В тот момент я не понимала, что уже по уши во все это влипла. Если я не хотела становиться одной из фигур в этой игре, мне следовало бы держаться от роанского княжича подальше и забыть о Мартине Шефнере. Последнее, впрочем, давно уже было невозможно.
Мартин внимательно слушал речь императора, в этот раз написанную довольно неплохо. Впечатление не портили даже долгие паузы и некоторая нечеткость дикции. Если Крайн и был пьян, то совсем немного. Или же целители уже успели его подлечить.
То, что император был любителем выпить, знали все, но мало кто подозревал, насколько тяжела ситуация. Сорванные приемы и совещания, отвратительные пьянки, порочащие трон, растраты, которые приходилось покрывать правительству. Казалось, что император делает все, чтобы подтвердить убежденность Тренка в том, что монархия – пережиток прошлого. Даже у преданных сторонников трона Крайн вызывал опасения. Мало кто симпатизировал и герцогу Строгеру, скучному, мелочному и скупому. Представить, что этот человек когда-нибудь станет во главе могущественной империи, было сложно.
Но Котовский – совсем другое дело. Молодой, хорошо образованный, умный. Почти безупречный. Он умел произвести впечатление. Даже сейчас, преклонив колено перед императором во всем великолепии, он умудрялся выглядеть более величественно и благородно, чем Крайн. Прекрасный принц со столь же прекрасным будущим.
– Смотри, Мартин. Вот он, наш фаворит. Мы присутствуем при историческом моменте – Анджей Котовский стал официальным наследником Крайна.
Канцлер добродушно улыбался, но менталист хорошо знал цену этой улыбки. Если все пойдет, как было запланировано, то этот день изменит все, став началом конца целой эпохи. Разговор, произошедший утром между ними, не оставлял ни малейших сомнений о намерениях Тренка в отношении племянника императора.
«Было бы неразумно идти против желания императора, так, Мартин? Правительство окажет поддержку Котовскому… Пока».
Анджей Котовский. Чужак, без связей в Грейдоре, с сомнительным правом наследования и болезнью, которая в любой момент может выйти из-под контроля. Сместить Котовского, когда он станет императором, гораздо легче, чем Строгера. Поэтому Тренк, изначально стремившийся убрать роанца с игрового поля, изменил свое к нему отношение.
Вот только канцлер не знал Котовского так хорошо, как узнал его Мартин. Следовало бы велеть Петеру и Софи держаться от княжича как можно дальше. Но если на племянника Шефнер как-то еще мог влиять, то любая попытка надавить на Софию могла привести к обратному эффекту. Да и Тренк счел удачным, что здоровьем Котовского занимается протеже Шефнера.
«Надеетесь, что сможете контролировать роанца, канцлер?»
– …будешь достоин этой страны, Анджей.
Под вежливые аплодисменты император тяжело поднялся с трона и протянул руку Котовскому, помогая ему встать с колен.
– Теперь, когда с формальностями покончено… А? Ты приготовил дар, Анджей? Совсем забыл. Надеюсь, ты сможешь приятно меня удивить, иначе мне придется передумать на твой счет.
Император походил на пресыщенного, избалованного ребенка, заваленного сладостями и игрушками. Сможет ли Котовский на самом деле произвести на него впечатление? Конечно, сейчас монарх шутил, но Мартин хорошо знал, как изменчив бывает Крайн в своих привязанностях.
Роанец принял из рук своего слуги прозрачный хрустальный ящичек, в середине которого загадочно светился золотисто-розовый топаз, увитый нитями из серебра. Издалека не видно, но Мартин знал, что на дне коробки находится линза и дополнительный кристалл, назначение которого ему неведомо. Он смог понять, изучая созданный Вернер артефакт, что в сам топаз вложены ментальные чары. Но вот для чего они служили?
«Надеюсь, это все же не будет что-то незаконное, – мрачно подумал глава СБ. – Такое даже мне не удастся замять».
Освещение в зале было приглушено, лишь на деревянном столике перед троном мерцал таинственный артефакт, все больше и больше наполняясь светом. Внезапно в ящичке будто что-то вспыхнуло, и вверх устремился луч золотистого цвета. Сначала он, казалось, поглотил топаз и саму коробку, но вот луч стал у́же и в то же время ярче. Проходя сначала через линзу и грани топаза, пучок света разделился, и по потолку и стенам заплясали разноцветные всполохи.
– Свет не должен так преломляться, – заметил канцлер, прикрывая глаза рукой. – И разве топаз не розовый? Почему вокруг так много синего и желтого?
– Это иллюзия. Ничего этого нет, и…
Голос Шефнера заглушил рокот, такой знакомый и столь удивительный здесь, посреди дворца. Шум волн, обрушивающихся на скалистый берег. Запахло морем, а в лицо ударил ветер. Мартин смежил веки, а когда открыл, то оказался на скалистом берегу. Внизу бушевала водная стихия, а над горизонтом всходило солнце, окрашивая небо и море в золото.
Иллюзия… Нет, не просто иллюзия. Воспоминание. Вот что было заложено в эти чары. Воспоминание о рассвете, увиденном когда-то маленькой девочкой. И как любое драгоценное воспоминание, оно было удивительно точным и в то же время нереально прекрасным и сказочным.
