— Спасибо, сэр. Я согласен.
Они двинулись вместе, с трудом пробираясь через группы бурно сплетничающих жителей Тисбери. По обрывкам разговоров, какие они уловили, нетрудно было догадаться об общей реакции на утренние события. Двуличность миссис Пинк, скрывавшей существование мужа, с пылом осуждалась всеми и каждым. Ее называли хитрой обманщицей, и даже слышалось самое страшное порицание: и поделом ей. Что до ее смерти, то она получила по заслугам, тут ошибки быть не может, а те выражения сочувствия, какие можно было слышать, звучали только в адрес ее мужа, которому даже не дали взглянуть на труп жены, когда он о том попросил.
В последнем пункте деревня была несправедлива к властям. Когда полицейская машина въезжала в Маркгемптон, Роуз прервал молчание, которое хранил до тех пор, спросив с обычной своей дружелюбной вежливостью, удобно ли будет остановиться у морга. Ему пошли навстречу, и автомобиль свернул к моргу. По прибытии в больницу Роуз выбросил окурок сигары, которую, к раздражению Тримбла, курил от самого Тисбери, и вместе с суперинтендантом вошел в здание. Пять минут спустя они вернулись. Уместно серьезным тоном Роуз одобрил приготовления, сделанные к похоронам, а после, раскурив новую сигару, беспечно объявил, что он к услугам суперинтенданта.
— Давайте сразу кое-что проясним, — начал Роуз, оказавшись в кабинете Тримбла. — Я под арестом?
— Разумеется, нет, сэр.
— Прекрасно. Следовательно, я тут исключительно по собственной воле?
— Да, сэр.
— Я был бы рад, если бы это занесли в протокол. Как бывший заключенный я ценю свою личную свободу несколько выше, чем большинство людей. Итак, чем могу помочь?
— Начнем сначала, если не возражаете. Вас зовут Хамфри Роуз?
— Думаю, ответ на этот вопрос вам известен. Да.
— Ваш адрес?
— У меня нет постоянного места жительства, суперинтендант. Неприятно, конечно, такое говорить, поскольку у этого выражения довольно унизительные ассоциации. Я снял комнату в отеле «У тиса» на ближайшие несколько дней. Это вас устроит?
— До недавнего времени вы гостили в «Альпах»?
— Совершенно верно.
— К этому я еще вернусь. Теперь о другом. Вы называете себя мужем убитой.
— Да. Чтобы окончательно прояснить положение дел, я имею при себе свидетельство о браке и копию одностороннего обязывающего удостоверения, подтверждающего, что я сменил фамилию. Кстати, надеюсь, мое маленькое объявление на дознании утром не стало для вас неожиданностью?
— Я здесь не для того, чтобы отвечать на ваши вопросы, мистер Роуз. Когда вы в последний раз видели свою жену?
— Примерно неделю назад. Я забыл точную дату. Мы случайно встретились на шоссе. Она упала с велосипеда, и я проводил ее домой.
— Именно тогда вы забрали у нее портрет, который находился у нее дома?
— Вы про карикатуру на Спайсера работы Лесли Уорда? Совершенно верно. Вы читали, конечно, что я подарил ее местному музею? В тот момент это было безобидное тщеславие, однако теперь я жалею, что так поступил.
— Почему?
— Ну… — Роуз развел руками. — Боюсь, тут вам придется разбираться самому, но у меня такое ощущение, что это имело плачевные последствия. Так о чем вы спрашивали?
— Тогда вы в последний раз видели свою жену?
— До сегодняшнего утра… да.
— Я хочу вернуться к прошлому четвергу — дню, когда было совершено убийство. Вы в то время гостили в «Альпах»?
— Да. Они были моей штаб-квартирой. Но ночь со среды на четверг я провел в Лондоне. У меня были деловые встречи в четверг утром. Хотите знать, какие именно?
— Меня интересует то, что случилось после вашего возвращения из Лондона. Вы приехали поездом, прибывающим в Тисбери в четыре тридцать пять, который в тот вечер опоздал на шесть минут?
— Я не знал, что поезд опоздал, но не сомневаюсь, что ваши сведения точны.
— Тодман встретил вас на автомобиле, однако вы решили пойти пешком, поручив отвезти ваш багаж?
— Почти точно. На самом деле я доехал до подножия холма и там вышел. Не люблю ходить по шоссе.
— В котором часу вы явились в «Альпы»?
Роуз на мгновение задумался.
— Трудно точно сказать. Надо полагать, в четверть шестого. Может, двадцать минут шестого. Я хожу медленно.
— Очень медленно, если вам понадобилось так много времени, — заметил Тримбл. — Вы останавливались по пути?
— Да. Насладиться видом, перевести дух и так далее.
— Вверх на холм ведут несколько тропинок. По которой вы шли?
— Разумеется, по самой легкой.
— Но не самой прямой, через тисы?
— Нет.
— Хорошо. Вы сказали, что шли по самой легкой тропинке. Это та, которая ведет по главному склону. Вы по пути кого-нибудь встретили?
Роуз с запинкой, резко контрастирующей с обычной беглостью его речи, произнес:
— Право, не помню.
— Вы говорите серьезно, мистер Роуз? Подумайте. Это важно.
— Я не обращал внимания. Возможно, кого-то встретил, а возможно, и нет. Затрудняюсь ответить.
