— Прекрасная погода сегодня, месье. Удачи вам в Париже!
Конечно, нетрудно догадаться, что он турист, но ответил турист уже с парижской непринужденностью:
— Удачи и вам, мадам, — и заслужил доброжелательную улыбку.
Да, Париж был югом, а он и не подозревал, насколько тут — юг. Цвели и благоухали розы, шелестели фонтаны, люди жили на улице. Вокруг звучала французская речь, и Саня невольно удивлялся, когда слышал ее из уст простых работяг, красивших фасад, и усатого мясника в белом переднике.
Но еще больше изумила его русская фраза.
— Вот уж никогда не думала, что буду закрывать ставни в доме Ван Гога, — произнесла рядом с ним из открытого окна стриженая женщина по-русски и закрыла ставни.
Александр Павлович оглядел дом — рядом с воротами висела табличка: «В этом доме у своего брата Тео жил Винсент Ван Гог». Да, повезло какой-то россиянке, хорошо закрывать ставни в доме Ван Гога!..
А какой вид ему открылся со смотровой площадки! Париж состоял из ступеней черепичных крыш, был розовым, в легкой дымке, и манил, манил…
Александр Павлович уселся на лавочку и, отдыхая, любовался. Какие могли быть разочарования? Нет, он уже очарован, влюблен. Ему казалось, он изменился, впитал легкость, щеголеватость, шутливость, какой щедро делилось с ним окружающее. Он ощущал радость и легкое головокружение, будто от бокала вина — вина Парижа.
Глава 13
— Ну, вот и разъехались, — не то с грустью, не то с удовлетворением сказала Наталья Петровна, усевшись на складной стульчик, который прихватил с собой заботливый Павел Антонович, чтобы жена могла посидеть, где ей заблагорассудится. Сам он устроился на травке, а Иринка побежала собирать цветы на лужке.
— Хорошо, что ты не разъехалась после всех предотъездных хлопот, — отозвался муж с улыбкой.
Да уж, нахлопоталась она всласть. Сначала Саню собирала, потом Лялю, а заодно и сами собирались. Так уж вышло. А как иначе? Сане позвонил приятель: все готово — бумаги, билеты, выезжаем чуть ли не послезавтра. И началось. Кто не знает чемоданной суеты? Любимая майка не постирана. На шортах пуговки не хватает. Носки нужно купить. А что на парад? А что в поезд? Только благодаря сноровке Натальи Петровны Саня уехал в Париж отглаженный и аккуратный, словно принц. Ей прямо нехорошо становилась, когда она себе представляла, каким мятым и бомжистым мог он вступить на иностранные улицы без ее рачительного глаза. А молодежи все нипочем! Она не думает, как чужие люди посмотрят. С Лялей совсем другое дело. Глажки, пришивки, подшивки тоже хватило, но Лялечка переживала, что брать, что не брать. Она-то очень была озабочена, как на нее посмотрят. Не хотела попасть впросак, выглядеть белой вороной. И Мишу тоже нужно было собрать, ему же на конференции выступать! Женщины к одежде относились с трепетным волнением. Еще бы! По одежке встречают! А Миша только посмеивался. Он уже набивался на всяких международных конференциях, навидался европейцев и американцев.
— Одевайте меня попроще, милые женщины, — просил он. — Люди теперь расстались со всякой официальщиной, ходят, в чем им удобно. И потом, Лялечка, мы с тобой на месте мигом сориентируемся, купим мне среднего стандарта рубашку, а тебе юбочку, если вдруг почувствуем, что мы не в той стилистике. Не волнуйся, будем себя там чувствовать как кум королю.
Видя спокойствие Миши, Ляля успокаивалась. Она и впрямь стала выбирать то, в чем ей ловко и удобно.
— Мы гостей не осуждаем, и нас никто не осудит, — говорила она тете Наташе, укладывая одно и вытаскивая другое.
Заодно с Лялей собиралась и Наталья Петровна — ей необыкновенно пошла одна из Лялиных длинных юбок, и свитерок под брюки ей Ляля приглядела. А уж майки сам Бог велел с собой взять, как раз к новокупленным укороченным.
— Да, да, вот так и поедете, — говорила Ляля, гладя ее по плечу и оглядывая в зеркале. — Прелесть! Просто прелесть! А у меня все равно зря валяются.
Что валяются, Наталья Петровна успела заметить. Но без осуждения — где ж молодежи все успеть? А вообще-то она оценила, как Ляля все устроила у себя в квартире. Потом и для себя кое-что переймет — очень уж на кухне удобно. Поначалу Лялины подарки смущали Наталью Петровну, и она все открывала рот, чтобы отказаться, но Ляля так заботливо хлопотала, что язык не поворачивался: отказаться — значит, обидеть. Переборола смущение и рукой махнула: по-родственному так по-родственному! Она почувствовала, что Ляле хочется к ней притулиться. Ну и хорошо! Одна-то без старших набедовалась. А Наталья Петровна с Павлом Антоновичем, может, люди невысокого полета, зато к ним под крыло прятались охотно, видно, надежные были крылья.
Иринка во время чемоданной суеты целиком перешла на попечение Павла Антоновича, они вместе странствовали по Москве — кормили лебедей на Патриарших прудах, катались на карусели и на колесе обозрения в Парке культуры, разглядывали бабочек в Зоологическом музее.
