рамках Всемирного обзора ценностей, политологи Эми Александер и Кристиан Вельцель пришли к выводу:
Мусульмане обращают на себя внимание как конфессия с огромной долей крайне религиозных людей: 82 %. Что еще поразительней, целых 92 % всех, называющих себя мусульманами, оценивают себя на 9 или 10 баллов десятибалльной шкалы религиозности (для сравнения, так отвечают меньше половины иудеев, католиков и протестантов). Самоидентификация в качестве мусульманина, независимо от ветви ислама, кажется почти синонимом крайней религиозности[1315].
Похожие результаты получены и в ряде других исследований[1316]. Крупный опрос, проведенный Исследовательским центром Пью, свидетельствует: «в 32 из 39 обследованных стран половина или больше мусульман считают, что существует только один правильный способ понимать учение ислама», во всех странах, в которых задавался этот вопрос, от 50 % до 93 % мусульман убеждены, что «Коран нужно понимать буквально, как написано», а «подавляющая их доля хочет, чтобы исламский закон (шариат) был официальным законодательством их страны»[1317].
Корреляция еще не причинность, но, если сопоставить то, что исламская доктрина во многом антигуманна, с тем, что множество мусульман убеждены в ее непогрешимости, и добавить тот факт, что мусульмане, поддерживающие нелиберальные меры и совершающие жестокие поступки, говорят, что поступают так, следуя своему вероучению, будет натяжкой утверждать, что эти бесчеловечные практики не имеют ничего общего с религиозностью и что реальная их причина – нефть, колониализм, исламофобия, ориентализм или сионизм. Для тех, кого можно убедить лишь цифрами, существуют общемировые исследования ценностей, сводящие воедино все переменные, которые любят измерять социологи (включая доход, образование и зависимость от нефтедолларов). В таких массивах данных ислам сам по себе позволяет предсказывать более высокий уровень патриархальных и прочих нелиберальных ценностей, причем касается это как отдельных людей, так и целых стран[1318]. В немусульманских обществах еще одним таким прогностическим фактором может служить регулярное посещение мечети (в мусульманских обществах эти ценности настолько вездесущи, что посещение мечети большой роли не играет)[1319].
Все эти тревожные закономерности когда-то касались и христианского мира, но начиная с эпохи Просвещения Запад запустил процесс (продолжающийся и поныне) отделения церкви от государства, создания светского гражданского общества и перевода своих институтов на базис универсальной гуманистической этики. В большинстве мусульманских стран этот процесс пока едва начался. Историки и социологи (многие из которых сами мусульмане) продемонстрировали, как господство религии над государственными институтами и гражданским обществом тормозит экономическое, политическое и социальное развитие мусульманских стран[1320].
Ухудшает ситуацию и реакционная идеология, завладевшая умами благодаря трудам египетского автора Сейида Кутба (1906–1966), члена организации «Братья-мусульмане» и идейного вдохновителя «Аль-Каиды» и других исламистских движений[1321]. Его идеология обращается к славному прошлому – ко временам Пророка, первых халифов и классической арабской цивилизации – и оплакивает последующие века унижений, которые ислам претерпел от крестоносцев, кочевников, европейских колонизаторов, а теперь еще и от вероломных светских реформаторов. Все эти несчастья – горький итог отступления от строгих традиций; искупление возможно только через восстановление истинно мусульманского государства, живущего по законам шариата и очищенного от всякого немусульманского влияния.
Хотя вклад религиозной морали в проблемы мусульманского мира отрицать невозможно, некоторые из западных интеллектуалов, которые пришли бы в ужас, если бы репрессии, мизогиния, гомофобия и политическое насилие, характерные для мусульманского мира, обнаружились бы в их собственных обществах, пусть даже и разбавленные в сотню раз, почему-то бросаются на защиту этих явлений, когда они практикуются во имя ислама[1322]. Наверняка отчасти ими движет похвальное желание бороться с предубеждениями против мусульман. Отчасти – стремление дискредитировать опасную идею (и, возможно, самосбывающееся пророчество), будто бы мир втянут в столкновение цивилизаций. В какой-то мере такая апологетика еще и продолжение давней исторической традиции, в соответствии с которой западные интеллектуалы проклинают свое собственное общество и романтизируют его врагов (синдром, к которому мы вскоре вернемся). Но не в последнюю очередь это проявление характерной для теистов, веристов и интеллектуалов «второй культуры» глубокой симпатии к религии как таковой и их нежелания решительно встать на сторону просвещенного гуманизма.
Отказ игнорировать антигуманные черты современного ислама ни в коей мере не исламофобия и не провоцирование столкновения цивилизаций. Подавляющее большинство жертв исламского насилия и репрессий – сами мусульмане. Ислам – это не раса. Активистка и бывшая мусульманка Сара Хайдер четко сформулировала: «Религии – это идеи. У них нет прав»[1323]. Критика идей ислама – не большая ксенофобия, чем критика неолиберализма или платформы Республиканской партии.