— Если вы шли там, где говорите, вам хорошо было видно шоссе у вершины холма. Автомобили какие-нибудь вверх или вниз ехали?
— По-моему, я видел спускающуюся машину… Вероятно, даже не одну. Не могу сказать точно.
— Значит, вы не можете представить никаких доказательств того, что находились в десять минут шестого на указанной вами тропинке, а не среди тисов на противоположном склоне холма?
— Не знаю, почему так важны десять минут шестого, — улыбнулся Роуз, — хотя рискну выдвинуть догадку. Но вы должны принять мои показания. Хотелось бы вам напомнить, что они являются добровольными и сделанными без давления и предупреждения о том, что сказанное может быть использовано против меня. Любые замечания, какие вы сочтете нужным к ним присовокупить, — ваше право.
Тримбл внезапно сменил тему:
— Не могли бы вы сказать, куда поехали в пятницу?
— Даже сам собирался, — отозвался Роуз. — Я уехал по делам в довольно отдаленное местечко на севере Англии. Дальнейшие подробности я разглашать не намерен.
— По делам, мистер Роуз? В пасхальные каникулы?
— А как по-вашему, сэр, — возразил пренебрежительно тот, — когда решаете дела? Я говорю о тех, которые имеют значение, затрагивают важных людей и важные интересы. Они делаются, разумеется, когда конторы закрыты и когда те, кто действительно обладает влиянием, могут встретиться и обсудить свои проблемы без опасения, что их прервут. Я не могу вас в них посвящать, как не собираюсь раскрывать имен своих компаньонов. Вся эта история, вероятно, уже нанесла моим проектам непоправимый ущерб. Как только я узнал о случившемся, приехал сюда, чтобы оказать вам содействие. А вместо благодарности меня обвиняют — да, согласен, не буквально, для этого вы слишком умны, — практически обвиняют в убийстве моей жены. Любой здравомыслящий человек увидел бы, насколько нелепо предполагать такое относительно персоны в моем положении!
Тогда Тримбл разыграл свой козырь.
— Когда вы говорите про персону в вашем положении, — вкрадчиво произнес он, — что вы имеете в виду? Не расплатившегося с долгами банкрота, вся собственность которого переведена на имя его жены?
— Это неверная формулировка. Я человек — или, лучше сказать, был таковым — вообще без всякой собственности, но с женой, у которой ее было немало.
— Во всяком случае, такой, которая с готовностью предоставляла мужу распоряжаться ее деньгами так, словно они его собственные?
— Женой, которая была щедра по отношению к своему мужу.
— Предположим, мистер Роуз, жена передумала и решила пустить имеющиеся у нее на руках деньги на уплату некоторых долгов банкрота. Это могло бы повлиять на ее ценность в глазах мужа?
— На что вы, черт побери, намекаете?
— На то, что за три дня до смерти ваша жена написала своему стряпчему. Дескать, она только что осознала, какие беды навлекло ваше банкротство на многих людей и на одного в особенности, и осведомлялась, какие ценные бумаги он предложил бы для продажи, чтобы она могла немедленно выплатить сумму в восемь с чем-то тысяч фунтов, за которой последуют другие выплаты. Это для вас неожиданность?
Роуз не ответил на вопрос, зато тихо и зло пробормотал:
— Хотелось бы мне посмотреть на это письмо.
— Оно будет представлено со временем. Сейчас у меня его нет, но мне зачитал его сегодня утром по телефону человек, которому оно было адресовано. Имеете что-нибудь по этому поводу добавить, мистер Роуз?
Бледные щеки Роуза приобрели почти зеленоватый оттенок. Он с трудом выдавил улыбку.
— Это все меняет, не так ли? — сказал он, а потом встал. — Если нет других вопросов, мне бы хотелось уйти.
— Вы свободный человек, сэр, — нелюбезно ответил суперинтендант, — но мне хотелось бы знать, куда вы идете.
— Я уже назвал вам адрес. Отель «У тиса».
— В таком случае, может, вы согласитесь подождать? Я договорюсь, чтобы вас туда отвезли на машине.
— Такая договоренность, надо полагать, устроила бы нас обоих. — Роуз уже успокоился. — Надеюсь, вы не заставите меня ждать долго. Я начинаю испытывать потребность в ленче.
— Нет, я позабочусь, чтобы на ленч вы успели.
Тримбл нажал кнопку звонка у себя на столе и велел явившемуся на зов полицейскому:
— Отведите этого джентльмена в комнату ожидания и закажите ему автомобиль, как можно скорее.
Отдав честь, полицейский пробормотал что-то на ухо суперинтенданту.
— Вот как? — удивился Тримбл. — Тогда проводите его сюда немедленно.
— Да, сэр.
Полицейский вышел из кабинета, и Роуз последовал за ним в помещение, которое суперинтенданту было угодно называть комнатой ожидания. Штаб-квартира полицейского ведомства Маркшира, подобно большинству полицейских зданий, была старой и безнадежно устаревшей для задач, какие возлагали на силы правопорядка современные обстоятельства. Даже если бы ее пригодную для использования площадь не уменьшили прямые попадания снарядов во время войны, помещения были слишком малы, чтобы в них можно было удобно или эффективно работать. А потому единственным местом, где размещали посетителей, являлась каморка не более освещенного буфета, отделенная перегородкой от рабочей комнаты отдела уголовных расследований. Эта каморка неприятно напоминала камеру.