. Тяжело далось ему превращение мужественности в женственность. До сих пор помнит. А что, если мощный средневековый Париж переродился за века в капризную, изнеженную красавицу — недаром же столица моды! И он с этой красавицей не поладит? Не ладится у него что-то с красавицами… Перед глазами Александра Павловича задышало нежное прелестное лицо Катеньки. Он проглотил неприятный комок в горле. Тверь между тем улетела, съежившись в едва заметную точку. Ах, Париж, Париж!..
— Ты слушаешь меня или нет? — донесся до него бархатный баритон Всеволода Андреевича. — Я тут распинаюсь перед ним, рассказываю о перспективах русского искусства, а он спит с открытыми глазами.
— Нет, я — весь внимание, сама сосредоточенность и целеустремленность, — мгновенно отреагировал Саня. — Говори, сколько вносить денег, кому отдавать паспорт и что от меня еще нужно для полного счастья?
— Деньги и паспорт можешь отдать мне, не бойся — не пропадут, не заваляются. А то завтра-послезавтра понадобятся, где я буду тебя искать?
— А когда в Париж полетите, найдешь? — поинтересовался Саня, к нему уже вернулось чувство юмора. — Или я в почтовом вагоне малой скоростью поеду, поскольку корреспонденция?
— Найду! — рассмеялся Сева. — Только мы не полетим, а вместе с тобой поедем поездом. Сам понимаешь, с нашим-то багажом. Но имей в виду, будь каждую минуту наготове. В любую минуту сели и поехали! Но может, конечно, и затянуться. У нас, сам знаешь, все бывает.
Однако от слов лучше было перейти к делу, Саня машинально похлопал себя по карманам, ища бумажник. А когда достал, вспомнил про колечко и решил похвастаться. И не только. У Севы знакомых тьма, Сане нужна консультация специалиста ювелира, пусть посмотрит, что за камень и когда резьба сделана. Он достал свою синюю звездочку и протянул приятелю.
— Что скажешь? Видал когда-нибудь такую прелесть? Может, определишь, какой камень на печатке? Возьми, только осторожненько, ему цены нет.
Сева взял кольцо и стал рассматривать.
— Забавная вещица. Только, может, не камень вставлен, а стекло, и цена ему грош в базарный день.
— Сам ты грош базарный, — обиделся Саня, — это мое родовое достояние, от дедов-прадедов досталось. Я тебе его по дружбе показал. А что камень настоящий я тебе сейчас докажу.
Он выхватил кольцо из рук Севы, подошел к окну и нацарапал на нем загогулину.
— Видал? То-то! Да оно такой древности! Нет у тебя кого-нибудь, чтобы определить, какой оно эпохи?
— Подумаем, только не пори горячку. Дай-ка я на него еще погляжу. А ты пока разберись с деньгами.
Обиженный Саня полюбовался кольцом, успокоился и протянул его Севе, а сам отправился к себе наверх. Паспорт, деньги, когда в наличии, — дело одной минуты, взял, посчитал и принес.
— Держи свое сокровище, — встретил его Сева, протягивая бокал с золотистым вином, в котором поблескивало кольцо. — Выпей за Париж и удачу!
— В старину так предложения делали, — рассмеялся Саня, беря бокал.
— А я и сделал тебе предложение. Скажешь, нет?
Оба снова рассмеялись, чокнулись и выпили за удачу. Саня оставил кольцо в бокале, ему нравилось, как оно там поблескивает. Но сейчас его беспокоило не кольцо, а неопределенность, в которую он погружался. Он все-таки хотел знать, сколько у него времени на подготовку. Его уже лихорадило, внутри все ходило ходуном. В голове мешались Париж, газета, чемодан, рубашки, которые надо купить. И все заслоняло лицо Катеньки. Ну да, она сейчас в Париже, но вспоминать ее совершенно ни к чему.
— И давно вы собираетесь? — спросил он.
— Разговоры с прошлой осени ведем. Но сам понимаешь…
— Скоро сказка сказывается, да не скоро дело делается, — раздался мягкий молодой тенор.
