— Вы ведь это сегодня утром принесли? — спросил он.
— Верно, — кивнул Сэмпсон.
— Разве вы принесли ее не пустой?
— Пустой.
— Тогда, если тут никого, кроме вас двоих, не было, как в нее попал мусор?
— Это я постарался, — объяснил полковник. — Я подумал, немного всякой всячины может надоумить и остальных ею воспользоваться… Для затравки, понимаете?
— Да. А откуда вы взяли эту всякую всячину, сэр?
— Вокруг, — невнятно ответил Сэмпсон, но потом уточнил: — Вон под тем кустом. Верно, Томлин?
— Тогда лучше посмотреть ее содержимое. Вдруг вы подобрали нечто важное?
Подняв корзинку, суперинтендант опрокинул ее вверх дном. Мусор, так старательно собранный несколько часов назад, посыпался на землю. Опустившись на корточки, Тримбл начал перебирать его. В присутствии зрителей он машинально преувеличил осторожность и тщательность любого своего движения. Каждый кусочек гнилой апельсиновой кожуры был осмотрен, каждый клочок газеты развернут, изучен и только потом отложен в сторону. Полковник, которого служба в армии научила с первого взгляда распознавать очковтирательство, откровенно зевал. Однако, к изумлению всех и не в последнюю очередь самого Тримбла, обыск все-таки дал результат. Почти разобрав горку мусора, вываленную из корзины, суперинтендант поднял скомканный в шарик лист газеты. И тут из его складок что-то выпало — нечто маленькое и ярко блеснувшее в солнечном свете.
Подобрав крохотный предмет, суперинтендант поднялся.
— Что вы на это скажете, сэр? — обратился он к полковнику.
На протянутой ладони полицейского Сэмпсон увидел бриллиантовую сережку.
— У миссис Пинк отродясь ничего подобного не было, — уверенно ответил он. — Наверное, ее обронил кто-то спускавшийся с холма.
— Если так, о ее утрате сообщили бы. Рискну предположить, бриллиант сто́ит сотню фунтов, не меньше. — Тримбл развернул газетный шар. — «Ивнинг ньюс» двухдневной давности, — заметил он. — Сережка упала на газету, значит, потеряна с тех пор. Ну если к расследованию это не относится, мы сделали кому-то доброе дело.
Он начал складывать мусор обратно в корзину.
— Интересно, полковник, не ее ли искал молодой Рэнсом? — вдруг спросил Томлин.
— Кто это, молодой Рэнсом? — насторожился Тримбл.
— Очень приятный молодой человек, — объяснил полковник. — Он как раз проходил мимо, когда мы с Томлином тут стояли, и спустился со мной, когда я пошел звонить в полицию. Он был знако́м с миссис Пинк и очень расстроился, узнав, что произошло.
— Где Рэнсом сейчас?
— Я отправил его домой. Он совсем еще юный, и я не думал…
— Домой? И где это?
— «Альпы», на вершине холма.
— Средняя из трех тропинок ведет как раз туда, верно? И вы сказали, он что-то искал? Почему не упомянули об этом раньше, сэр?
— Мне показалось, что это не имеет отношения к делу, — чопорно отозвался полковник. — Я и сейчас считаю, что это к делу не относится.
Было в полковнике при всех его мягких манерах что-то внушительное. Тримбл хотел нагрубить, но, посмотрев в его карие глаза, промолчал.
— Вам, наверное, хочется уйти, — наконец произнес он. — Мне незачем дольше вас задерживать. Доброго вам дня, сэр.
Через час Тримбл, в свою очередь, собрался уходить. Окрестности тщательно прочесали, однако новых открытий не последовало, и было очевидно, что дальнейшее пребывание тут ничего больше не даст. Любопытная толпа поредела до нескольких разрозненных группок зевак. Обитатели отеля «У тиса» исчезли, повинуясь зову колокола, позвавшего их на ленч. Холм начал возвращаться к обычному своему пасхальному оживлению.
Тримбл обменивался напоследок парой слов с сержантом Брумом, собираясь вернуться в штаб-квартиру, когда услышал какую-то перебранку на тропе, огибающей южный склон холма. Гомон пронзительных голосов перемешивался с низким рокотом офицера, чьей задачей было не подпускать никого тем путем на место действий.
— Уходите, пока не схлопотали! — услышал Тримбл.
— Но у нас есть кое-что! — возразил пронзительный голос. — Действительно есть. Альф, покажи ему!
— Смотрите, сэр, на нем кровь и все такое.
— Бегите отсюда, не то…
— Вы только взгляните, сэр!
— Спросите главного… Он вас повысит, если увидит.
— Хотите новые нашивки, шеф?
— Смотрите! Кровь, я вам говорю!
Тримбл пошел посмотреть, в чем дело. На тропинке приплясывали от возбуждения четверо чумазых сорванцов от восьми до двенадцати лет. При виде его они завопили: «Ура!»
— Мистер! — заорал самый старший, размахивая длинной палкой. — Мистер! Только поглядите, что мы нашли! Только поглядите…
Тримбл молча протянул руку и осмотрел предмет, который с горячностью ему сунули. Это была увесистая деревяшка почти четырех футов длиной. Он сразу заметил, что один ее конец был намеренно заострен. Больше всего это походило на угловой столбик забора. Заостренный конец прежде находился в земле… Другой… Он изучил его, насколько было возможно в окружении толкающихся, возбужденных детей.
