[1114]. В десятилетие триумфа брехуна Трампа и его потерявших связь с реальностью сторонников возникла и новая этика проверки достоверности фактов. Энджи Холан, главный редактор основанного в 2007 году проекта PolitiFact, посвященного фактчекингу, подчеркивает:
Тележурналисты сегодня массово усваивают навыки проверки фактов и, интервьюируя кандидатов в прямом эфире, не спускают им неточностей. Избиратели, как правило, не видят никакой предвзятости в том, чтобы спрашивать у людей, насколько правдивы их якобы основанные на фактах заявления. Исследования, опубликованные недавно Институтом прессы США, показали, что восемь из десяти американцев положительно оценивают политический фактчекинг.
Более того, журналисты регулярно рассказывают мне, что их издания теперь все чаще публикуют статьи, посвященные проверке фактов, особенно по следам предвыборных дебатов или нашумевших событий, потому что люди активно интересуются такими материалами. Сегодняшние читатели в массе своей хотят, чтобы проверка фактов стала частью традиционной новостной повестки; они активно жалуются контрольным органам отрасли или представителям аудитории в руководстве СМИ, если видят, что в новостях повторяются уже опровергнутые фактические заявления[1115].
Эта этика сослужила бы нам добрую службу во времена, когда лживые слухи провоцировали погромы, бунты, линчевания и войны (в том числе Испано-американскую войну 1898 года, эскалацию Вьетнамской войны в 1964-м, вторжение в Ирак в 2003-м и множество других)[1116]. Ей следовали недостаточно настойчиво, чтобы помешать победе Трампа в 2016 году, но сегодня его собственное вранье и вранье его представителей безжалостно высмеивается и в СМИ, и в популярной культуре, а это значит, что у нас все же есть инструменты, позволяющие отличить правду ото лжи, хотя это и не всегда спасает дело.
В долгосрочной перспективе институты разума способны смягчить трагедию интеллектуальных общин и обеспечить победу истины. При всей нынешней иррациональности не многие влиятельные люди в наши дни верят в оборотней, единорогов, ведьм, алхимию, астрологию, кровопускание, болезнетворные миазмы, жертвоприношения, божественное право королей или сверхъестественные предзнаменования в виде радуги и затмений. Нравственную иррациональность тоже можно перерасти. Всего несколько десятилетий назад судья из Виргинии Леон Бэйзил обосновал свой приговор Ричарду и Милдред Лавинг, обвиняемым в том, что они вступили в межрасовый брак, аргументом, к которому сегодня не прибег бы и самый невежественный консерватор:
Стороны виновны в самом серьезном преступлении. Оно нарушает установленный в нашей стране закон, принятый во имя общественного блага и являющийся гарантией порядка, нравственной чистоты и соблюдения интересов обеих рас… Господь всемогущий создал белую, черную, желтую, малайскую и красную расы и разместил их на разных континентах, а значит, он не желал, чтобы эти расы смешивались[1117].
А большинство либералов, надеюсь, не убедит вот такой аргумент в пользу кубинского режима, сформулированный в 1969 году кумиром интеллектуалов Сьюзан Зонтаг:
Кубинцы – большие мастера по части спонтанности, веселья, чувственности и неуравновешенности. Это вам не прямолинейные иссушенные создания книжной культуры. Попросту говоря, их проблемы практически противоположны нашим – и мы не должны мешать им их решать. Как бы мы ни опасались традиционного пуританства левых революций, американские радикалы должны смотреть на ситуацию шире, если страна, известная прежде всего танцевальной музыкой, проститутками, сигарами, абортами, курортной жизнью и порнофильмами, становится чуть более чопорной в вопросах сексуальной морали. Пусть даже в один несчастливый день два года назад они собрали в Гаване несколько тысяч гомосексуалистов и отправили их на перевоспитание в деревню[1118].
Конечно же, «деревня» была концлагерями, и создали их совсем не для избавления от спонтанного веселья и неуравновешенности. Это было проявление гомофобии, глубоко укорененной в латиноамериканской культуре. В общем, переживая по поводу абсурдности нынешнего общественного дискурса, нам стоит помнить, что и в прошлом люди тоже были не очень-то рациональны.