Сева и Саня обернулись одновременно, и Саня увидел улыбающееся лицо молодого человека с бородкой. За ним стояли еще двое молодых людей, но их он не рассмотрел. И второй, кажется, был с бородкой, а третий выбрит. Или все трое с бородками? Саня не пытался вспомнить. Сева назвал их, но Саня был как в чаду, и молодые люди у него в голове сразу смешались. Одно он знал точно: кто-то из них был Вадик — организатор побед, кто-то — Юрочка, а кто-то — Петр. Но все это было не суть важно по сравнению с Парижем, который вдруг мгновенно приблизился, а вчера и в мыслях не существовал. Сева вскочил, засуетился, стал звать Веру, чтобы достала чистые рюмки и тарелки, но Саня даже в этот счастливый час не хотел ее видеть и сидеть с ней за одним столом. Да и к чему сейчас чужие? Ему хотелось побыть наедине с Парижем, и он выскользнул из дома на свежий воздух. Во дворе цвел жасмин, Саня окунулся в его благоухание и замер, наслаждаясь внезапной тишиной. Сколько он так простоял в блаженном забытьи, ощущая душистую полноту лета, он и сам не знал. Молодые люди высыпали на крыльцо, собрались уезжать.
— Вы ведь с нами? — любезно спросил один из них. — Сейчас мигом доберемся, без проблем.
— Нет, спасибо, я остаюсь, — ответил Саня.
— Мы бы тоже остались, — весело подхватил то ли Вадик, то ли Юрочка. — В Москву не хочется, но дела, дела…
— Зато хочется в Париж, — закончил фразу Саня, но его, кажется, не услышали.
Первым в машину сел Сева, молодые люди за ним. На крыльцо вышла Вера, тоже, как видно, попрощаться. Сева тут же выскочил из машины.
— Ну что, Веруня, не надумала с нами в первопрестольную? Надоело небось в провинции киснуть?
— Надумала, — ответила Вера. — В коридоре сумка стоит, возьмите ее, Всеволод Андреевич. А вам, Александр Павлович, всего доброго, спасибо за приют, за ласку, счастливо оставаться.
И Вера поплыла к машине, а за ней тяжеленную сумку понес, как пушинку, вальяжный красавец Всеволод Андреевич, косая сажень в плечах. Засуетился и Вадик-Юрик, спеша открыть багажник. Саня смотрел на них как во сне. Все заслоняло совсем другое видение, и он всматривался в мираж, твердя: «Париж, Париж…»
Машина тронулась, Саня увидел машущего Севу, затылок Веры, они сидели рядышком на заднем сиденье.
«Вместе приехали, вместе уехали», — машинально отметил про себя Саня и вздрогнул от оглушительного взрева мотоцикла, потом оно перешло в ровное урчание, и, кажется, Петр в каске мигом обогнал машину.
Гости уехали, и в доме стало удивительно пусто. Сане даже показалось, что шаги его отдаются эхом. Пусть отдаются. Так интереснее. Он находился в каком-то детски-радостном изумлении — все, о чем он мечтал, исполнилось в один миг: отдал паспорт и едет в Париж, как Федор Михайлович Достоевский, тот тоже посылал дворника за билетом, садился в поезд и через… Интересно, сколько шел тогда поезд до Парижа? И Вера уехала. Устроила очередной сюрприз, она их любит. На этот раз последний. Спасибо. Он сразу забыл про Веру. Вот и разлетелись все его планы, как дым, а из дыма возникло нечто невероятное. Тьфу ты, черт! Сердце колотится, в голове чехарда. Нет, сейчас надо встать на голову и немного прийти в себя, потом он сосредоточится и все разложит по полочкам. Александр Павлович и в самом деле постоял на голове, полежал, расслабился и решил пройтись. На ходу ему всегда лучше думалось. А подумать было о чем. Заглянул по дороге в кухню — чистый стол, стопка вымытых тарелок, рядок сияющих рюмок и бокалов — полный порядок. Вера на прощание постаралась. Тем лучше. Скоро он обо всем забудет, и сад у него быльем порастет.