— Это кровь? Да, мистер?
— Нет, Ган… Кровь же покраснее будет. Так, сэр?
— А вот и нет: когда сухая, она не красная. Она вроде как шоколад делается.
— Как по-вашему, он этим ее жахнул, а, мистер?
— Да, — вдруг сказал суперинтендант. — По-моему, да.
Тримбл повернулся к Бруму.
— Сейчас же отправьте это в лабораторию, — велел он. — Незачем тратить время, снимая отпечатки. Но обращайтесь как можно бережнее. Возможно, на конце остались частички волос или кости, хотя, учитывая, через что этот кол прошел, я в этом сомневаюсь.
Он повернулся к самому крупному и горластому мальчишке:
— Где ты ее нашел, сынок?
— Я ее не находил, мистер. Это Барри. Эй, Барри, сам ему скажи. Давай! Он тебя не съест!
Вперед вытолкнули маленького мальчика. Он стоял перед суперинтендантом, утирая веснушчатый нос тыльной стороной грязной ладошки.
— Ну, Барри, где это было? — мягко произнес Тримбл.
Но Барри, подавленный внезапной, непрошеной славой, молчал.
Тримбл сдался.
— Лучше покажи, — предложил он.
Ватага снова ожила, разразившись новыми счастливыми воплями.
— Я вам покажу, мистер!
— Прямо там, внизу! Вон там!
— Эй, Эрни, давай наперегонки!
Поспевая как мог, суперинтендант старался не упустить из виду мальчишек, которые метнулись вниз по тропке, а потом все-таки исчезли в зарослях над крутым склоном. Неосторожно отправившись их догонять, он свалился с небольшого обрыва и неловко приземлился в ветвях бузины, которая неведомо как цеплялась за почти голый меловой склон. Внизу под собой Тримбл услышал возбужденный стрекот. С трудом спустившись примерно на десять футов, он обнаружил, что мальчишки собрались на узком уступе. Тримбл слишком запыхался, чтобы задавать вопросы, но из-за хора голосов необходимость в них отпала. Голоса, от которых буквально лопались барабанные перепонки, сообщили, что здесь, и только здесь, было найдено оружие. Он поглядел вверх. Крона тиса отсюда едва виднелась. Насколько Тримбл мог судить, кол, небрежно брошенный оттуда, где произошло нападение, вполне мог приземлиться где-то поблизости. Все сходилось очень даже удачно.
— Большое вам спасибо, — сказал он мальчишкам. — Вы нам помогли. А теперь назовите ваши фамилии и адреса.
— А награда будет, мистер? — спросил самый старший, когда фамилии были должным образом записаны.
— М-м-м… да, в целом, думаю, будет, — ответил Тримбл.
Он нашарил в кармане несколько полукрон. Нетрудно будет найти им место в отчете о расходах, решил он.
Глава десятая. «Тримбл против Тодмана»
После полудня суперинтендант наконец попал в свою штаб-квартиру в Маркгемптоне. Не успел он отдышаться, как ему сообщили, что главный констебль был бы рад его видеть, «если это не слишком затруднит суперинтенданта». Тримбл повиновался вызову с легким беспокойством, которое неизменно вызывала у него любая беседа с начальником. Не в том дело, что ему не нравился мистер Макуильям, напротив, ни один шеф не мог бы быть более терпимым, выше ценить проделанную работу, проявлять большее понимание. Проблема была в том, что Макуильям, под серьезной шотландской внешностью которого таилась толика легкомыслия и иронии, с точки зрения Тримбла, порой проявлял к нему чересчур уж пристальное внимание. Тримбл, который, как и любой человек, гордился своим чувством юмора, ничего не имел бы против, если бы иногда эта ирония не была обращена на него. Критику или нагоняй он снес бы без особого труда. Но его шкура — и довольно толстая — страдала от тайного подозрения, что он, прилежный опытный офицер полиции, в глазах собственного начальства являет собой довольно забавное зрелище.
А ведь не придраться ни к единому слову! Суперинтенданту хотелось, чтобы Макуильям чем-нибудь выдал себя, и тогда он, Тримбл, мог бы оскорбиться и поговорить с ним как мужчина с мужчиной. Но как предъявлять претензию человеку, который его поддерживал, рукоплескал его частым успехам, лояльно прикрывал редкие промахи и в итоге повысил до высочайше возможного поста? Просто нереально. Часто Тримбл твердил себе, что ведет себя неразумно, что одну лишь благодарность должен испытывать к тому, кто помогал ему подниматься по лестнице успеха. Если бы только… Если бы только он мог избавиться от неприятного ощущения, что Макуильям при этом считает, что его подчиненный смотрится немного нелепо, примостившись на головокружительных верхних планках!
— Признайтесь, суперинтендант, — произнес Макуильям, — вы сами вызвались работать в воскресенье?
— Я счел своим долгом прервать отпуск, сэр, — натянуто ответил Тримбл. — Ввиду явной серьезности дела.
— Разумеется, вы были абсолютно правы. Абсолютно. Я не рискнул бы вас побеспокоить, но с облегчением вижу, что вы сочли нужным явиться по собственной воле. Конечно, инспектор Ходжес будет разочарован, что упустил шанс вести дело в ваше отсутствие, однако ничего не поделаешь.
Тримбл, который был не лучшего мнения об инспекторе Ходжесе, усмехнулся. Не дав ему добавить что-либо, Макуильям продолжил: