[1178]. Следуя той же логике, социолог Зигмунт Бауман возложил вину за Холокост на стремление Просвещения «перестраивать общество, силой приводить его в соответствие с общим, научно обоснованным планом»[1179][1180]. При таком извращенном подходе сами нацисты освобождаются от всякой ответственности («Это вина культуры модерна!»). Ни в чем, видимо, не виновна и страстно следующая идеалам контрпросвещения нацистская идеология, которая презирала вырожденческое преклонение либеральных буржуа перед разумом и прогрессом, взяв на вооружение природную, языческую витальность, которая вдохновляет борьбу между расами. Хотя критическая теория и постмодернизм избегают «научных» методов, таких как количественный анализ и точная хронология, факты свидетельствуют, что они понимают историю ровно наоборот. Геноцид и авторитаризм были повсеместно распространены до начала Нового времени, а по мере того как после Второй мировой влияние науки и ценностей просвещенного либерализма росло, частота таких бедствий сокращалась, а не увеличивалась[1181].
Конечно, науку часто заставляли прислуживать отвратительным политическим движениям. Эти обстоятельства, безусловно, очень важно понимать, и вполне допустимо давать оценку ученым, как и любым другим историческим деятелям, за ту роль, которую они при этом сыграли. Но качества, которые мы ценим в специалистах-гуманитариях, – глубина исторического восприятия, а также умение учитывать контексты и нюансы – часто изменяют им, лишь только представится возможность развернуть кампанию против их соперников по академической работе. Науку постоянно обличают за действия интеллектуальных движений, замаскированных тонким слоем наукообразности, несмотря на то что исторические корни этих движений глубоки и обширны.
Показательный пример – «научный расизм», теория, утверждающая, что расы, согласно своим интеллектуальным способностям, формируют эволюционную лестницу, где верхнюю ступень занимают жители Северной Европы. На рубеже XX века эта теория, предположительно опиравшаяся на данные краниометрии и тестирования интеллекта, пользовалась большой популярностью, пока позже ее не развенчали ужасы нацизма и современная наука. Но возлагать на науку, и в особенности на теорию эволюции, вину за идеологию расизма – это пример очень некачественного исторического анализа. Расизм существовал везде и всегда. Рабство процветало во всех цивилизациях: обычно его оправдывали мыслью, что порабощенные народы, согласно Божьему замыслу, изначально предназначены быть рабами[1182]. Древние греки и средневековые арабские авторы писали о биологической неполноценности африканцев такое, что кровь стынет в жилах, да и Цицерон о британцах высказывался не лучше[1183].
Если не углубляться в подобные дебри, интеллектуальный расизм, распространившийся на Западе в XIX веке, был духовным детищем не науки, но гуманитарных дисциплин: истории, филологии, в том числе классической, и мифологии. В 1853 году Жозеф Артюр де Гобино, писатель и историк-любитель, опубликовал свою нелепую теорию, согласно которой арийская раса мужественных белых людей, покинув историческую родину, распространила свою цивилизацию воинов и героев по всей Евразии, разделившись на персов, хеттов, древних греков и индусов эпохи Вед, а затем дав начало викингам, готам и другим германским племенам. (Доля правды в его истории сводилась к тому, что все эти племена говорили на языках, принадлежащих к одной – индоевропейской – семье.) Но когда арийцы разбавили свою благородную кровь, смешавшись с недостойными их завоеванными народами, все покатилось по наклонной плоскости: они выродились в те изнеженные, нездоровые, пустые, буржуазные и торговые культуры, которыми вечно недовольны романтики. После Гобино нужен был лишь маленький шажок, чтобы превратить эту сказку в германский романтический национализм и антисемитизм: тевтонский das Volk – наследник ариев, а евреи – нечистокровная азиатская раса. Идеи Гобино усвоили Ричард Вагнер (как считалось, возрождавший в своих операх оригинальные арийские мифы) и его зять Хьюстон Стюарт Чемберлен (философ, писавший, что евреи осквернили тевтонскую цивилизацию капитализмом, либеральным гуманизмом и выхолощенной наукой). Через них эти идеи добрались до Гитлера, который называл Чемберлена своим «духовным отцом»[1184].