Что мы можем сделать, чтобы повысить качество общественной дискуссии? Прямая стратегия убеждения с помощью фактов и логики не всегда оказывается тщетной. Да, люди порой цепляются за ложные верования вопреки любым доказательствам, как Люси из комикса Peanuts, которая во время снегопада, почти превратившего ее в сугроб, настаивала, что снег выходит из земли и поднимается к небу. Но рано или поздно сугроб невежества становится слишком высоким. Впервые сталкиваясь с данными, противоречащими их точке зрения, люди только сильнее за нее цепляются, что не удивит тех, кто знаком с теориями об оберегающем идентичность мышлении и снижении когнитивного диссонанса. Чувствуя, что его идентичность под угрозой, верящий во что-то человек с удвоенной силой выстраивает защиты, чтобы отбить эту атаку. Но какая-то часть его сознания следит, чтобы он не слишком отрывался от реальности. Противоречия накапливаются, диссонанс растет и в какой-то момент становится так велик, что его невозможно больше выдерживать. После этого убеждения человека рушатся – феномен, который называют аффективным переломным моментом[1119]. Наступление переломного момента зависит от равновесия между тем, насколько сильно пострадает репутация человека, если он откажется от первоначального убеждения, и убедительностью контраргументов: являются ли они настолько явными и публичными, чтобы стать всеобщим достоянием (голый король, слон в комнате)[1120]. В главе 10 мы видели, как это начинает происходить с общественным мнением по вопросу глобального потепления. Даже население целой страны может изменить свои взгляды, когда их меняет достаточно большая группа поддающихся переубеждению лидеров мнений или когда на смену одному поколению приходит другое, не связанное прежними догмами (прогресс от похорон к похоронам).
Что касается общества в целом, мельницы прогресса обычно мелют медленно, и было бы неплохо их ускорить. Очевидные точки для приложения наших сил – образование и пресса. Уже несколько десятилетий сторонники разума убеждают школы и университеты изменить учебные программы ради преподавания так называемого «критического мышления». Слушателям таких курсов советуют изучать обе стороны вопроса, подтверждать свое мнение доказательствами и замечать логические ошибки вроде замкнутого круга в аргументации, борьбы с соломенным чучелом, апелляции к авторитету, использования аргумента ad hominem (то есть оценки личности оппонента) и сведения неоднозначного вопроса к дихотомии черного и белого[1121]. Схожие программы под названием «Борьба с когнитивными искажениями» пытаются сделать учащимся прививку от таких болезней, как эвристика доступности и предвзятое отношение к доводам[1122].
Поначалу подобные программы не давали особых результатов, что породило пессимизм – можно ли вообще научить таким подходам человека с улицы? Но риск-аналитики и когнитивные психологи не являются представителями некой высшей расы, и значит, в их образовании было нечто, обеспечившее их знанием о когнитивных искажениях и о том, как их избежать, и ничто не мешает нам расширить применение этих образовательных методик. Преимущество разума состоит в том, что с его помощью можно понять и свойственные ему ошибки. Более пристальный анализ программ критического мышления помог понять, от чего зависит их успех или провал.
Объяснение это хорошо известно исследователям педагогических методов[1123]. Независимо от предмета, учащихся ничему не научишь, заставляя их слушать бубнящего у доски лектора или выделять желтым маркером текст в учебнике. Люди усваивают концепции, только если им приходится их обдумывать, обсуждать с другими и применять для решения проблем. Эффективному обучению мешает еще и то, что учащиеся обычно не распространяют новое знание с одного конкретного примера на другой из той же абстрактной категории. Узнав на уроке математики, как рассадить разные группы оркестра ровными рядами, используя принцип наибольшего общего делителя, дети теряются, когда им предлагают сажать рядами овощи в огороде. Так же и студенты, которых на занятии по критическому мышлению учили обсуждать Американскую революцию с британской и американской точек зрения, не могут совершить когнитивный прыжок и задуматься о том, что немцы думали о Первой мировой войне.
Вооруженные этими уроками об уроках, психологи недавно разработали более эффективные учебные программы логического и критического мышления, которые помогают слушателям замечать, определять и исправлять недостатки рассуждения в самом разном контексте[1124]. Иногда такие программы используют компьютерные игры, которые обеспечивают учащимся практику и обратную связь, наглядно демонстрируя абсурдные последствия сделанных ими ошибок. Помогает и разъяснение трудных для понимания математических концепций на конкретных жизненных примерах. Используя подходы успешных суперпрогнозистов, Тетлок составил руководство по трезвому прогнозированию (начинайте с расчета базового уровня вероятности; ищите доказательства, не переоценивайте и не недооценивайте их; не настаивайте на своих ошибках, но используйте их для уточнения прогноза). Мы четко видим, что такие учебные программы работают: прошедшие курс слушатели прочно усваивают новые навыки и самостоятельно начинают использовать их в новых обстоятельствах.