— Я детектив-инспектор Моллет из столичной полиции, а это детектив-инспектор Джеллаби из окружного полицейского подразделения, — ровным голосом представил себя и коллегу Моллет. — Мы расследуем случившуюся в прошлую пятницу смерть мисс Гонории Дэнвил.
— Ах это! — сказал Иделман так, словно это было последним, что он ожидал услышать. — Простите, ничем не могу вам помочь. Я ничего об этом не знаю.
— В таком случае мы надолго вас не задержим, — по-прежнему спокойно и уравновешенно заверил его Моллет. — Не желаете ли сесть?
— Могу и сесть, — невежливо пробормотал Иделман и плюхнулся на стул. — Единственное, что я могу сказать вам о мисс Дэнвил, — добавил он, — так это то, что она была не в своем уме. Впрочем, вы наверняка это уже знаете.
— Вы ее очень не любили?
— Не любил? Я находил ее весьма забавной — несознательно забавной, разумеется. Вероятно, я ненавидел бы ее до глубины души, если бы имел несчастье работать вместе с ней, но поскольку бог миловал, я мог наблюдать за ее причудами со стороны и должен признать, что своим концом она меня удивила. Смерть совершенно не вписывалась в ее характер.
— Где вы были в пятницу днем, мистер Иделман?
— Ну, на этот вопрос довольно трудно ответить. Могу лишь сказать, что у себя в кабинете — точнее, в конуре, которую величают подобным образом, — я не был. Ходил по зданию и собирал там и сям то, что меня интересовало. Я здесь всегда так делаю. Кстати, мисс Кларк этого не одобряет.
— Не случилось ли вам в какое-нибудь время дня оказаться возле буфетной?
— Дайте вспомнить. Думаю, я знаю это место. Это недалеко от кабинета Петтигрю, так ведь? Разумеется, в какое-то время дня я находился в этой части здания, но, боюсь, даже приблизительно не смогу сказать, когда это было. Простите за такую расплывчатость, но прошло уже несколько дней, а я ведь не мог предположить, что придется отчитываться в своих передвижениях.
— Будучи в этой части здания, вы слышали свист чайника?
— Не припоминаю. В этом сумасшедшем доме столько посторонних шумов, что мог его не заметить. У меня, слава богу, есть способность отрешаться от окружения и сосредоточиваться на работе.
— И это все, что вы можете сказать по существу дела?
— Абсолютно все.
— Есть еще один вопрос, который я должен с вами обсудить, мистер Иделман. Он имеет прямое отношение к мисс Дэнвил, и полагаю, что по нему вы сможете сообщить нам гораздо больше.
— Совершенно не понимаю, что вы имеете в виду, инспектор, но я в вашем полном распоряжении.
— Это связано с затеей, которую ее участники называют «сюжетом».
— С «сюжетом»?! Боже милостивый! — Иделман поджал губы, потом улыбнулся и пробормотал: — «Но боги правы, нас за прегрешенья казня плодами нашего греха»[13].
— Что вы сказали? Я не совсем разобрал, что вы сказали, — вклинился Джеллаби, занеся карандаш над блокнотом.
Иделман серьезно повторил сказанное и добавил:
— К вашему сведению, это цитата. Простите, что озадачил вас, но эта реплика Гамлета очень подходит к характеристике настоящего момента.
— К вашему сведению, это не «Гамлет», а «Король Лир», — поправил его Джеллаби, резко захлопнув блокнот. — Но если вы считаете эту цитату уместной, то объясните почему.
Иделман откинул голову назад и расхохотался.
— Touche[14]! — воскликнул он. — В конце концов, вы правы: неприлично с моей стороны не рассказать вам все, что я знаю. Но я по-прежнему не понимаю, какое отношение эта в общем-то детская забава может иметь к несчастной мисс Дэнвил.
— Может статься, никакого, — сказал Моллет. — Но существуют кое-какие совпадения между «сюжетом» и фактами, связанными со смертью мисс Дэнвил, и они весьма существенны, чтобы от них отмахнуться.
Впервые умное лицо Иделмана стало серьезным и задумчивым.
— Совпадения? — повторил он. — Дайте-ка подумать. Если я правильно понял суть дела из опубликованных показаний, данных на предварительном следствии, мисс Дэнвил была убита тем, что в этом учреждении называют шилами. — Он вопросительно взглянул на Моллета, тот кивнул. — Этого я и боялся. Действительно, несчастливое для меня совпадение, поскольку использовать шило в качестве орудия убийства — целиком и полностью моя идея. Вуд, как и большинство писателей, начисто лишен наблюдательности. Он выдвигал массу самых фантастических предложений относительно смертельного инструмента, пока я не указал, что самый подходящий постоянно находится у него под носом. Если я невольно оказался тем, кто внедрил эту мысль в голову настоящего убийцы, то могу лишь сказать — мне искренне жаль. Это единственное совпадение, которое я вижу в данный момент.