Дождется ли мусульманский мир своего Просвещения? Возможны ли там Реформация, либеральный ислам, гуманный ислам, исламский экуменизм, отделение мечети от государства? Многие веролюбивые интеллектуалы, оправдывающие нетерпимость и ограниченность ислама, одновременно считают, что нет никаких оснований ожидать от мусульман такого прогресса. Пусть Запад в свое удовольствие пользуется миром, процветанием, образованием, счастьем и прочими благами просвещенного общества; мусульмане, мол, никогда не примут такого бессодержательного гедонизма и потому, понятное дело, будут вечно цепляться за средневековые верования и обычаи.
Но история ислама и зарождающиеся внутри него новые движения не дают оснований для такого снисходительного подхода. Классическая арабская цивилизация, как я уже упоминал, была мировым центром науки и светской философии[1324]. Амартия Сен подробно описал, как в XVI веке император моголов Акбар I установил в подвластной ему Индии мультиконфессиональный, либеральный общественный порядок (не исключая из него атеистов и агностиков) – и это во времена, когда в Европе свирепствовала инквизиция, а Джордано Бруно сожгли за ересь[1325]. Сегодня силы современности действуют во многих уголках исламского мира. Тунис, Бангладеш, Малайзия и Индонезия сделали решительные шаги к либеральной демократии (глава 14). Во многих исламских странах улучшается отношение к женщинам и меньшинствам (глава 15) – медленно, но особенно заметно среди самих женщин, молодежи и образованных слоев[1326]. Эмансипационные процессы, которые освободили Запад, – среди них развитие коммуникаций, образование, мобильность и наделение правами женщин – не обходят стороной исламский мир, и поэтому можно надеяться, что эскалатор смены поколений оставит позади едва карабкающихся в том же направлении пешеходов[1327].
Наконец, не будем забывать, насколько важны идеи. Целая плеяда исламских интеллектуалов, писателей и активистов писала о необходимости гуманистической революции в исламе. Среди них Суад Аднан (сооснователь Арабского центра научных исследований и гуманитарных наук в Марокко), Мустафа Акьёль (автор книги «Ислам без крайностей»), Фейсал Саид аль-Мутар (основатель Всемирного светского гуманистического движения), Сара Хайдер (сооснователь организации «Бывшие мусульмане Северной Америки»), Шади Хамид (автор книги «Исламская исключительность»), Первез Худбхой (автор книги «Ислам и наука: религиозная доктрина и битва за рациональность»), Лейла Хусейн (основательница организации «Дочери Евы», выступающей против женского обрезания), Гулалай Исмаил (основательница пакистанского движения «Девушки начеку»), Шираз Махер (автор книги «Салафитский джихадизм», которого я цитировал во вступлении к первой части), Омар Махмуд (американский колумнист), Иршад Манджи (автор книги «Проблема с исламом»), Марьям Намази (спикер организации «Один закон для всех»), Амир Ахмад Наср (автор книги «Мой исл@м»), Таслима Насрин (автор книги «История девочки»), Асра Номани (автор книги «Одиночество в Мекке»), Мааджид Наваз (написавший в соавторстве с Сэмом Харрисом книгу «Ислам и будущее толерантности»), Рахил Раза (автор книги «Их джихад – не мой джихад»), Али Ризви (автор книги «Мусульманин-атеист»), Вафа Султан (автор книги «Бог, который ненавидит»), Мухаммад Сайед (президент организации «Бывшие мусульмане Северной Америки) и всем известные Салман Рушди, Айаан Хирси Али и Малала Юсуфзай.
Безусловно, новое исламское Просвещение должны возглавить мусульмане, но и немусульманам дело найдется. Всемирная сеть интеллектуальных взаимовлияний не знает границ, а учитывая престиж и силу Запада (даже среди тех, кто его ненавидит), западные идеи и ценности могут просочиться, протечь и прорваться потоком самыми неожиданными путями. (В вещах Осамы бен Ладена, например, нашли книгу Ноама Хомски[1328].) История нравственного прогресса, изложенная в таких книгах, как «Кодекс чести» (The Honor Code) философа Кваме Энтони Аппиа, наводит на мысль, что возникшая в одной культуре моральная ясность относительно реакционных обычаев другой культуры не всегда провоцирует раздосадованное сопротивление, но может пристыдить отстающих и подтолкнуть их к назревшим реформам. (Примеры из прошлого включают рабство, дуэли, бинтование ног и расовую сегрегацию; в будущем, если говорить о США, то же самое может произойти со смертной казнью и числом заключенных