Даже Мартину как менталисту приходилось прикладывать усилие, чтобы увидеть под ногами не серую скалу, а мраморный пол. Лица придворных – восхищенные, испуганные, застывшие – то появлялись, то исчезали, создавая ощущение, что он сходит с ума. Воссозданное воспоминание не затронуло троих: Корбина Рихтера, на которого иллюзии не действовали, Анджея Котовского, стоявшего близко к артефакту, чтобы попасть под его влияние, и Софию Вернер, защищенную от собственного творения браслетом. Мартин видел, как шевелятся ее губы, проговаривающие формулы, запустившие и поддерживающие чары, будто это могло помочь артефакту работать лучше. Взволнованная, бледная, она казалась сейчас прекраснее, чем когда-либо.
«Зачем ты даришь чужим людям свои мечты, зачем отдаешь всю себя? Они не заслуживают этого».
Мартин хотел бы сказать Софии все это. Спрятать от всех, уберечь от алчных и корыстных людей. Но ведь и он сам был одним из них. Даже сейчас его ум генерировал идеи, как можно использовать изобретение Вернер. Если на этот артефакт можно было записать воспоминания не только чародея, создавшего его, но и любого другого человека, то это открывало большие возможности. Особенно если для извлечения воспоминаний не понадобится добровольное согласие. Это бы пригодилось при дознании преступников, во время судебного процесса, хранения и передачи важной информации. А сами проекции… разве они могли служить только для развлечения знати? Пугающее или странное воспоминание могло запутать или обмануть противника на поле боя, дезориентировать в пространстве.
И едва ли то, что он понял, рано или поздно не дойдет до других. То, что увидели сегодня гости Грейдора, запомнится им надолго как доказательство, что магия, притом в самом чистом ее виде, все еще является самым опасным и мощным оружием из всех придуманных человеком.
Первый созданный Софией Вернер ментальный артефакт принес чародейке много бед. Но все они могли показаться совершенно пустячными по сравнению с тем, чем могло закончиться для нее сотворение подобных чар. А ведь он сделал все, чтобы дипломный проект чародейки… не слишком выделялся.
– Она ничему не учится, – мрачно пробормотал Мартин, желая разбить эту чертову шкатулку о голову Котовского, давшего возможность Софии исполнить свою задумку.
Сначала исчезли цветные всполохи, а затем потух и свет, исходящий из артефакта. По реакции зашевелившихся и изумленно переглядывавшихся зрителей Шефнер понял, что проекция исчезла окончательно.
– Она? – переспросил Тренк. – Так это дело рук твоей протеже? Следовало бы догадаться, учитывая, насколько Вернер сблизилась с княжичем. Может, ты все же познакомишь нас?
– Моя невеста довольно стеснительна, – сухо ответил Шефнер, наблюдая за Софи, жарко доказывающей что-то Корбину. Алхимик стоял непозволительно близко к девушке, но ее, кажется, это нисколько не волновало.
Мемографический артефакт сработал без сбоев, судя по реакции зрителей, в огромном зале дворца записанные ментальные образы смотрелись даже более выгодно, чем у меня дома. Это был успех. Завтра расплескавшееся посреди дворца море будут обсуждать во всех домах, и еще больше подогреет интерес то, что никто так никогда и не сможет запечатлеть это зрелище. Ни один технический аппарат ничего не зарегистрирует, даже с помощью артефактов можно увидеть только повышенный магический фон. Вскоре моим изобретением заинтересуются артефакторы. Зная того же Хайнца, я понимала, что он попытается разобраться, как работает мой мемографический аппарат, и, возможно, даже поймет его принцип. Но едва ли сможет повторить.
Приглашение в гильдию, скорее всего, в моем кармане. Я стану самым молодым мастером. Получу уважение. Восхищение. Это то, чего я хотела и чего заслуживала. Но что мне теперь делать дальше?
Напряжение последних месяцев не пропало, к нему добавилась горькая нотка разочарования. Я создала дорогую и бесполезную игрушку, которая наверняка бо́льшую часть времени будет пылиться где-то в шкафу и извлекаться на свет божий, когда император захочет позабавить своих гостей.
– Красивые огонечки. Судя по тем магическим плетениям, что я видел, ты проделала огромную работу, – заметил Рихтер, заставив меня чувствовать себя еще более несчастной. Это не скрылось от его глаз. – Эй, ты чего такая унылая?
– Все нормально. Просто чувствую себя несколько… опустошенной. Так иногда бывает по окончании сложных проектов. Пройдет.
Хотелось домой, но портить дяде настроение своими капризами не стоило.
– Тебе нужно выпить. Пойдем! – Рихтер порывисто повернулся и громко спросил у дяди: – Барон, я украду вашу племянницу?
– Простите? – поджав губы, спросил дядя Клеменс. Про «выпить», надеюсь, до него не дошло.
Я кинула гневный взгляд на своего наставника. До чего же раздражающая фамильярность, да еще у всех на глазах! Хорошо хоть Шефнер этого не слышал.