— Я могу привести и другое, более существенное, — сказал Моллет. — По моей информации, на поздних стадиях разработки «сюжета» проводилось нечто вроде репетиций, и эти репетиции проходили в месте или в непосредственной близости от места, где преступление впоследствии было действительно совершено. Далее. Эти репетиции воображаемого преступления проходили в то самое время дня, когда случилось настоящее преступление, и включали в себя слежку за передвижениями сотрудников учреждения, в том числе и мисс Дэнвил. В сущности, если не считать того, что настоящее преступление произошло в другом конце коридора и оказалось направленным на другое лицо, во всем остальном оно точно соответствует разработанному в «сюжете» плану. Что вы можете сказать на этот счет?
— Две вещи, — без колебаний ответил Иделман. — Первое. Насколько мне известно, репетиции, о которых вы говорите, были именно репетициями и ничем более. У меня и мысли не было, что эта игра может воплотиться в жизнь. Да и в поведении других участников я никогда не замечал ничего, что указывало бы на наличие злостных намерений. Второе мое соображение состоит в следующем. Все эти совпадения являются естественными. В конце концов, мы с максимальной долей реализма продумывали возможность совершения преступления. Для такой возможности требовалась изоляция в критический момент мисс Дэнвил, которой мы предназначили роль убийцы. Любой, кто планировал убийство самой мисс Дэнвил, естественно, думал в этом же направлении.
— Это интересное соображение… — начал было Моллет, но Иделман не дал себя перебить.
— Кроме того, — продолжил он, — не обязательно даже предполагать, что два человека думали одинаково. Мы не делали секрета из своей затеи. А поскольку Вуд постоянно все записывал и повсюду оставлял свои записи, любой работающий в его департаменте мог на них наткнуться. Я сам как-то обнаружил такой листок в одной из его папок. Но я, кажется, вас перебил. Простите, вы хотели что-то сказать.
— Ваше последнее замечание лишь подтвердило то, что я хотел сказать, и это свидетельство тому, что вы человек незаурядного ума.
Иделман слегка поклонился, выражая вежливое согласие.
— А поскольку это так, — продолжил инспектор, — было бы честнее, если бы и вы со мной обращались как с человеком разумным.
— Надеюсь, я так и поступаю, инспектор.
— Я не поверю в то, что вы поступаете именно так, до тех пор пока вы мне не объясните, какую роль вы играли в затее, которая на первый взгляд представляется абсолютно дурацкой тратой времени. Признаться, ваше поведение кажется совершенно иррациональным. Я еще могу понять такую женщину, как миссис Хопкинсон, которая готова делать что угодно ради, как она выражается, розыгрыша, хотя даже ей эта игра, похоже, наскучила задолго до ее окончания. У мистера Вуда как у писателя мог быть свой профессиональный интерес. Но что, скажите на милость, находили вы в этой глупой игре? Если не считать наблюдений над весьма жестоким экспериментом, жертвой которого была мисс Дэнвил, какой интерес мог быть у вас?
Минуту-другую Иделман молчал. Казалось, он размышляет, и улыбка, озарявшая его лицо, позволяла предположить, что его размышления забавны.
— Да, видимо, мне следует объясниться начистоту, — пробормотал он наконец, потом решительно сказал: — Известно ли вам, что, когда вы попросили меня встретиться с вами, я понятия не имел, что речь пойдет о мисс Дэнвил?
— Не имели?
— Не имел. Я думал, вы разгадали, зачем меня занесло в этот фокус-покус с «сюжетом».
Последние слова он произнес с явным удовольствием.
— Все началось, для меня во всяком случае, когда я увидел дело Бленкинсопа, — продолжал он. — И пока мы не ушли от этого предмета, инспектор, позвольте мне со всем уважением поздравить вас с той мастерской работой, которая в нем отражена. Ваш второй доклад кажется мне особенно блестящим.
— Значит, это вы похитили мой доклад?
— Да, боюсь, я и был тем самым «тайным врагом». Надеюсь, я не слишком расстроил ваши планы. До меня дошли слухи, что управляющий весьма озабочен этим делом. В прошлом я никогда не замечал, чтобы отсрочка на день или чуть больше в передаче документа из одного департамента в другой вызывала какую-либо тревогу или вообще была кем-то замечена.
— Следует ли из этого, что вы, мистер Иделман, использовали репетиции «сюжета» в качестве прикрытия для похищения доклада?
— Не совсем так. Правильнее было бы сказать, что я извлек для себя пользу из знаний, приобретенных во время репетиций, чтобы добраться до официального документа, который мне срочно понадобился. Но это было лишь побочным частным интересом. Истинной целью моего тайного шныряния по коридорам и валяния дурака, которое вы столь язвительно описали, являлось наблюдение за Вудом.
— Я не совсем понимаю.
Иделман посмотрел на него удивленно и даже несколько обиженно.
— Неужели, инспектор, — сказал он, — вы до сих пор не догадались, что канал утечки информации, который вас так беспокоил, не кто иной, как наш друг-романист Вуд? Впрочем, я забываю, что имел преимущество перед вами в этом расследовании: я дольше проработал здесь, и мне посчастливилось стать конфидентом Вуда в работе над «сюжетом».