— Вот какая ты у меня любознательная! — радовался Павел Антонович, видя, что малышка не жалуется на усталость в просторных залах музея, а с радостным изумлением готова рассматривать витрины с рыжими лисицами, серыми волками и печальными оленями, чуть траченными молью.
Он водил ее по своим любимым местам — местам, что были, так или иначе, связаны у него с молодостью, и его чередой сопровождали воспоминания. Он и сам был человеком любознательным. И когда они с Ольгой перебрались из Посада в Москву, а Саня немного подрос, он вот так же водил повсюду маленького Саньку. Олежку не водил. Они тогда с утра до ночи работали.
Многое изменилось вокруг, но многое осталось и прежним, Павел Антонович радовался, вступая в заповедные сохранные уголки.
Вспоминалась ему его жизнь с Ольгой. Вот уж кто не любил музеев, так это она, особенно краеведческих.
— Не пойму, что в костях хорошего? — говорила она с искренним удивлением. — А в камешки лучше на речном берегу играть. Разве нет?
Для Ольги жизнь не в жизнь была без людской толчеи, новых знакомств, громкоголосой сумятицы, а его наполнял тайной радостью удивительный остров Ява с цветами, похожими на птиц, и птицами, похожими на цветы. Древние животные, невиданные горы, дальние водопады становились ему дороги… Он и Милочку водил по музеям, а теперь она видит собственными глазами, какие цветы-птицы качаются на яванских ветках, что за водопады обрушиваются со швейцарских гор и какого цвета вода в Средиземном море. Может, музеи и показали ей дорогу в неведомый мир?..
Теперь Павел Антонович странствовал по чужедальним островам и дальним дорогам с Иринкой, и оба получали от путешествий немалое удовольствие.
Ляля, видя, как с каждым днем крепнет дружба дяди Паши с дочкой, радовалась — чем больше любящих людей вокруг ребенка, тем лучше ему жить. Все ребенку нужны, каждый своему научит, и неведомо, какое слово отложится в глубинах его души и станет решающим при выборе важного жизненного решения. Для Сани главным человеком стала ее мама. А для нее самой — отец и бабушка. Вдруг для Иринки главными людьми станут папа Миша и дядя Паша? Ей нравилось доверие, с каким дочка отнеслась к Павлу Антоновичу. Хорошо, когда у женщины есть возможность доверять мужчине. Хорошо, когда в мужчине есть надежность и основательность.
Старики уезжали в дом отдыха накануне отъезда Миши и Ляли в Англию. Тетя Наташа постаралась собрать Ляле все, чтобы та уже ни о чем не думала, и Миша повез их всех на машине в дом отдыха.
Ляля осмотрела комнату, которую им дали, и не поленилась сходить и попросить другую — посветлее, посуше. Старики сами бы просить не стали, им всюду хорошо. Но заботу Лялину оценили, поняли, что старается она не для дочки, а ради них — их косточки могут заныть от сырости.
А в целом дом отдыха всем понравился — дом в парке, небольшие коттеджики в стороне. Уютная чистенькая столовая, а когда пообедали, то убедились, что и готовят вкусно.
— Вот вы и отдохнете от нас от всех и от хозяйства, — целуя на прощание Наталью Петровну, сказала Ляля.
Они и прощались как родные. Ничто не сближает людей теснее, чем общие житейские заботы. Ничто не разводит их так далеко…
И вот Павел Антонович и Наталья Петровна зажили на покое, вспоминая о множестве переделанных дел только для того, чтобы внезапно наставшее безделье стало еще отраднее.
Иринке все вокруг было внове, и она вполне терпеливо сносила отсутствие родителей. Печаль начиналась к вечеру, тут вспоминалось, что и постелька чужая, и баба с дедой не очень знакомые. Но баба или деда непременно рассказывали сказку, а верный друг поросенок, с которым спала Иринка, утверждал, что никакого другого дома им не надо.
Погода стояла прекрасная, утром светило солнышко, и до заката печалям не находилось места.
Наталья Петровна смотрела на мужа с такой счастливой благодарностью, что он в ответ всякий раз целовал ее.
— Ты даже представить себе не можешь, как мне тут хорошо, — говорила Наталья Петровна.
— И ты тут удивительно хороша, — отвечал ей Павел Антонович. — Глядя на тебя, не поверишь, что Иринка тебе не дочка.
После завтрака они отправлялись на прогулку, по аллейке до лужка, через лужок в березовую рощу. Иринка собирала ромашки, баба с дедой ею любовались. Вот и на этот раз Иринка бегала по лужайке, а Павел Антонович с Натальей Петровной, устроившись в теньке, за ней присматривали. Иринка заглянула под куст и появилась… с арбузом! Да, да, в руках у нее был настоящий полосатый зеленый арбуз! Старшие переглянулись и заторопились навстречу девочке. Арбуз? Что за чудеса? Откуда?
Иринка чуть ли не плясала от восторга.
— Нашла! Нашла! Я арбуз нашла!
Наталья Петровна протянула руку и дотронулась до полосатого арбуза. Он оказался резиновым мячиком. Старшие рассмеялись. А уж как громко и радостно хохотала Ирка.
— Давай вместе в мяч играть, — предложил Павел Антонович. — Ты будешь бросать, я — ловить.
— Играйте в аллее, — посоветовала Наталья Петровна. — Там тень и дорожка р