Наука в этой цепочке влияний сыграла очень незначительную роль. Гобино, Чемберлен и Гитлер отвергали теорию эволюции, особенно идею, что все люди постепенно произошли от обезьян: она противоречила их романтической расовой теории и тем древним народным и религиозным верованиям, от которых она произошла. В соответствии с этими верованиями, расы – это разные биологические виды; они создают культуры разного уровня сложности; смешиваясь, они вырождаются. Дарвин же утверждал, что все люди – близкородственные представители одного вида и произошли от общих предков, что все они некогда были «дикими», что умственные способности разных рас фактически одинаковы и что расы смешиваются друг с другом без всякого вреда для себя[1185]. Историк Роберт Ричардс, тщательно проследивший, какие идеи оказали влияние на Гитлера, закончил главу под названием «Был ли Гитлер последователем Дарвина?» (общее место среди креационистов) словами: «Единственный разумный ответ на этот вопрос – очень громкое и недвусмысленное “нет!”»[1186].
Как и «научный расизм», движение, называемое социал-дарвинизмом, часто ошибочно считают научным. Когда в конце XIX и начале XX века концепция эволюции стала популярной, она превратилась в тест Роршаха для самых разных политических и интеллектуальных движений, каждое из которых считало, что она доказывает их правоту. Всем хотелось верить, что их видение борьбы, прогресса и блага соответствует самой природе вещей[1187]. Одно из таких движений было позже названо социал-дарвинизмом, хотя его создателем был не Дарвин, а Герберт Спенсер, изложивший свои воззрения еще в 1851 году, за восемь лет до публикации «Происхождения видов». Спенсер не верил в случайные мутации и естественный отбор; он верил в ламаркистский процесс, в ходе которого борьба за выживание заставляет организмы овладевать все более сложными адаптивными навыками, передаваемыми последующим поколениям. Спенсер думал, что этой силе прогресса лучше всего просто не мешать, и выступал против мер социальной поддержки и государственного регулирования, которые только продлевают существование слабых индивидов и групп, обреченных на вымирание. Его политическую философию, раннюю форму либертарианства, подхватили «бароны-разбойники» (первые американские олигархи), сторонники невмешательства государства в экономику и противники социальных расходов бюджета. Поскольку она имела правый оттенок, левые авторы ошибочно связали термин «социал-дарвинизм» с другими правыми идеями вроде империализма и евгеники, даже несмотря на то, что сам Спенсер был категорически против подобных правительственных инициатив[1188]. Позже этим термином начали клеймить любое обращение к концепции эволюции в размышлениях о человеке[1189]. В целом, несмотря на свою этимологию, он не имеет ничего общего с Дарвином или эволюционной биологией, а к сегодняшнему дню выродился в практически бессмысленное оскорбление.
Евгеника – еще одно движение, название которого используют как идеологическую дубину. Викторианский энциклопедист Фрэнсис Гальтон первым предположил, что генофонд человечества можно улучшить, мотивировав талантливых людей вступать в брак друг с другом и рожать как можно больше детей (позитивная евгеника), хотя, когда эта идея распространилась, она стала включать и запрет на размножение «неприспособленных» (негативная евгеника). Многие страны насильственно стерилизовали преступников, умственно отсталых, психически больных и прочих изгоев общества. Нацистская Германия скопировала законодательство о насильственной стерилизации со Скандинавии и США, а организованные ею массовые убийства евреев, цыган и гомосексуалов часто называют логическим продолжением негативной евгеники. (На самом деле нацисты скорее обосновывали это заботой об общественном здоровье, а не отсылками к генетике и эволюции: евреев сравнивали с вредителями, патогенами, опухолями, гангренозными органами и зараженной кровью[1190].)
Евгеника как движение оказалась навечно запятнана своей связью с нацизмом. Но сам термин уцелел – как средство опорочить ряд научных начинаний вроде практического использования достижений медицинской генетики, позволяющих родителям зачать ребенка без смертельного дегенеративного заболевания, и всей психогенетики, анализирующей генетические и средовые факторы индивидуальных различий[1191]. Наперекор исторической истине евгенику часто изображают как движение ученых, придерживавшихся правых взглядов. На самом деле ее продвигали прогрессисты, либералы и социалисты, в том числе Теодор Рузвельт, Герберт Уэллс, Эмма Гольдман, Джордж Бернард Шоу, Гарольд Ласки, Джон Мейнард Кейнс, Сидни и Беатрис Веббы, Вудро Вильсон и Маргарет Сэнгер[1192]. Евгеника, в конце концов, предпочитала реформы сохранению статус-кво, социальную ответственность – эгоизму, а центральное планирование – свободному рынку. Самое решительное отрицание евгеники опирается на классические либеральные и либертарианские принципы: государство – это не всесильный владыка, распоряжающийся жизнью людей, но институт с ограниченными полномочиями, в число которых не входит совершенствование генофонда нашего вида.